Хотелось бы мне рассказать про работу славных гвардейцев в Марах, но ничего в памяти не осталось. Уж и не сомневайтесь, что гвардейцы отработали на положительную оценку. Средний балл за работу на авиабазе выходил на четвёрку с плюсом, отличный балл там трудно заработать. Оставалось не уронить этот показатель перелётом назад: дружно вернуться всем полком на родной аэродром, не оставив на пути полка неисправных самолётов. И всё этому способствовало: и выучка лётного состава, и уровень подготовки технического состава, и последние модели истребителей МиГ-23М, которые находились в полку.
Мои же впечатления от работы в Марах — скудны. Просидел на вышке помощником Руководителя полётов, не считая трёх вылетов. В стеклянном аквариуме, за стёклами которого была жара под 40 градусов, а внутри непрерывно работали 6 штук БК-2000. Это кондиционер советский. Под стеклянным колпаком жить было можно, но, выскочив - опрометчиво - несколько раз на балкон погреться на южном солнышке во время пауз в воздушных баталиях, я заработал сопли и боли в пояснице. Неудачно было место моё расположено относительно кондиционера. А я не имел опыта жизни с кондиционером.
На выходные дни выезжали в город на базар. Я был осторожен, ничего местного старался не есть, кроме винограда в мизерных количествах. Вот как они умудряются его сохранить в зимний период?
Местные авиаторы запугали нас рассказами о технологии изготовления на рынке местных горячих деликатесов, при которой санитария была на уровне средневековья. Наш доктор тоже приложил к этому руку, стращая нас всякими ужасными местными болезнями и пичкая на полётах отваром верблюжьей колючки. Вот отвар этот оставил хорошие впечатления, мне он понравился.
Я первый раз был на южной периферии Советского Союза в национальной республике. Туркмены производили хорошее впечатление: спокойные и доброжелательные, ведут себя в общении с достоинством. Много было в национальных одеяниях, особенно — женщин. Разговаривают между собой на родном языке, но русский знают лучше, чем я немецкий. Это понятно: они на русском ежедневно общаются. А я в ГДР ещё ни разу с немцем не общался.
На рынке даже мне было понятно по одежде, кто — горожанин, а кто приехал торговать из глубинки. Сельские жители были одеты победнее. И у меня на родине такая разница между городом и деревней была видна, но здесь она слишком уж бросалась в глаза.
Авиаторы из гарнизона рассказывали, что в глубине пустыни ещё остались богатеи, которые эксплуатируют бедноту. И система калыма при женитьбе существует. Причём, размер калыма такой, что мужчина только годам к сорока может накопить средств для выплаты.
Меня эта информация неприятно поразила, но не верить офицерам, которые здесь давно служат я не мог. Какой смысл им врать или сочинять? Это же — не «Голос Америки». Очередные факты, которые противоречили официальной пропаганде про равенство в достатке многонациональных республик Союза.
А с другой стороны — мне было приятно чувствовать себя великороссом, которого всюду принимают, понимают и всегда ответят на русском языке.
Бросилось мне в глаза и то, что карта местности изобиловала наименованиями сел и совхозов, в которых присутствовали слова: коммунизм, Ленин, интернационал, дружба, партия и тому подобное. Это не карта была, а агитка за светлое будущее и славное прошлое. Мне было понятно, что это дело рук местных руководителей, которые хотели угодить Москве. Байские штучки!
Зато в городе имелась постоянно действующая выставка живописи современных советских художников. Я про неё разузнал у местных и умудрился её посетить. Но впечатление она на меня оказала двоякое: с одной стороны — местные художники писали на хорошем уровне, а с другой — большинство картин славили богатую социалистическую действительность советской республики. Неуёмное желание угодить «старшему брату» изливалось Ниагарским водопадом с картин громадного формата, развешанных по немногочисленным залам выставки. А камерные вещи были чуть больше стандартного листа бумаги. Такая избирательность выбора сюжетов картин для размещения на выставке меня сильно разочаровала.
Много нового увидел и узнал за командировку, которая длилась почти месяц.
На обратном пути мне опять пришлось возвращаться на транспортном самолёте в качестве помощника Руководителя полётов на аэродроме промежуточной посадки. Мы снова сели в Кущёвской, где этот раз на аэродроме местных не было. Быстро отработали и полетели в Фалькенберг, по пути приземлились где-то, чтобы пройти таможню. Наша группа появилась в гарнизоне, как первые ласточки весной. Пустой городок повеселел в ожидании скорого возвращения мужчин. Женщины с завистью смотрели на немногочисленную компанию офицеров с загорелыми лицами, которые с вещами расходились по домам. Кому-то уже повезло: папы вернулись.
