Итак, мы расстались с броненосцем «Адмирал Ушаков» в те минуты 15 мая 1905 года, когда к покалеченному одинокому русскому броненосцу приближались два японских броненосных крейсера «Якумо» и «Ивате». Мачты «Ивате» запестрели множеством флагов по международному своду. На «приветствие» «Ивате» «Адмирал Ушаков» ответил: «Разбираем». И далее по А.С. Новикову-Прибою: «…Через несколько минут штурман Максимов доложил командиру:
- Сигнал пока разобран до половины: «Советуем сдать ваш корабль…».
Героическая гибель броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» вдали от родных берегов.
Японцы не допускали мысли, что такой маленький русский броненосец будет с ними сражаться. Но они ошибались, не подозревая, что на этот раз они встретились с особенным кораблем. Люди его жили боевыми традициями знаменитого флотоводца Ушакова. И сам командир Миклуха был его последователем. Отвечая на доклад Максимова, он промолвил:
- Ну а продолжение сигнала и разбирать нечего.
И повернувшись к старшему артиллеристу, он добавил:
- Открыть по неприятелю огонь».
Вот и все, что нужно делать дисциплинированному и мужественному человеку на войне – немедленно открывать огонь по неприятелю при первой же предоставившейся возможности.
Алексею Новикову в японском плену удалось повстречать одного из немногих уцелевших матросов с броненосца «Адмирал Ушаков», почему и было достаточно подробно рассказано на страницах романа «Цусима» о неравном героическом бое и обстоятельствах гибели броненосца «Адмирал Ушаков».
Нужно сразу сказать, что по огневой мощи два первоклассных броненосных японских крейсера превосходили старый русский броненосец-«береговик» в пять раз И не было ничего удивительного в том, что противостоять на равных «Адмиралу Ушакову» удалось только несколько минут.
После команды Миклухи: «Открыть огонь по неприятелю». «Адмирал Ушаков» дал залп по японским крейсерам всеми орудиями правого борта. Русские снаряды летели точно, но – недостаточно далеко, подняв несколько высоких водяных столбов в доброй сотне метров от японских крейсеров. Японцы немедленно ответили ураганным огнем и в русский броненосец с первых же залпов начались прямые попадания крупнокалиберных фугасных снарядов. Меньше чем за пять минут «Адмирал Ушаков» превратился в «пылающий факел», но никто из команды героического броненосца не помышлял о позорной сдаче в плен, как это сделали остальные его бронированные «собратья» из отряда адмирала Небогатова. И, более того, когда крейсер «Ивате» под вымпелом контр-адмирала Камимуры неосторожно пересек невидимую линию собственной безопасности и оказался на пару-тройку минут в пределах досягаемости устаревших артиллерийских систем «Адмирала Ушакова», несколько десятидюймовых и 130-милиметровых русских снарядов поразили «Ивате», вызвав сильный пожар на палубе контр-адмиральского японского крейсера. «Ивате» резко «рыскнул» в сторону и быстро покинул опасную для себя зону обстрела. Через несколько минут пожар на нем был потушен.
Но это был единственный успех русских моряков. Оба японских крейсера ушли за линию досягаемости русских орудий и «Адмирал Ушаков» превратился в почти неподвижную мишень, все больше и больше кренившуюся на правый борт. Отлично пристрелявшиеся японцы быстро отправили на дно, не пожелавший сдаться в плен врагу, гордый русский броненосец береговой обороны, отправившийся через три океана искать свою героическую смерть.
Оставшиеся в живых члены экипажа «Адмирала Ушакова» успели спуститься на воду вместе со своим отважным командиром, осколком снаряда тяжело раненым в плечо. Это произошло уже в поздних вечерних сумерках, стремительно перешедших в ночную тьму.
Море кишело людьми на месте гибели «Адмирала Ушакова», но японские комендоры продолжали вести огонь по утопающим, не в силах, по-видимому, загасить собственную звериную ярость, вызванную непреклонностью героической команды маленького броненосца.
«Несъеденный» боров, любимец команды, пес Калган, счастливые утки «Адмирала Ушакова».
А.С. Новиков-Прибой подробно описывает злоключения команды броненосца, оказавшейся в морской воде. Вместе с моряками с броненосца спасся любимец всей команды, беспородный пес по кличке Калган, несколько десятков уток и крупный стокилограммовый боров, предназначенные для судового обеда. Но японцы распорядились иначе и обеда на русском броненосце не получилось: в одной компании утопающих и убиваемых оказались и те, кого должны были съесть, и те – кому они должны были пойти на вкусный и питательный обед. Японские снаряды не щадили никого, не делая различия между людьми, животными и водоплавающими птицами. Утки, правда радостно крякали какое-то время, очутившись в родной водной стихии. Пес Калган жалобно скулил, отчаянно гребя передними лапами «по-собачьи». Обезумевший от ужаса боров постоянно пытался найти для себя опору, то и дело забираясь на кого-нибудь из барахтавшихся в воде матросов. «Бесчинства» борова продолжались до тех пор, пока его не утопил здоровенный матрос по фамилии Барышников, весивший больше, чем этот боров. Топил Барышников несчастного борова не просто так, а – под ободряющие крики матросов: «Так его – черта жирного Он помогает японцам нас топить».
