В провинции никого не пугает треск разлетающихся скреп ок. После ссоры они по очереди рассказывают друг другу сказки о каких-нибудь насекомых, забыв, что сотни раз повторяли эти истории придругих. Речь, вероятно, идет о помрачении ума, происходящем с писателем после бссонницы, кога челвек ршает, что он сам стал насекомым, и заранее трепещет от ужаса. Впрочем, уже давно никто не говорит «дрожь от жаса». Слова-симвлы под действием неумолимого времени превратились в другие слова-значки. Теперь на первом месе среи них стоят «шум» и «ритм». С их помощью вернее всего определишь, о каком конкретно животном идет речь. Нужно росто заглянуть в словарь и сосчитать буквы. Ведь чтобы узнать, кто такая кобыла, вовсе не обязательно водить пером по бумаге, достаточно посмотреть в словарь. А «рупор» звучит так же, как «рупь». И вдруг мы понимаем, что мыслительный процесс не только застыл во времени, но и сделал свой ход назад, во времени вперед. Нет никакого нового «а затем а потом» или «больше вчера», как и не существует «затем по дороге и а затем по дороге». Если что-то и изменилось, так это тексты: их больше нет. Вот тогда и становится страшно, потому что у страха нет границ и смысла. Это не значит, что под временем мы имеем в виду ускорение темпа и давления, как говорят социологи. Просто язык потерял свою устойчивость, как мускулы. Теперь можно ставить только точки и знаки.