Полк долетел на родной аэродром без потерь. Можно было надеяться на «четвёрку». После того, как в полку было всё приведено в исходное состояние и возобновилось боевое дежурство собственными силами, прошло предварительное подведение итогов проверки с лётным составом. Командование полка было довольно: гвардейцы в грязь лицом не ударили, все задачи выполнили. Когда придёт из Москвы утверждённая оценка проверки, воздадут всем по заслугам. Замполит хвалился моральным духом личного состава, который был выкован усилиями партийно-политического аппарата.
«Не все верили в успех, - гремел замполит с трибуны». Он сделал паузу и нашёл взглядом меня в классе. Меня это удивило немного. Получается, что я не верил в успех полка. С чего бы мне это делать?
«Но личный состав не посрамил памяти авиаторов, которые своей кровью заслужили гвардейское звание полку в боях Великой Отечественной войны, - продолжил замполит торжественным голосом».
Ох, не оценил я этот отдельный взгляд замполита в мою сторону, ох, не оценил…
А моему звену предоставили отпуск. Неожиданно для меня. Я-то собирался полностью восстановиться и долетать программу на маневренные воздушные бои. Хотя я уже по условиям захода на посадку дошёл до своего уровня и днём и ночью, но по одному виду боевого применения ещё не сделал ни одного вылета в этом полку. На полигон я ещё не летал и все сроки у меня давно вышли.
Ну, ладно, отпуск так отпуск. В тёплое время полетим на Дальний Восток, на море побываем. Никуда воздушные бои и полигон от меня не денутся.
Ехали мы в поезде до Бреста вместе с моим старшим лётчиком и его семьёй. Милые люди.
Побывали в Брестской крепости на экскурсии. Впечатляющий памятник воинам Великой Отечественной войны.
В Приморье летели самолётом. В Артёме нас встретил тесть на на своей легковушке, а тёща ждала дома за готовкой угощений для дорогих гостей. Тесть рассказывал дорогой о своём новом увлечении: дома организовал грядку и высадил 70 семян женьшеня. Всё было сложно. Возил таёжный листопад издалека на грядку, а за семенами ездил к специалисту во Владивосток. Про этого специалиста он вычитал в областной газете, узнал его адрес, списался, договорился, съездил. К старости тесть мечтал иметь дома лечебный чудодейственный корень.
В этом отпуске нам удалось побывать на море дикарями целую неделю. Жили на даче родственников в Приморском. С погодой нам повезло: всю неделю светило солнце. Здесь на даче я обнаружил грядки с хилыми ростками томатов в пять листов. Причём грядка была покрыта рубероидом, а растения торчали из отверстий в нём. Мне это показалось странным, ведь у тестя на огороде кусты были уже с помидорками, которые начали розоветь. А дача - гораздо южнее.
Хозяин дачи мне пояснил, что это — последствия непрекращающихся два месяца ежедневных дождей. Рубероид отводит воду, чтобы растения не замокли.
А я-то до сих пор думал, что вода для огорода — благо. Дома у нас дождей для роста огородной растительности всегда недостаточно. А полив грядок был обязанностью детей. Придёшь на поливной огород к речке, глянешь на террасу с грядками и призадумаешься: сверху начать поливать грядки или снизу? Сверху. Силы будут убывать и носить вёдра будет ближе и ближе.
Хозяева дачи всю неделю удивлялись погоде, которую мы им привезли. И просили остаться ещё погостить, чтобы продлить им эту солнечную погоду.
Тесть на эту неделю придумал испытание. «Зятёк, - торжественно объявил он, когда мы оказались на берегу моря, - будем всю неделю питаться тем, что добудем в море!» Зятьку деваться было некуда. Тем более, что морской рыбалки я так и не видел до сих пор. Интересненько!
Женщины занимались своими делами на берегу, а мы с тестем целыми днями пытались выловить морской рыбы его снастями. К концу вторых суток домашние съестные запасы, которые были сделаны с учётом морской добычи, подошли к концу. Надо было как-то спасать продолжение отдыха на берегу.
