События развала СССР глазами тогдашнего советского корреспондента в Афганистане
Андрей Правов
Все происходящее в Беловежской пуще 30 лет назад мне довелось наблюдать по телевизору в довольно необычном месте – военном госпитале в городе Ташкенте. За две недели до этого я был доставлен туда из Кабула, где к тому моменту уже три года работал корреспондентом советского Агентства печати Новости.
В октябре – ноябре 1991 года небольшой городок граждан СССР, все еще работавших в афганской столице после вывода из Афганистана «ограниченного контингента советских войск», поразили сразу несколько случаев заболевания «желтухой». А по-научному «гепатитом А». Поскольку армейских медиков в Кабуле уже не было, а лечение требовалось серьезное, всех доставляли на лечение в Ташкент, в военный госпиталь.
Военные грузовые самолеты ИЛ-76 из Союза в «афган» и обратно тогда еще летали. Грузы с оружием и боеприпасами, как и гуманитарная помощь, прекратили доставляться режиму Наджибуллы только с 1 января 1992 года. А пока еще все шло своим чередом, и в прозрачном кабульском небе все световое время суток продолжали «висеть» несколько «грузовиков», отстреливавших по бокам магниевые ракеты – ловушки для «стингеров».
Вот на одном из таких «грузовиков» в середине ноября посольский врач по имени Олег и повез меня в Ташкент. Надо сказать, что моя болезнь была не из легких. Чувствовал я себя прескверно. Была высокая температура, очень болела и кружилась голова, все тело трясло. В принципе же я вообще не до конца понимал, что со мной происходило. Что делать? Афганская «инфекционка» она и есть афганская «инфекционка». Ничего не убавить, не прибавить.
До меня в ташкентском военном госпитале в октябре уже побывали советник посольства, оператор ТВ и один из посольских водителей. Но к моменту моего приезда их уже выписали. Зато через пару дней ко мне присоединился сотрудник торгового представительства Дмитрий Брюхов. С ним вместе мы, немного придя в себя, и коротали время у телеэкрана.
Происходившие в те дни на Родине события действительно поражали. И прежде всего, естественно, информация о собрании глав трех советских республик в Беловежской Пуще. Отлично помню, как с утра 8 декабря, насмотревшись накануне телепрограмм о происходившем в этом «живописном природном заповеднике», я вышел в коридор, где между медицинскими сестрами шепотом шел спор о том, что же все-таки происходит.
Спор этот происходил на пониженных тонах. Ведь мы находились в военном госпитале, и все медсестры являлись военнослужащими. То есть девушками дисциплинированными. Однако волнение и чувство неопределенности брали свое.
Сестрички посмотрели в мою сторону с немым вопросом: что происходит? А одна из них обратилась напрямую – как вы все это объясняете, товарищ корреспондент? Помню, что мой ответ всех их просто поразил.
- А что тут объяснять? – отчеканил я. – Получается, что мы с вами теперь являемся гражданами различных государств. Я – России, а вы – Узбекистана. Хотя все мы – русские...
Девушки замахали руками, как бы полностью отвергая услышанное. «Не может такого быть», «не надо преувеличивать», «никогда не поверим». И так далее. В тот момент мне даже показалось, что мои отношения с младшим медицинским персоналом госпиталя безвозвратно испорчены.
Надо сказать, что к тому моменту все мы, работавшие в Кабуле, уже привыкли к ощущению общей беды. В Ташкент же это ощущение очевидно еще не пришло. У нас же, после опять же увиденного по ТВ картин, происходивших в Москве во второй половине августа 1991 года, появилось ощущение, что пока мы здесь, вдали от Родины, пытаемся защищать ее интересы, сама наша страна летит куда-то вниз, в глубокую пропасть.
Как мне казалось тогда, так и продолжает казаться сейчас, большинство находившихся в служебных командировках в Кабуле советских граждан отнеслись к информации о создании ГКЧП в Москве если и не с полным одобрением, то уж во всяком случае с пониманием, а некоторые с симпатией. В основной массе обитатели небольшого посольского городка, где собрались представители различных советских учреждений, все-таки сходились во мнении, что решение о создании ГКЧП правильное и что в стране уже давно следует навести порядок.
Таким настроениям во многом способствовали письма родных, описывавших складывавшуюся на Родине ситуацию, прежде всего из провинции. Подкрепляли их и рассказы коллег по работе, возвращавшихся в Кабул после отпуска в Союзе. Они рассказывали о сплошном дефиците почти что всего и советовали брать с собой в отпуск побольше блоков сигарет и банок с тушенкой. А двое технарей из числа уехавших в отпуск вообще не вернулись обратно в Кабул, поскольку, как стало позже известно, их семьи в Союзе лишились всего и вообще стали беженцами.
Как при таком раскладе не поддержать ГКЧП? Вот многие обитатели городка и начали громко выражать свою ему поддержку.
