…-Люди добрые, не проходите мимо! Будьте милосердны, и великодушны, не поскупитесь на самую малость, оделите одинокого странника от щедрот своих. Да и вознаградит судьба за доброту вашу, да не оставит она в милости своей! Не проходите мимо, подайте, кто сколько может, люди добрые!
Облаченный в рубище бродяга, опираясь на корявый видавший виды посох, припадая на левую ногу медленно ковылял по краю тротуара. Весь его крайне нищенский, если не сказать – убогий вид, криком кричал о том насколько тернист и труден был жизненный путь несчастного, как бессердечно и жестоко обошлась с ним судьба, не пожалевшая его седых волос спутанными клочьями свисавших до истерзанного временем и невзгодами пиджачишка, из под которого выпирали худые плечи. Изможденное, покрытое сетью глубоких морщин лицо, с уныло отпущенными уголками бескровных губ молило о снисхождении, взывало к добродетели и любви. Но глаза бродяги… Словно два лазурных озерца, на дне которых покоятся несметные сокровища, эти чудные очи светились ясно и искристо, заставляя прохожих останавливаться в замешательстве, и будто под влиянием некоей потусторонней силы лезть в свои сумочки, портмоне, кошельки и карманы, и выуживая оттуда купюры различного номинального достоинства опускать в пыльную войлочную шляпу, что держал бродяга в трясущейся руке.
Кто-то низко кланялся ему считая блаженным, а значит наделенным чудодейственной сущностью, другие, брезгливо опуская в шляпу монетку-другую спешили прочь лишь бы поскорее отделаться от пронзительно- магического взгляда, ну а третьи просто издали обходили странного оборванца опасаясь как бы не наслал он страшную порчу, не сглазил.
-Не проходите мимо люди добрые, не пожалейте для одинокого странника от щедрот своих! Красавица, а ты что стоишь? Не стой просто так, дай монетку мне на пропитание. Ну что же ты? Смелей!
Стройная брюнетка, припарковавшая у дороги своё сверкающее лаком и хромом авто, закинув за спину каскад вьющихся волос, и выудив из модной лакированной сумочки пятьдесят долларов, с милой и обворожительной улыбкой протянула купюру бродяге.
-Зачтется тебе твоя доброта, зачтется – произнес он растроганно со слезами в голосе, благодарно принимая щедрое подношение, - все у тебя будет как надо. Ой, как все будет хорошо. Все мы в этой жизни гости, все мы пришлые, и никому из нас не дано бессмертие. А потому надобно о себе память достойную оставить. А какой первый шаг к памяти-то достойной? Правильно милая – щедрость и широта души. Ну, ступай радость моя, ступай. И пусть тебе улыбнется удача.
Проводив взглядом стройную фигурку, утомленный шумной улицей с ее бесконечно мчащимися пронзительно сигналившими автомобилями, мигающими светофорами, и постоянно куда-то спешившими прохожими, бродяга рассовал по карманам пиджака всю свою выручку, и заметно припадая на левую ногу, направился вглубь двора меж многоэтажек, и незаметно оглядевшись по сторонам, юркнул в темноту подъезда № 3. Спустя примерно час, из вышеозначенного подъезда вышел молодой человек, в модном синем костюме, дорогущих туфлях из кожи и при красном в золотую нитку галстуке, отлично гармонирующем с кипенно-белой рубашкой. Слегка пригладив ладонью и без того ровно уложенные волосы, молодой человек энергично перекинул в другую руку небольшой коричневый чемоданчик, и кликнул брелоком сигнализации. В дальнем конце двора мелодично отозвалась серебристая иномарка, которая словно сказочный див из сказки унесла своего франтоватого хозяина в дальние дали, за леса, за моря, за горы и поля, в чудесное царство перевоплощений...
…Автомобиль, плавно подъехал к массивным воротам, и проплыв мимо обширной зеленой лужайки остановился напротив красивенького двухэтажного дома с балконом и украшенным лепниной фасадом. На ступеньках лестницы, стояла роскошная блондинка, в коротком облегающем платье из алого шелка, и с наслаждением поглощала сливочный пломбир.
-Альберт, ну что же ты припозднился?! - воскликнула девушка и легко сбежав вниз по ступенькам лестницы обвила руками шею молодого человека при этом картинно звякнув золотыми браслетами украшавшими ее холенные белые руки.
- Я заждалась, да и обед на столе стынет. Я приготовила жаркое из бараньей лопатки с курагой и черносливом, как ты любишь. А еще будет испанское сухое вино, разные закуски, а на десерт апельсины с ананасами в розовом сиропе.
