В начале XVIII века в России пристально следили за происходящим во Франции и присматривались к восходящей звезде финансового рынка – Джону Ло. В поисках выхода из экономического кризиса правительство герцога Орлеанского решило взять на вооружение смелые идеи Ло: создать особую корпорацию, которая монопольно контролировала бы колониальную торговлю и сбор налогов и сверх того обладала бы исключительными правами на выпуск ценных бумаг и банкнот.
Текст: Дмитрий Копелев, фото предоставлено М. Золотаревым
Окончание. Начало см.: «Русский мир.ru» №10 за 2021 год.
В мае 1716 года был создан акционерный Частный общественный банк. Банку Ло, находившемуся под покровительством герцога Орлеанского, на двадцать лет разрешался выпуск векселей к оплате золотой и серебряной монетой и прием депозитов. Параллельно Ло, убежденный, что Франции необходимо активизировать заморскую торговлю и закрепить за собой прибыльные колониальные владения, возглавил привилегированное акционерное общество, известное как «Западная», или «Миссисипская компания».
Этому мощному предприятию на 25 лет предоставлялись монополия на канадскую торговлю бобрами и полное право собственности над Луизианой – обширной французской территорией в Новом Свете, в состав которой тогда входили современные штаты Арканзас, Айова, Висконсин, Луизиана, Миннесота и Миссури. Пытаясь закрепиться на новых территориях, формально находившихся под контролем Испании, руководители французских колониальных экспедиций возводили здесь крупные военные базы: форты Фронтенак (ныне Кингстон) на озере Онтарио и Поншартрен (ныне Детройт). В феврале 1682 года, достигнув реки Миссисипи, французский исследователь Рене Робер Кавелье де Ла Саль назвал ее «река Кольбер». Спустя несколько лет у ее устья, неподалеку от острова Дофин, появились форты Новый Орлеан и Луи. «Западная компания» получала также права на владение землями, которые еще могут быть открыты в этих широтах, и наделялась полномочиями назначать губернаторов и должностных лиц, а также иметь свои войска.
Организованная Ло рекламная кампания приносила быстрые плоды. Луизиана описывалась как дивный рай с горами, наполненными золотом, серебром и медью. Местные жители, эти милые приветливые краснокожие люди, с готовностью будут обменивать золото и серебро на кожи, топоры, копья и спиртное. На улицах Парижа раздавались гравюры с изображением дикарей Луизианы, гостеприимно встречающих колонистов. Все желающие могли подписаться на акции компании, обещавшей неслыханные прибыли от торговли. После выплаты в июле 1718 года дивидендов за первое полугодие в стране начался финансовый бум.
С каждым месяцем запущенный Ло маховик обогащения раскручивался. 4 декабря 1718 года Частный общественный банк приобрел статус первого центрального банка Франции. Теперь он именовался «Королевский банк» и раскинул сети по всей стране, выпуская свои акции и торгуя опционами. Эта гигантская корпорация контролировала налоговые поступления от продажи табака, Королевский Монетный двор, государственные долговые обязательства. К маю 1719 года «Западная компания» Ло поглотила «Сенегальскую», «Французскую Ост-Индскую» и «Китайскую» компании: новообразованная «Компания Индий» претендовала на управление территориями и торговлей в Канаде, на мысе Доброй Надежды, восточном побережье Африки, берегах Красного моря, островах Тихого океана, в Персии, Монголии, Сиаме, Японии, Китае, Южной Америке. Выкупив у казны остров Бель-Иль, компания начала возведение на бретонском побережье новой гавани – Лорьян. Зимой 1719 года в Ост-Индию, в Пондишери, Сурат и к Китаю направились два десятка торговых кораблей с товарами.
Успех ослепил Ло. И было от чего! Государственная казна пополнялась сотнями миллионов ливров, оживилась промышленность. Новые доходы от продажи дополнительных выпусков акций и ускорявшаяся эмиссия бумажных денег создали иллюзию бесконечного обогащения и перечеркнули трезвые математические расчеты шотландского банкира. Мыльный пузырь раздувался. Разработчики спекулятивной схемы внимательно следили за ситуацией на рынке бумаг и поднимали курс акций, выдавая «новые» акции при предъявлении четырех «старых». Все бросались скупать прежние акции. Через неделю выпускали еще 50 тысяч акций, но, чтобы их получить, следовало предъявить четыре «старых» и одну «новую». «Старые» акции выросли в цене до тысячи ливров, и по тому же курсу организаторы запустили «новые». В результате компания выручила 50 миллионов ливров за акции в 25 миллионов номинала. За три следующие недели было распродано еще 300 тысяч акций на 150 миллионов по нарицательной цене, за которые компания выручила 1,5 миллиарда ливров, по установившемуся же курсу они стоили 3 миллиарда ливров.
