–Глупый вопрос. Я испытываю то, что ты испытываешь к ней, к каждому из вас. Постоянно.

–Тогда скажи, каково, когда многие не принимают твою любовь, не верят ни в нее, ни в тебя самого, некоторые – ненавидят тебя, презирают, насмехаются или не испытывают вообще ничего, кроме равнодушия?–Да, боль я тоже чувствую. Но не спрашивай, как я с ней справляюсь. Ты ведь не надеешься понять меня?–Нет. Я… я не хочу спорить. Вообще очень странно с тобой говорить, ты ведь и так все знаешь. Довольно нелепо пока получается, да? Как ты можешь помочь, не изменяя что-то, чего я изменить не могу?–Ты можешь выговориться, а я буду направлять тебя к тому, что ты должен сказать, чтобы осознать себя и свою жизнь. Воспринимай это просто как прием у психотерапевта, раз уж ты так и не захотел на самом деле обратиться за профессиональной помощью.–Да, не захотел. Я боюсь открываться кому-то – даже незнакомым, мимолетным людям. Что-то откровенное я могу сказать или в форме шутки, или как бы не о себе, или только тому, кому полностью доверяю. Но нужно ли так делать? Ты можешь сказать, интересно ли…–Давай я пока не буду отвечать на вопросы. Вернемся к тому, что тебе нужно – тебе нужна помощь. Скажи, зачем ты пишешь?–Ты ведь знаешь.–Скажи не мне, а себе.–Я хочу двух вещей. Стать счастливее и сделать мир лучше. Ради первого я пишу о себе, своих мыслях и чувствах, разливаясь в откровениях и рассуждениях. Ради второго я пишу – точнее, хочу писать – обо всем остальном, надеясь, что когда-нибудь это прочтут люди, прочтут и поймут, что они делают что-то не так, и нужно многое изменить в себе, мире вокруг себя и своем отношении к нему. Но я зациклен на себе и своих переживаниях, поэтому первое преобладает над вторым.–Это все? У тебя нет никакой третьей цели, кроме составления зашифрованных антологий из символических образов и разбасывания избитыми моральными наставлениями?–Я… думаю, нет. Но поправь меня, если я себя обманываю.–Ты просто не всегда это осознаешь, но помимо прочего ты пытаешься быть творцом – создать своего рода идеальный мир, где все будет так, как ты хочешь, мир, построенный по образам и желаниям в твоей голове, мир целиком из себя. Ты отвергаешь то, что создал я, и хочешь заменить это – хотя бы для себя – на нечто, как ты думаешь, прекрасное и счастливое.–Да. Да, действительно, эта мысль тоже часто мелькает. Прости меня, я, видимо, грешен, если не могу принять твой мир и нахожу его невозможно тяжелым и неправильным, но кто я такой, чтобы указывать тебе, что стоит изменить, поэтому…–А еще ты хочешь не просто создать его, ты хочешь сбежать туда, полностью переместить сознание в свою утопию. Ты уверен, что это возможно?–Мне кажется, все возможно, что можно представить. Это ведь у нас в голове – уверенность, что вокруг все устроено определенным образом, это зависит от нашего восприятия реальности. Если убедить себя, что эта реальность иллюзорна, и нужно проснуться в другую, “истинную” реальность, то для нашего мозга это и произойдет. Конечно, нужно очень постараться.–А как же тело?–Тело впадет в кому, я так понимаю.–А как же люди здесь, которых ты не заберешь в свою голову, люди, которым ты дорог, и которые дороги тебе?–Все, кто мне дорог, будут там, в моем мире, при том будут куда более счастливы, чем тут. Для меня они будут настоящими. А здесь… Честно говоря, до меня есть дело буквально считанным людям, и они, мне кажется, смогут смириться с тем, что произошло вот такое. Я ведь буду жив, у них будет надежда и так далее. По крайней мере, они не станут обвинять меня, как в случае с самоубийством.