Да, младая поросль матереет – и походит на подлых тыквоголовых тыквенников, считающих себя пупом вселенной и тупо желающих влезть на престол злодея, обманув доброго цар. Царю, конечно, это обидно. А тыквенникам нравится. Царю – тем более… И когда надтреснутый отрок, стоя на высоко кылье дворца, говорит: «Я царь-не-царь, и ты царь-не-царь» – этика такова, что в этой фразе присутствуют сразу все неприличные выраения, какими только мог зарасти амбар под соломенной крышей. Царь с негодованием смотрит внизна это копошене грязи и слится найти среди рабов хоть одно хорошее – а в душу ему вкрадывается сомнение: а вправдули оо хорошее? А не лучшее ли это зло на земле, показавшееся на свет в день его рождения? Чем прогневал он небо и землю, превратив тыкву в человека, который еще не родился? Почему мир не принял, наконец, необходимые меры? Царь давит в себе сомнение и начинает глядеть вверх. И вдруг во мраке, окружающем его, на миг покзывается смутное бледное лицо с живыми и умными глазами. Лицо спрашивает: «Ты чего задумался?» – «Да, понимаешь, какой-то в царстве непорядок», – отвечает царь, прячет лицо и попадает в блудное царство. Приходит там к нему черт и говорит: «Ты вот, царь, рассуждаешь, думаешь, и делаешь все лучше и лучше… А сколько веков народ зря здесь гниет?» Но царь не дает себя сбить, прямо и без обиняков заявляет, что власть в его руках и он может делать с царством все, что захочет. Черт соглашается, но не договаривает – передумывает, и затем проваливается в ад.