Все жители Парижа, казалось, переехали на улочку Кенкампуа в старинном Ломбардском квартале, где когда-то ютились конторы менял. Но ростовщикам и привидеться не могли масштабы сделок, совершавшихся в расположившейся здесь «Миссисипской компании». В Лионе, Страсбурге, Бордо и Брюсселе все места на дилижансы в Париж разбирались за два месяца. На мостовых перед офисом компании часами простаивали экипажи титулованных аристократов, готовых распродать последние фамильные драгоценности, только бы успеть приобрести акции компании. Люди лезли в окна, толпились возле дверей, пролезали по печным трубам. Запущено было в обиход и новое слово, которым называли счастливчиков, которые вчера еще едва сводили концы с концами, а сегодня в золоченых каретах проезжали по улицам Парижа, – «миллионер».
Январь 1720 года стал подлинным триумфом для Ло: его утвердили генеральным контролером финансов. Он превратился в могущественнейшего и богатейшего человека Франции.
Но созданная Ло финансовая пирамида не могла существовать бесконечно. Стремительный рост французской экономики закончился полным крахом. Под натиском инфляции система Ло стала рушиться. Всесильный банкир пытался силовыми мерами выправить ситуацию: в феврале 1720 года он добился, чтобы власти запретили держать дома наличность в звонкой монете свыше 500 ливров. Тем самым его банк смог на время поддержать котировки своих акций, так как никто не смог предъявить к оплате бумаги свыше определенной суммы. 4 марта последовал указ, запрещавший обращение золотой монеты; с 1 сентября из обращения были выведены серебряные деньги. Но эти действия лишь отсрочили крах. Ажиотаж покупок обернулся кошмаром продаж. Люди бросились сдавать акции, банк захлебнулся. Ло превратился в преступника номер один. Ему удалось бежать из страны. Сначала он осел в Брюсселе, в декабре 1721 года прибыл в Лондон, а затем перебрался в Венецию. Некоторые исследователи полагают, что Ло был вовлечен в заговоры якобитов. Сочувствуя планам реставрации Стюартов, он оказывал им финансовую помощь. Ходили слухи, что ему был предложен пост секретаря при Якове III и, проживая в Венеции, финансист дважды встретился с «королем из-за моря», который приезжал в город инкогнито. Подробности их бесед остались неизвестны. Скончался Ло в 1729 году. Век спустя внучатый племянник, Жак Александр Ло де Лористон, маркиз де Лористон, маршал Франции и посол в России, перезахоронил его тело в церкви Сан-Муаз близ площади Сан-Марко.
ПЛАН ЩЕРБАТОВА
Готовя перевод книги шотландского банкира, Щербатов, скорее всего, не имел представления о политических нюансах деятельности Ло и стремился ознакомить царя с его экономическими воззрениями. Следуя идеям «господина Ляуса», Щербатов предлагал с помощью банков и выпуска бумажных «обещательных писем», более удобных в обращении, чем серебряные деньги, оживить внутреннюю торговлю в России. «Банковские писма, – по мнению Щербатова, – суть те денги, ибо за денги ходят», и их использование «может быть прибыльно государству вашего величества». Перечисляя возможные выгоды от использования банкнот, князь сокрушался, что «поныне российский народ не приучился к банку» и уточнял преимущества новой платежной системы: «те бумажные денги способнее к здаче, две тысячи рублев в бумаге можно заплатить в меньшее время, нежели двадцать рублев в серебре». Кроме того, они «мало места занимают и без потери». Ключевое значение в своих планах Щербатов придавал организации акционерной торговой компании, капитал которой складывался из взносов пайщиков, причем все металлические деньги участники должны были обменять в банке на «билеты».
По замыслу Щербатова, компания должна была выпустить акций на 20 миллионов рублей, причем владельцы акций не могли получить деньги обратно, но имели право перепродавать их. Предусматривалось, что создаваемая компания расширит торговлю с Персией и Китаем, а также установит торговые связи с Испанией, Португалией, Италией и будет посылать туда товары на отечественных кораблях. Предлагая установить торговые отношения с Испанией и Португалией, которые владели колониями в Америке и Азии и являлись основными поставщиками золота и серебра в Европу, Щербатов рассчитывал увеличить запасы драгметаллов в России. Чтобы лучше следить за состоянием спроса на рынке, купеческая компания должна была послать во все важнейшие страны агентов, «знающих торг» и «тем агентам приказать накрепко, дабы смотрели в тех землях, в которые посланы будут, каким способом торг распространять».
