Я нахожу отдаленный участок где-нибудь в полях. Обустраиваюсь, делаю сопутствующую атмосферу. Потом выбираюсь в город, нахожу 20-30 рандомных людей и предлагаю им принять участие в " важном историческом проекте", попутно задав несколько наводящих вопросов, таких как:
- знаете ли Вы, какие чины имели ваши предки? И т.д.
Согласившихся я облачаю в лохмотья, отбираю паспорта и телефоны для " большей правдоподобности " и говорю, что по дому висят камеры везде, типо, мы будем сверять первые и последние дни и трансляции и ваще звёздами будете.
Когда они привыкают к этой атмосфере и начинают вживаться в роли я убираю все зеркала в доме и закрываю все окна. Люди не видят себя, часы ещё не изобрели, вместо солнечного света теперь пламя свечи. Так мы проводим несколько лет, они вживаются в эти роли и уже не помнят другой жизни. Я - жестокий диктатор, они - любят меня. Стокгольмский синдром. Так проходит 10 лет, я умираю от какой-нибудь аристократской болезни, а они выходят на улицу, моими последними словами становятся " дверь кстати была открыта, чао, неудачники, я всегда буду любить вас " . Выходят на улицу небритые одичалые крепостные и идут войной на соседние сёла, кто-то объявляет себя новым диктатором, скорее всего Прохор, я знал, что этому старику нельзя доверять. Несколько соседних деревень захвачены. Теперь это целая армия под предводительством деда с деменциями и манией величия, эта гремучая смесь заставляет его отдавать приказ напасть на одну и ту же деревню дважды или даже трижды, таким образом несогласных нет, это огромная непобедимая армия из диких бесстрашных юнитов, живущих десять лет под гнётом жестокого диктатора. Физическая боль приносит только наслаждение, наказания в подвале были куда жёстче. Их могут ранить только плазмаганы, а их ещё не изобрели.
Мы идём... Мы идём на Москву!
....
Идём на Москву!
....
На Москву!!!
Деменцию тоже ещё лечить не научились. Крепостное право восстановлено. Это победа. Повсюду висят плакаты вождя Прохора, который отпустил усы и назвал себя Старшим Братом.
***
Был холодный апрельский день, и часы пробили тринадцать.