-В розовом сиропе? – улыбнулся Альберт страстно целуя девушку в пухлые губки, - весьма экзотично милая. Извини, Сабрина, я совсем уж сегодня заработался, - слишком много было народу. Ты ведь знаешь милая, что мой рабочий день не нормирован. Но про нашу юбилейную дату – пятилетия со дня нашего бракосочетания, я, конечно, не забыл, и по данному поводу для тебя есть небольшой так сказать подарок.
-Подарок? О! Замечательно!
Альберт сунул руку в карман костюма и элегантным движением фокусника вынул небольшую красную шкатулку.
-Вот!
В лучах солнца засверкало золотое колечко, осыпанное искристыми брильянтами.
-Ой, Альберт, любимый...!
Не дав супруге выразить все чувства по поводу столь изящного и весьма дорогого ювелирного изделия, Альберт подхватил счастливую возлюбленную на руки и закружил ее в красивом романтическом вальсе.
«…-Такого гениального студента как Ширшов, у меня еще не было, и я не уверен будет ли еще когда-либо!» - воскликнул однажды профессор до глубины души потрясенный его мастерской игрой на театральных подмостках, и это наверное было бы высшей оценкой блистательного таланта. Альберт не играл, - он жил на сцене, буквально заставляя зрителей сопереживать его страстям. Он хотел - и все плакали, а мог вызвать безудержный смех в зале, чтобы мгновения спустя погрузить этот зал в пучину смятений и неразделенных чувств. Ему пророчили великое будущее, которое вознесло бы его к вершинам театрального искусства, но однажды самолюбивый и амбициозный Ширшов в пух и прах разругался со своим художественным руководителем, хлопнул дверью театра, и ушел, восвояси пнув напоследок вешалку, с которой, как известно, сей театр и начинается. А что было потом…
…Альберт, сидел перед большим круглым зеркалом в кабинете который он по театральной привычке именовал как «гримерная» и рассматривал подручные средства, которыми он мастерски преображал свою внешность под неимущего бродягу считавшего своим домом землю, а бескрайнее небо – крышей над головой. Отдадим должное Ширшову – никто из окружающих опускавших в его старую в прорехах войлочную шляпу денежные купюры, в самом прямом смысле завороженных его мистическими лазурными глазами абсолютно не догадывался о том, что под внешностью ветхого старика в рубище, изможденного трудными странствиями и невзгодами, скрывается красивый молодой щеголь, заработавший на нищенстве баснословное состояние. Небесно-голубые мистические глаза на морщинистом обветренном лице, были ни что иное как отлично подобранные линзы и мастерски наложенный грим, как впрочем, и специально состаренная одежда, и дребезжащий старческий голос. Вся эта бутафория легко помещалась в пресловутый коричневый чемоданчик. Конечно, роль странника не давалась Ширшову легко – надо было солидно отстегивать хозяину из бандитской братии контролирующем территорию, прикормленным полицейским, и еще при этом строго следить, чтобы конкуренты не пытались осесть на хлебном месте. И все же, несмотря на существенные издержки, за несколько лет, Альберт Ширшов «упаковался» так серьезно, что построил и обставил уютный дом, купил престижный автомобиль, и женился на Сабрине Кудиновой, которая, кстати сказать, некоторое время, весьма плодотворно оказывала услуги интимного характера в одном из городских притонов. Альберт был романтиком, и сие обстоятельство его ничуть не смутило. Но вот однажды…
… Подъезжая к дому, Альберт заметил как вдоль забора опираясь на клюку бредет согбенная старуха, с трудом тащившая на спине объемистый баул. Он остановил машину, и, выйдя наружу, протянул ей купюру:
-Возьмите бабуля. Я это от души.
Старуха поглядела на него печальными глазами, а потом, смахнув морщинистой рукой набежавшую слезу, прошептала дребезжащим голосом:
-Спасибо родненький! Храни тебя судьба.
Она поклонилась Ширшову и продолжила свой путь. Альберт проводил ее взглядом, и вздохнул.
Дома он Сабрину не застал, но обнаружил на столе записку. Мелкий аккуратный текст гласил:
«Дорогой Альберт! Спасибо тебе за все годы счастья и любви, что ты мне подарил. Ты так много сделал для меня, что я даже не могу по достоинству оценить и измерить твою доброту. Но я полюбила другого человека, и решила уехать с ним за границу. Не обессудь и не суди – такова судьба. Кстати. Я взяла все драгоценности, и деньги что ты хранил дома. Мне они нужны, а ты, я уверена, наскребешь еще. Ухожу в одеянии нищей старухи. Я многому у тебя научилась, так что при встрече ты меня скорее всего не узнаешь. Целую, и спасибо за все! Твоя Сабрина»
Ширшов в задумчивости сложил записку, а потом, зажмурив глаза расхохотался.
Георгий АСИН