Но крах французской «Миссисипской компании» и британской «Компании Южных морей» продемонстрировал, насколько рискованными были вложения в колониальные мыльные пузыри. И, как выясняется, не один князь Щербатов интересовался планами Ло и сообщал о них в Петербург. Информировали о замыслах Ло и некоторые российские представители, проживающие в Париже, которые, стремясь сорвать банк, вложили деньги в финансовые спекуляции. Одним из них был царский крестник и бывший денщик, а теперь специальный агент Алексей Юров, направленный в Париж для закупки картин и книг. В рапорте от 15 июля 1720 года, адресованном «придворному секретарю» Петра I Алексею Макарову, Юров красноречиво описал панику, охватившую Париж в момент крушения банка Ло, когда «банкир многих бумажными деньгами обманул и ушел». «Франция пришла в великую скудость, понеже ни у ково денег нет ничево, а ходят толко билеты банковыя, которых в комерцию нихто не берет, отчего много помирало з голоду. А в банке не платят болше десяти гулденов, а ныне и ничего не дают». Вложив средства в ассигнации банка Ло, Юров сам оказался на грани банкротства. Чтобы избежать разорения, он женился на дочери состоятельного торговца де Волиса, однако приданого супруги не хватило, чтобы оплатить все долги. «Из двора выйти не могу, также и питаться нечем», – жаловался Юров, надеясь, что царь войдет в его положение. В Петербурге благосклонно отнеслись к просьбе Юрова помочь ему рассчитаться с кредиторами. В письме послу князю Куракину Петр писал, что «женитьба его нам не противна, а тот долг за него велели мы отдать здесь французскому министру Кампредону». В июле 1724 года Юров покинул Париж и в сентябре вернулся на родину.
ПОСЛЕДНЕЕ ДЕЛО ПЕТРА ВЕЛИКОГО
Нам неизвестна реакция императора на записку Щербатова. Однако нет никаких сомнений, что предложенный план создания банковской системы и переориентирования российской внешней торговли на новые рынки не остался без внимания. Старый проект Салтыкова дополнился новыми звеньями: военно-научными экспедициями по отысканию золотых россыпей и водного пути из Средней Азии в Индию и морскими экспедициями, отправленными в Тихий океан для прокладывания пути в Японию, Китай и Индию. И вполне можно разделить чувства одного из крупнейших специалистов по Петровской эпохе, историка Евгения Анисимова: «Дух захватывает от идей царя, мечтавшего с помощью каналов и поворотов рек добиться того, чтобы однажды, сев на судно в Петербурге, сойти с него на берегах Инда».
В деталях замыслы императора не всегда как-либо оформлялись, некоторые из них рождались совершенно спонтанно. Очертания петровских планов нелегко собрать в единое целое, подчас они нащупываются, исходя из общего анализа происходящего. Особенно в том, что касается географической периферии. Именно в этих отдаленных областях труднее всего реконструировать политические замыслы императора. Они многослойны, разноплановы и постоянно варьировались; информация же о них противоречива и обрывочна. Под пером стольника Салтыкова, скончавшегося в Лондоне в 1715 году, или князя Щербатова планы эти принимали различные формы, детали их проявлялись в отдельных эскизных фрагментах угадываемого последнего дела Петра Алексеевича.