Происходящее на месте гибели броненосца «Адмирал Ушаков» нельзя было квалифицировать, как трагикомедия, ибо японские снаряды щедро смешивали морскую воду с русской кровью и те немногие матросы и офицеры из команды «Адмирала Ушакова», кому удалось пережить эту ночь, твердо были уверены в том, что им удалось побывать в самом настоящем Аду еще при жизни.
Судовой священник, отец Иона. Смерть командира в водах Корейского пролива.
Героически вел себя судовой священник, иеромонах Иона, постоянно крестивший морские дали большим позолоченным крестом во все стороны света.
Вокруг тяжело раненого Миклуху, заботливого одетого чьими-то руками в пробковый спасательный круг, постоянно держались несколько человек из его команды. И покинули они своего командира только тогда, когда верхняя половина туловища и голова Владимира Николаевича Миклухи бессильно опустилась лицом вниз – один из самых доблестных и бесстрашных офицеров 2-ой Тихоокеанской эскадры умер на боевом посту, пережив своего знаменитого родного брата-этнографа на семнадцать лет.
Последний из посланных японскими крейсерами снарядов попал прямо в центр огромного спасательного круга, за который держалось, примерно, тридцать человек. По свидетельствам немногих, оставшихся в живых, очевидцев, высоко в воздух и далеко в стороны полетели обломки круга и кровавые ошметья тридцати человеческих тел…Больше японцы не стреляли, так каких звериная ярость поутихла…
… Они, все-таки, принялись за спасение остававшихся на плаву моряков с борта броненосца «Адмирал Ушаков». Из воды было выловлено несколько десятков человек…
… Место гибели броненосца «Адмирала Ушакова» и его героя-капитана было точно отмечено и записано в свой дневник штурманом Максимовым: «Японское море – Широта 37* Северная, Долгота -133* Восточная от Гринвича»…
«Феномен» крейсера «Изумруд». Как могло случиться, что от самого быстроходного крейсера осталось лишь стадо коров?...
Итак, командир крейсера «Изумруд», капитан второго ранга, барон Ферзен, поначалу сгоряча приказавший поднять японский флаг, следуя примеру адмирала Небогатова, затем резко передумал и приказал японский флаг спустить, и, одновременно, дал команду машинному отделению: «Полный вперед». Ферзен, в те незабываемые удивительные минуты этого фантастического прорыва его крейсера сквозь стальное кольцо японской блокады, превзошел самого себя, решительно приказав сбросить весь лишний груз с крейсера в море (правый бортовой якорь, весивший две тысячи пудов), одновременно, включив на полную мощность, имевшийся на борту беспроволочный телеграф, чтобы сделать невозможными телеграфные переговоры между японскими кораблями.
В результате этих предпринятых мер, стройный трехтрубный красавец «Изумруд» буквально полетел по волнам Японского моря подобно птице, вырвавшейся на волю. Его не догнали ни, запоздало выпущенные японские снаряды, ни – помчавшиеся в погоню миноносцы, которые также вернулись ни с чем
Статный белокурый голубоглазый командир «Изумруда», капитан второго ранга Ферзен все это время ходил туда-сюда по мостику своего крейсера, бросая напряженные взгляды назад – туда, где за линией горизонта остались корабли вражеской эскадры. Члены команды «Изумруда» в те восхитительные минуты смотрели на своего капитана с любовью и восхищением, отдавая тем самым дань его решительности и отваге.
Перед «Изумрудом» открылось чистое море и – прямая дорога во Владивосток. Было начало второго часа дня 15 мая и "Изумруд", поневоле прорывавшийся из японского окружения курсом на «зюйд-ост», быстро изменил курс на «норд-ост» - на Владивосток. Капитан продолжал измерять мостик шагами, по-прежнему не теряя самообладания и душевного равновесия.
Но, примерно, в районе четырех часов дня с Ферзеном произошла загадочная метаморфоза – душевное равновесие храброго капитана внезапно «улетело под откос», словно бы закончился запас мужества и хладнокровия, полностью им истраченные за последние два с половиной часа. В голубых глазах командира «Изумруда» заплясала жуткая тревога и им овладела патологическая навязчивая уверенность в том, что главные опасности ждут «Изумруд» впереди.
Узнав об ограниченном запасе угля на борту крейсера, он приказал снизить скорость до двадцати узлов.
В пятом часу вечера произошла авария в четвертой кочегарке – лопнула паровая магистраль, питавшая все кормовые вспомогательные механизмы и рулевую машину. На ликвидацию аварии ушло около двух часов. Душевное состояние капитана продолжало ухудшаться.