Тесть повёл меня на пресную воду. Небольшой водоём отделялся от моря узкой дамбой. Когда мы вышли на эту дамбу, то обнаружили, что от звука наших шагов из воды выпрыгивают короткие широкие рыбины килограмма по два-три. Тесть возбудился и быстро привёз из посёлка бредень. Полтора часа мы таскали этот бредень по колени в илу и по плечи в воде среди беснующихся рыб. Ни одной в бредень не загнали.
Когда мы, увязая в иле, очередной раз подтащили бредень к берегу, уворачиваясь от выпрыгивающих через верхний шнур увесистых рыбин, то оказались около старухи. Она сидела на берегу и давно за нами наблюдала. На прибрежной травке паслись несколько коров. «Ребята, - подала старуха голос, - эту рыбу вы так не поймаете. Её наши ночью с фонарями ловят.»
Мы прекратили самоистязание и пошли смывать ил со своих тел в море. Там и пришла тестю светлая мысль. «Зятёк, - радостно сказал он мне, - жди меня здесь, сейчас я добуду рыбы». И пошёл вдоль берега к небольшому пирсу. Там уже стояло несколько человек, телега с парой лошадей и грузовая машина. Отдельно стояли три военных в пограничной форме с рюкзаками. Все люди смотрели в море. Повернувшись в направлении их взглядов, я обнаружил небольшой рыбачий сейнер. Сейнер и тесть подошли к пирсу одновременно.
Сразу вокруг сейнера началась какая-то возня всех людей. Я увидел, что тесть загружает машину рыбой, перебрасывая её с сейнера вилами. Люди постепенно расходились от сейнера, только тесть продолжать махать вилами, изредка выбрасывая рыбину себе под ноги. Машина тронулась от сейнера, сейнер отошёл от пирса, а тесть двинулся по берегу в мою сторону, держа в руках ящик. «Вот это мы с тобой, зятёк, наловили, - весело похвалился тесть, - тёще не признавайся, смотри». В ящике лежало несколько камбал большого размера и странной расцветки. Таких я ещё ни разу не видел. Взявшись за ящик с двух сторон, мы пошли к нашим женщинам.
Но тёща быстро вернула тестя на грешную землю. «Ой, Вова! Да знаю, где вы эту рыбу «наловили» - на сейнере выпросили».
«Выпросили, выпросили… - недовольно забурчал тесть, - заработали, а не выпросили». Он сноровисто установил над кострищем походную треногу для сковороды и развёл огонь. Я наблюдал, как тёща потрошит рыбу, а вдруг пригодится.
Одна камбала с трудом помещалась на огромную сковороду. Тесть называл камбалу синюхой. Я понял, что это название у неё из-за цвета брюшка, которое имело светло- чернильный тон.
Пока тёща жарила рыбу над огнём костра, я на слюну изошёл. Эпопея с бреднем тоже поспособствовала аппетиту. Вкус у камбалы оказался отменным!
Отдых был спасён. Каждый день тесть отправлялся к сейнеру, который доставлял рыбу на звероферму. А освободившееся от безнадёжной рыбной ловли время, мы с тестем посвятили походам вдоль берега, рассматривая слоистые обрывы и «дары моря». Так тесть называл мусор, который прибивало к берегу. Я интересовался канатами, бутылками невиданных форм, кусками неизвестной древесины неведомых стран. Притащил к машине два огромных пластиковых шара от рыболовных сетей и, уже дома, сделал из них тёще подвесные кашпо. У тёщи было много цветов.
Эта неделя на берегу моря украсила весь наш отпуск в Приморье. Кроме этого, по выходным, тесть устраивал рыбалки на районных водоёмах. Даже с ночёвкой выезжали на Раздольную, которая текла из Китая. На донки поймали три сазана, около трёх кило каждый, и несколько сомят. Для меня это была серьёзная рыба, а тесть был недоволен маломерками. Он входил в районный клуб сазанятников и стремился побить рекорд клуба — 8 кг. Но пока что его личным рекордом был сазан весом 6 кило.
Отпуск получился запоминающимся. Пора из солнечного Приморья в пасмурную Германию.
Тесть заложил 20 литров вина из войлочной вишни с лимонником и обещал сберечь до следующего нашего приезда. А это через два года. Я с сомнением посмотрел на бутыль с аппетитной ярко-красной жидкостью. Вкус этого вина был мне уже хорошо знаком. Неужели она нас дождётся?
Посмотрим.