Не думал ли Петр об альтернативных путях на Восток, прорубая окно в Европу? Проявляемый им интерес к Средиземному морю, испанской торговле, французским планам экспансии и Америке приоткрывает занавес над далеко идущими океанскими замыслами императора – Тобаго, Вест-Индия, Мадагаскар. Переориентируя персидскую шелковую торговлю в направлении Волжского речного пути, Петр I рассчитывал предстать перед Европой в качестве могущественного посредника восточной торговли, возрождавшего Великий шелковый путь. Как следует из записок Нартова, «желание Его величества было безмерное соединити сим море Каспийское с морем Балтийским и составить в государстве своем комерцию северо-западную и восточную чрез сопряжение рек Меты и Тверды одним каналом. Из Финландскаго залива чрез Неву в Ладожское озеро, оттуда чрез реку Волхов в озеро Ильмень, в которое впадает Мета, а тою рекою до реки Тверды, впадающей в Волгу, а сия в Каспийское море». Еще своим указом от 19 сентября 1718 года Петр начал возведение Ладожского канала – крупнейшего в Европе гидротехнического сооружения, позволявшего вести суда в обход Ладожского озера. 26 июня 1719-го Петр I передал в управление новгородскому купцу Михаилу Ивановичу Сердюкову Вышневолоцкий канал, проходивший на месте древнего волока. Сердюков, неоднократно вызывавшийся навести порядок на заброшенном водном пути, связывавшем Петербург с Волгой, выполнил данное им обещание и сумел увеличить судопропуск канала, проведя реконструкцию деревянных плотин на реке Шлине и прорыв каналы до реки Цны (см.: «Русский мир.ru» №8 за 2016 год, статья «Между Цной и Тверцой». – Прим. ред.).
Это были только первые подступы к восточному броску, взгляд Петра устремлялся дальше – в сторону Каспийского и Черного морей. В мае 1722 года, когда на повестке дня стоял Персидский поход, император направился по Москве-реке в Оку и лично убедился в несовершенстве транспортных связей между Москвой и Волгой. Пребывая в Коломне, он отдал распоряжение Сенату начать осмотр состояния рек от Яузы до Клязьмы. Проведя предварительные работы, следовало начать реорганизацию «судового хода» до Волги и искать, «где удобнее сделать каналы и слюзы». Общий надзор за работами был поручен вице-губернатору Московской губернии Ивану Воейкову. На проведение инженерно-строительных работ было выделено 5 тысяч рублей. За строительство отвечал военный инженер генерал-майор Георг Вильгельм де Геннин, в помощь ему были направлены шлюзный мастер Граффортс, инженер-поручик Люберас и несколько человек «кондукторов из русских». В июле 1722 года император распорядился начать землемерные работы между Москвой и Волгой «в осень, как реки замерзнут измерять версты реками и, начав от Москвы, Москвою рекою, Окою и Волгою до Астрахани, города от города, и ставить столбы толко по городам, кои стоят по берегам помянутых рек, сколко от города до города будет рекам верст».
Начиналась также подготовка строительства сети дорог вдоль Днепра и сплошной водной магистрали через днепровские пороги. Указом от 13 февраля 1724 года предписывалось найти удобное место для крепости ниже порогов. С этой целью в самое сердце Запорожской Сечи, к острову Хортица, был направлен военный инженер француз Александр Клапье де Колонг. Миссия его, впрочем, не увенчалась успехом. В октябре 1724 года, донося из Киева адмиралу Федору Апраксину о результатах своей поездки, он вынужден был признать, что «оных порогов осмотреть было мне невозможно против данной мне инструкции, понеже близ оных живут запорожские казаки и непрестанно ездят в степи и ни по которому образу невозможно мне видеть пороги без страху».
Вынашивая планы «восточной коммерции», Петр решил привлечь к своим планам и Джона Ло. Для этого царь воспользовался услугами управителя Шпалерной мануфактуры в Петербурге и асессора Берг-коллегии Габриеля Багаре де Пресси. Приглашая в Россию Ло, Петр I обещал ему сказочные перспективы: княжеский титул, должность обер-гофмаршала двора, чин действительного тайного советника и орден Андрея Первозванного. Ло наделялся 200 дворами крепостных и получал в свое распоряжение личную гвардию в 100 человек. Приехав в Россию, Ло должен был провести колонизацию берегов Каспия: основать новые города и привлечь иностранных колонистов. Но Ло предложение Петра не принял, по-видимому, отдавая себе отчет в том, насколько трудно будет воплотить столь далеко идущие замыслы царя.
Об одном из них в представленном царю «Мнении» князь Щербатов рассуждал как о наиболее прибыльном. Касался он организации рыбного промысла в Белом море и создания торговой сети по продаже рыбопродуктов в Италии, Испании и Португалии. «Для зачатия той торговли, – писал Щербатов, – выписать из Англии рыбаков, которые бывали в Новонайденной земле и знают, какую рыбу ловить и как солить». Дешевая же рабочая сила, легкие кредиты и низкая себестоимость рыбного промысла обеспечат России конкурентные преимущества перед Нидерландами и Великобританией. Одновременно разрабатывались планы возобновления китобойного промысла у побережья Лапландии, находившегося в монопольном владении торговых компаний Нидерландов. В марте 1721 года французский агент в Петербурге Анри Лави доносил в Париж, что несколько лет назад некий английский негоциант подал Петру записку, в которой предложил учредить рыболовецкую компанию для ловли семги, трески, моржей и китов в водах от Двины до Печоры. Одобрив записку, Петр I передал ее «для просмотра» в Коммерц-коллегию. По информации консула, русские предприниматели вложили в дело 36 тысяч рублей, получив прибыль в размере 28 тысяч.