Наступил вечер пятнадцатого мая, стремительно перешедший в ночь. «Изумруд» все еще шел курсом на Владивосток. В какой-то момент матросы-сигнальщики заметили неизвестные огни по правому борту, которые быстро пропали во тьме. Но их мимолетное появление окончательно сокрушило психику Ферзена – он приказал идти на север, минуя Владивосток, к бухте Святого Владимира, находящейся на 180 морских миль севернее Владивостока. Свое решение он объяснил тем, что подходы в Золотой Рог наверняка заминированы русскими минами и, более чем вероятно, что кроме родных мин, «Изумруд» недалеко от Владивостока поджидают японские миноносцы Нервозность капитана Ферзена заразила всех офицеров и неизбежно передалась рядовому составу крейсера. Триста пятьдесят человек экипажа «Изумруда», сами того не заметив, из недавних героев превратились в дрожащих от необъяснимого страха, неврастеников – боевой корабль нежданно-негаданно стал плавучим сумасшедшим домом, наполненным тремя с половиной сотней пациентов, одержимых острой формой «мании преследования».
Героический прорыв крейсера из японского окружения закончился тем, что «Изумруд» сел на мель в бухте Святого Владимира. Но это еще была не катастрофа, потому что можно было спокойно дождаться прилива, облегчить крейсер от лишнего балласта и, успокоившись, привести российский боевой корабль во Владивосток. Но, вместо этого, последовательно терявший рассудок, Ферзен, мотивируя тем, что обязательно вот-вот появятся японские боевые корабли, всю ночь, якобы, гнавшиеся за его крейсером, приказал подготовить «Изумруд» к взрыву, а команде – пешком добираться до Владивостока.
Гордый красавец «Изумруд», ускользнувший из стальных тисков «великого и ужасного», непобедимого японского адмирала Того, вместо того, чтобы бросить якорь на рейде Владивостока, снискав все, законно заслуженные им лавры, был взорван собственной, обезумевшей от животной паники, командой на глухом таежном участке родного российского побережья.
Триста пятьдесят бывших матросов и офицеров, уничтоженного ими самими, крейсера российского военно-морского флота, «Изумруд» превратились в пеших туристов и дружно зашагали на юг по лесистым горам по направлению к Владивостоку.
В большом селе Киевлянка на берегу залива Святой Ольги, где имелся телеграф, Ферзен получил предписание от коменданта Владивостока, генерала Казбека: закупать у местного населения крупный рогатый скот и гнать его во Владивосток, «для питания флотского экипажа и сухопутного гарнизона Владивостока». Капитан второго ранга, военный моряк, барон фон Ферзен с какой-то маниакальной одержимостью, проснувшегося в нем потомственного фермера, принялся исполнять распоряжение генерала Казбека.
Как могло получиться, что самый быстроходный крейсер в мире вдруг превратился в «стадо быков», а его доблестная команда, во главе со своим отважным капитаном – в «пастухов»?...
Спустя несколько дней эпопея команды «Изумруда», начавшаяся столь героически, превратилась в своеобразный «скотоводческий фарс» Боевые моряки стали пастухами огромного коровьего стада приблизительно в пятьсот голов. Кто бы им сказал, как и чем закончится их героический прорыв во втором часу пятнадцатого мая из под носа всего японского военного флота, они бы все дружно плюнули этому человеку в лицо Но…
… Под многоголосое мычание, измотанных многокилометровым переходом, коров и быков на окраины железнодорожной станции Океанская из тайги вышла, нестройная толпа живописно выглядевших усталых и очень злых оборванцев, одетых, кто во что горазд и гнавших перед собой огромное стадо На головах некоторых из «пастухов», высыпавшие из домов местные жители с изумлением различали бескозырки, на которых можно было еще прочесть гордое и красивое слово: «Изумруд»...
… Закупленный скот был сдан на станции Океанская генералу Шушинскому, и Ферзен получил от него за это благодарность
Всех «изумрудовцев» погрузили на поезд и ночью они прибыли во Владивосток, где комендант города распорядился встретить их, словно бы в насмешку, с военным оркестром, как и подобает встречать настоящих героев.
Но, тем не менее, матросы и офицеры крейсера «Изумруд» все-таки заслужили военный марш в свою честь, потому что они были непосредственными участниками Цусимской бойни и одни из немногих сумели не попасть в плен к японцам, а, главное – все до единого остались в живых Хотя и, наверняка, каждого или почти каждого «изумрудовца» в течение всей их жизни мучил навязчивый запах коровьего навоза, ибо вся эта «мутная» история самоподрыва великолепного боевого корабля отдавала и до сих пор, спустя более чем сто лет, отдает крайне неприятным «душком» чьей-то «нечистой совести», которую, скорее всего, оказалось невозможным отмыть даже в Чистилище…
Алексей Резник