Хотя были в городке и ярые сторонники Ельцина и его курса на демократические перемены. Они сразу же однозначно заявили, что «революцию масс остановить нельзя», а потом, после окончания трансляции по ТВ бесконечного «Лебединого озера», с восторгом следили за такими же бесконечными заседаниями Верховного Совета РСФСР.
Мне навсегда запомнилась высокопарная фраза одного из молодых сотрудников бюро АПН в Кабуле: «В Москве на улицах происходит братание солдат и народа».
Однако довольно скоро многие обитатели городка, с обеих сторон, как-то смолкли, ушли в себя и вообще прекратили комментировать происходившее. Не исключено, что опасались последствий.
Довольно скоро все мы узнали, что заявленная в августовские дни поддержка ГКЧП рядом наших товарищей, в том числе и занимавшим высокие должности, «аукнулась» им крупными неприятностями. В том числе ряду зарубежных корреспондентов АПН и даже руководству моего родного агентства. Уже через неделю в наше бюро пришла срочная телеграмма о том, что все члены Правления и главные редакторы, без исключения, увольняются с занимаемых должностей, а на их места назначаются новые люди – «молодые, не имеющие отношения к советскому режиму».
В телеграмме также указывалось, что новое руководство рассмотрит персонально дела всех зарубежных сотрудников и в самое ближайшее время сообщит как сложится их судьба.
Моя дальнейшая судьба в данных обстоятельствах не сулила ничего хорошего, поскольку вскоре мне позвонил из Москвы надежный товарищ и сообщил, что моя личность прочно ассоциируется у нового руководства с поддержкой «антинародного режима Наджибуллы».
В-общем «еще то» было у нас, работавших в Кабуле, в те дни настроение. А тут еще и «желтуха», военный госпиталь в Ташкенте и кадры ТВ из Беловежской Пущи. Вообще конец света.
Тем не менее вернуться в Кабул мне все же довелось. Правда никакие «транспортники» из Ташкента туда уже не летали. Вернулся через Москву. Там походил по коридорам родного агентства. В некоторых кабинетах в приеме отказывали. Но в некоторых приняли, и даже вошли в положение. Так что в конце января Нового 1992 года снова оказался в афганской столице. И смог лично наблюдать чем обернулось для Афганистана и нашей страны можно уже четко сказать, предательство Москвой режима Наджибуллы.
Военная помощь этому режиму прекратилась. Хотя американская отрядам моджахедов продолжилась, причем, как казалось, в еще больших объемах. И в конце апреля в Кабул вошли отряды моджахедов.
Мы, уже заметно сокращенная группа шурави, встретила их в том же городке посольства, уже не советского, а российского. Кабул буквально «гудел». На окружающих наш городок горах шли торжества по случаю «победы». Буквально ревели толпы с горящими факелами. Производилась бесконечная пальба в воздух, и раскаленный свинец падал вниз, разбивая окна наших домов и стекла автомашин.
Мы же в тот день долго гадали попытаются ли моджахеды ворваться в наш городок, и если ворвутся, то что они с нами сделают. Не ворвались.
Самый памятный эпизод разговоров той ночи – это спор о том, что будет через десять лет в Афганистане. Звучали разные варианты. Но прав оказался один уже немолодой дипломат, уверенно заявивший, что через десять лет в Кабуле будут американцы. Все так и произошло.
Правда до также оказавшегося историческим бегства американцев из Кабула оставалось тогда еще 30 лет. И его никто не предсказал.
Мы же покидали афганскую столицу спокойнее. Правда также не без жертв. Двое наших товарищей в августе 1992 года были убиты и четверо ранены. Был сожжен один из эвакуационных самолетов, которые прислали за нами уже новые российские власти. А через иллюминатор взлетавшего ИЛ-76 мне довелось лично наблюдать, как по нам било зенитное орудие. Разрывались белые облачка, но не долетали до уже набравшего высоту самолета. Это были те самые зенитки, которые в свое время установили наши военные для охраны аэропорта.
Надо сказать, что предательство дружественного нам режима в Кабуле «аукнолось» Москве довольно быстро. Почти немедленно после того, как перестала существовать армия Наджибуллы, к удивлению наших новых руководителей, выяснилось, что во многом именно она охраняла проходы к границам Средней Азии от различного рода экстремистских группировок, наркодельцов и исламистский проповедников. Почти сразу же потребовалось усиливать эти границы. Прежде всего между Афганистаном и Таджикистаном. То есть «серьезно сэкономить» на прекращении помощи Кабулу, как обещали некоторые российские политики тех лет, не удалось. И защищать эти границы пришлось опять же в том числе и русским военнослужащим.
Однако все это было лишь небольшой главой объемной повести о тех событиях 1991 года. В том числе в той же Беловежской Пуще. Повести о том, чем они обернулись для граждан некогда большой страны под названием СССР. Которая, как известно, перестала существовать ровно 30 лет, в декабрьские дни 1991 года. Под праздничный звон бокалов собравшихся в Беловежской Пуще руководителей трех из ее республик и верных представителей их «свиты»…
А вы что думаете по этому поводу?