В ноябре 1721 года в частной беседе с французским посланником Жаком де Кампредоном граф Петр Толстой вернулся к вопросу о китобойной компании, подчеркнув, что «царь приказал держать его в секрете до самого приведения в исполнение». По его словам, «голландцы, пользуясь нашим невежеством, почти одни присвоили эту ловлю и извлекают из нее громадные барыши. Мы должны этим богатством поделиться, образовавши вместе компанию; управляющим назначим французов, и им представлены будут все возможные покровительство, льготы и выгоды...».
К созданию новой китобойной компании был привлечен приехавший с де Кампредоном в Петербург парижский купец Лебон. При создании предприятия отталкивались от опыта Сальной компании, патронируемой князем Меншиковым и контролировавшей промыслы ворвани на Русском Севере. Все подготовительные работы по организации компании в Коле и Архангельске следовало, по указанию государя, держать в тайне от англичан и голландцев. В перспективе речь шла об организации в Архангельске китобойной компании с участием западноевропейских партнеров, указ о создании которой появился 8 ноября 1723 года. В ее распоряжении находилось пять судов, укомплектованных русскими матросами, «ловцов» же следовало вывезти из Голландии.
Петр готовил тайные коммерческие операции по заведению торговых контор в Кадисе и Бордо, созданию торговой компании в Испании и организации торговли персидскими товарами в Европе. С этой целью в Испанию в 1721–1722 годах c извещением о заключении мира со Швецией был направлен норвежский капитан Питер Бредаль. В задачи его миссии входила своего рода «рекогносцировка» позиций Испании, а также наём морских офицеров на русскую службу и сбор сведений о возможности открыть русско-испанскую торговлю. В записке по итогам поездки, поданной в Коллегию иностранных дел, Бредаль сообщил о готовности Испании установить дипломатические отношения с Россией.
К делу подключили и князя Щербатова: 20 августа 1723 года Иван Андреевич получил секретный указ об отправке в Испанию. Ему предписывалось под видом «валентира» направиться в Кадис – главный порт на Атлантическом океане. Здесь следовало основать консульство и организовать русскую торговлю, но на первых порах «все сие держать в великом секрете», «все разузнать о потребных товарах», определить специфику местного товарооборота и «тайным образом разведовать о той коммерции и разговаривать с купьцами». Особый интерес в Петербурге придавали информации о флоте, «которой из Гишпании в Америку ходит». Щербатову также предписывалось узнать, по какой цене испанцы покупают корабли, и сообщить об этом в Петербург.
Однако не только вопросы кораблестроения вызывали интерес у российской стороны. Сохранились протоколы специального межведомственного совещания в заседании Коллегии иностранных дел с представителями Коммерц-коллегии, прошедшего 25 июня 1724 года. На нем обсуждался перечень товаров, которые могла бы экспортировать Испания. Среди так называемых «товаров американских» (из Испанской Америки) на первом месте были «золото – пистолями из Мексики и Перу», серебро («ефимки, в Индии деланные, и слитки из Мексики и Перу»), жемчуг, изумруд, а также «кинкин» («пригодно в лекарство») и «кокао и банил – употребляются для дела шекулата».
7 ноября 1723 года дело вошло в решающую фазу: последовал именной указ Щербатову. «Ехать тебе в Кадис», – распорядился Петр, направив в помощь князю «валентиров»: Якова Евреинова, сына известного московского купца Матвея Евреинова, и молодого дипломата Александра Вешнякова. Параллельно развивались коммерческие дела с Францией. В начале ноября 1723 года поручик от галер Иван Алексеев получил указание ехать консулом в Бордо (центральный порт по торговле с Вест-Индией) «для возстановления коммерции между Россией и Францией». В данных ему инструкциях, напоминавших щербатовские, предписывалось «искать <…> с тамошними купцами знакомства и разведывать подлинно, какие товары из России и из других стран северных краев во Францию привозимы». В том случае, «если разведать тебе будет не можно, то стараться, чтоб тайным образом о том подлинно разведать», особое внимание уделяя тому, что «флоту их воинскому потребно». Алексееву надлежало также собрать сведения о торговле вином и изучить перспективы французского рынка для сбыта продукции китобойных промыслов и персидских товаров: шелка, юфти, шафрана, сухофруктов, «орехового, кипарисного и палмового дерева». Особое место в планах Петра занял вопрос о создании во Франции и Испании русских торговых компаний – «наисельнейшую», по аналогии с Нидерландской Ост-Индской компанией, надлежало организовать в Испании. Среди иностранных коммерсантов следовало найти надежных партнеров. Агентам предписывалось соблюдать осторожность и рекомендовано действовать «сколь возможно неголосно <…> дабы лишним эхом вреды вместо ползы не было».