–То есть, ты уже отчаялся, сдался? Единственный выход – умереть или сбежать в мир фантазий?–Наверное, да. Внешне я еще надеюсь на что-то, что-то машинально продолжаю делать, но это уже действия и жизнь не человека, а оболочки. Человек внутри этого тела понимает, что все потеряно, и нет особого смысла стремиться к чему-то. Возможно, поэтому я всегда такой уставший и апатичный – ведь подсознательно я не хочу ничего, кроме как лечь и уснуть, но внешние обстоятельства вынуждают что-то постоянно делать, суетиться, размываться в делах и обязанностях, но все это вымученно и неискренне, и получается довольно хреново – ведь настоящей мотивации нет.–Есть еще одна причина, по которой ты пишешь.–Какая же?–Ты хочешь сотворить что-то монументальное, воздвигнуть обелиск, памятник своему сознанию, сваять его из всего, что ты думал, говорил и чувствовал, из всего, что с тобой происходило, из всего, что сделало тебя тем, кто ты есть, из всего, что ты видел вокруг. Зачем? Чтобы осознать себя и понять, что делать дальше. Это правильно, и с этим я хочу помочь. А еще – чтобы оправдать те возможные действия, которых ты еще не совершил, и чтобы другие поняли, что это якобы не твоя вина, а стечение обстоятельств. А вот это уже плохо.–Почему? Ведь так и есть – это стечение обстоятельств, я хочу оправдаться и оставить свою совесть чистой.–Все вокруг – стечение обстоятельств, но вы – не их заложники, вам дана свобода воли. Ты волен выбирать, что делать в той ситуации, в которой оказался.–Я волен лишь выбирать, как принимать ее, ведь действия почти в любой ситуации строго регламентированы общественной моралью.–Возьмем для примера того мальчика в яме, которого ты закрыл от стрел. Никакое общество не вынуждало тебя сделать это, это был твой личный выбор, о котором не узнал бы никто. Так зачем?–Тут все слишком просто. Мне показалось, что этот мальчик – я, и спасая его, я спасаю себя в прошлом – от всего плохого, что привело меня в то место и время.–Но даже если это так, вы – две отдельные сущности, и ты не смог бы прожить вместе с ним другую жизнь. Его путь просто свернул бы в сторону, а твой – прервался. Ведь ты считаешь, что все у тебя в голове, не так ли? Что ты жив именно там – у себя в сознании, там, где ты осознаешь себя как личность, идентифицируешь свою душу с телом. И, умирая телом, ты умираешь душой. Ты веришь в это, но это не вяжется с некоторыми твоими поступками.–Да, конечно. Я ведь не цельный монолит, я верю сразу в очень многое, иначе бы мы с тобой не говорили, ведь так? Значит, во мне есть место и кому-то, кто надеется после смерти вернуться сюда и прожить все иначе.–Но ты не знаешь точно, будешь ли это все еще ты, или уже кто-то другой. И очень хочешь узнать, удостовериться, что у тебя есть пространство для маневра, что если ты упадешь, то приземлишься на мягкое.–Я вообще много чего хочу узнать точно. Но что-то мне подсказывает, что ты не ответишь ни на один из этих вопросов.–Кто знает. Сначала тебе придется рассказать все абсолютно искренне. Возможно, после этого тебе не понадобится задавать мне вопросы.Я закусил губу и задумался на пару минут. Мой собеседник с довольным видом пил кофе и поглядывал в небольшую книжку в мягком переплете, что лежала на столике рядом с его креслом. Это мне кое о чем напомнило, и, нащупав в кармане увесистый зеленый конверт, я протянул его хозяину этого места. Тот странно взглянул сперва на меня, затем на конверт, но лишь коротко кивнул и принял его, положив на столик рядом с книжкой. Я же вернулся к смутным сомнениям, причины которых пока не мог объяснить.