С начала 1724 года начали осуществляться конкретные шаги по воплощению задуманной программы. 24 января русский посол в Мадриде князь Сергей Голицын получил от испанского правительства проект Франциска Перраты об организации русско-испанской торговли, после рассмотрения которого князь получил предписание объявить испанскому двору, что «мы к установлению прямой директной между обоими государствами коммерции весьма склонны».
В феврале Щербатов отправился в Испанию и в августе приехал в Кадис. Незадолго до того в Кадис прибыл и торговый флот из Америки. Не успев еще толком обжиться, Щербатов сумел обзавестись сетью информаторов и в донесении от 21 августа 1724 года представил Петру точные сведения о привезенных «из Мексики и колоний» грузах: кошенили, ванили, индиго, бархате, какао, меди, а также «в деланных серебре монетах», «в пистолях золота» и «в слитках дукатов». Пока же князь добирался до Испании, Петр I в мае 1724 года распорядился «изготовить два карабля в посылку и один фрегат на продажу, из которых послать один в Бордо, а два в Кадис, для того другой, что когда первой продадут, чтоб было людем на чем возвратиться».
Контуры плана императора начинали вырисовываться все более отчетливо. Следующим его шагом стал указ от 4 августа 1724 года об учреждении торговой компании под государственным контролем и на казенные средства с целью установления торга с Испанией. Осенью 1724-го в Бордо со специальной миссией направился гукор «Кроншлот».
ЭПИЛОГ
Но вскоре императору стало не до того: 8 ноября был арестован камергер Виллим Монс, через четыре дня – его сестра Матрена Монс. Разразилось скандальное дело об измене императрицы и коррупции при дворе. 16 ноября Монс был обезглавлен; его сестра получила пять ударов кнутом и была сослана в Тобольск; бит кнутом был и доверенный Монса – стряпчий Егор Столетов; камер-лакей императрицы Иван Балакирев получил 60 батогов – обоих отправили в ссылку в Рогервик.
После этой истории состояние императора начало резко ухудшаться, но, превозмогая себя, он продолжал исполнять свое «последнее дело». 4 декабря 1724 года Петр I дал указания готовить корабли к плаванию в Испанию, 24 декабря в Адмиралтейств-коллегию поступил указ об отправке в Испанию корабля «Страффорд» (замененного затем на «Девоншир») и двух фрегатов, ранее подготовленных для Мадагаскарской экспедиции: «Амстердам-Галей и «Декронделивде». Во Францию должен был направиться один из фрегатов – «Армонт» или «Эсперанс». В начале января 1725-го были подписаны инструкции для экспедиции Витуса Беринга: тому следовало без промедления ехать на Камчатку, строить «один или два бота» и искать путь из Азии в Америку. Но отправился Беринг из Петербурга только 5 февраля, когда Петра I уже не было в живых…
Внезапная кончина императора изменила ход истории, а экспедиция Беринга стала, по словам камер-юнкера Фридриха Вильгельма фон Берхгольца, «последним достославным распоряжением покойного императора, задуманным им для пользы и благополучия России». Со смертью Петра его далеко идущие планы колониального проникновения в Тихий, Индийский и Атлантический океаны лишались масштабности. И кто знает, к каким результатам привело бы «последнее дело» Петра Алексеевича, проживи император еще несколько лет? «По замыслам Его величества не до одной Персии было ему дело, – вспоминал Артемий Волынский. – Ибо, если б посчастливилось нам в Персии и продолжил бы всевышний живот его, конечно, покусился бы достигнуть до Индии, а имел в себе намерения и до Китайского государства, что я сподобился от Его императорского величества… сам слышать».
Истратив колоссальные средства на модернизацию страны и оставив после себя Россию, которая во многих смыслах «изменилась до неузнаваемости», Петр I запустил новую программу ее истории.