Идут соревнования грузовиков, и уже час без малого едет, едет шофер Бережков. С приборов не спускает глаз. Однако не забывает, как и полагается, примечать то, что творится на дороге. Иначе вылетишь на обочину. Или куда подальше. Настроение у него хорошее. Посматривает он на асфальт, что бежит под колеса: видит и левую обочину, и противоположную. Ишь, справа какие березки! Солнышко выкрасило их пышные зеленые кроны — очень красиво позолотило. Можно залюбоваться.
Однако забываться нельзя. Ты, водитель, и вперед смотри, и влево. Про другую обочину знай помни, про упрямый — угольного коленкора — асфальт. Как у тебя с приборами? Всё нормально? Это хорошо. Можешь секунду полюбоваться озерцом на опушке леса. Сильно подходящие здесь камыши. Не хуже тех, что встречаются на водоемах озерного края с их бойкими утками. Уж, кого-кого, а смелых тех птиц не забудешь. Уважали они Васька-тяжеловоза, надежно соревновательную машину Бережковскую, как есть основательно. Не иначе, что они грузовик с зелеными бортами за своего дружбана принимали, коль ни камней, ни палок от него не жди нисколько.
Между прочими делами гонщик мурлыкает песенку. Он певец пусть не из самых сладкозвучных. Не такой вам кот, чтобы пригревшись выдавать довольные громкие рулады. А то, что асфальтовой дорогой Иван доволен — это без шуток. Мурлыкает он про коней. Они у него и быстрые на диво, и красавистые. С гривами и, как положено, в яблоках. Не лошади — птицы. Слышать Ваську-тяжеловозу про скакунов не так чтобы очень приятно. Пофыркивает двигателем и погромыхивает своим красивым зеленым кузовом. Небось, так себе полагает: «Никакие лошади вам не птицы. Это я уткам свой. Потому что завсегда смелый стремительный летун».
Как он там о себе думает — птица он или не совсем — а только идет верный второй час гонки. Будучи порядочно довольным, хозяин погромыхивующего, могучего как есть, Васька-тяжеловоза перестал мурлыкать. Двигатель ровно шумит, шелестят по асфальту шины, дорога аккуратно укладывается под тугие колеса, и по таковской причине —
приходят к Ивану мысли о награде. Должен он получить ее непременно. Поэтому размышления выходят у шофера поразительно завлекательные. Появляется огромное желание думать снова и снова, как будет приятно всем домашним, а также и всем деревенским родственникам, и всем добрым знакомым, когда объявится он перед ними в образе пресветло-победительного, всенародно-геройского, шикарно-золотого чемпиона.
Однако долго, с постоянным увлечением, не станешь раскидывать умом о награде. Пусть каждого знакомого кинешься на радостях припоминать, все равно через пяток минут очнешься, проморгаешься, вздохнешь — ох, медленно течет время! Еще тебе, гонщик, ехать и ехать. От города до города хватает километров. Не десяток насчитаешь и не сотню. Куда больше! И никуда не денешься! В том вся хитрость судейская. Желается наблюдательным хитрецам начислять штрафные очки. Значит, тот водитель, который стремится быть чемпионом, должен иметь другое желание. Как раз такое, чтобы взять и увернуться от штрафных очков. Разве непонятно?
Вот, значит, и соображай, деревенский — среди прочих — парень: если увеличить скорость, то будет себе дороже. А когда ее необдуманно уменьшить, тогда опять же станется для шофера нехорошо. Ох, держи ногу на педали газа много уверенней, Иван! Старайся не шибко шевелить ботинком. Что, гонщик, не нравится? Надо всё ж таки терпеть. Уж такая она здесь, последняя соревновательная гонка. И чувствует Бережков: становится ему неуютно. Можно даже сказать — грустновато. Потому что нет борьбы с удивительно ловкими соперниками. А что есть? Одна лишь зеленая тоска. Не оранжевая и не лиловая. Именно что — из всех зеленых — самая до невозможности зеленая.
Через полчаса уж очень стало ему грустновато. Не так, чтобы лить слезы от тоски и печали. Но достаточно, чтобы напрочь позабыть мурлыкающие песенки. Не радуют шофера опушки лесные. Нет охоты думать о награде. Даже рессору поминать нет у него желания. Веки у водителя начали опускаться. Они теперь были очень тяжелыми. Моргай не моргай — слипаются. Хоть что с ними делай! Теряет он бодрость, шоферскую глазастость, а в подарочек получает от длинной асфальтовой дороги сонливость. А где ж его дружок, меховой талисман? Почему не пытается развеселить? Чертик, конечно, тут. На месте, у лобового стекла машины.
Он всегда вместе с Бережковым. Ему любые дороги в радость. Почему? Потому что водителю грузовика ездить с дружком на пару лучше. Спокойней. Прыгает на резинке меховушка, старается. Медные копытца взлетают исправно. Хохолок на голове то кивнет Ивану приветно, то улетит под потолок. Ау, шофер, мечтающий стать чемпионом гонки! Где твоя глазастость? Бодрей гляди, веселей! Пытается талисман расшевелить водителя. Растормошить. Иначе Васек-тяжеловоз позабудет про уверенный руль и съедет на обочину.
Резинка, на которой висит чертик, новенькая. Крепкая. Не оборваться ей, сколько бы не прыгал лохматый дружок. Так что можно устроить в кабине смешное зрелище. Задорно блестят бусинки-глаза. Спой, Бережков, песенку. Хочешь — помурлыкай про коней. Не беда, что Ваську-тяжеловозу припоминаются утки. А желаешь — вдарь удалую плясовую. Русскую народную. Их ведь много, песен. Таких, чтоб не грустить и враз прогнать зеленую тоску. Греми, Иван, хоть в полный голос. Иначе как сладишь с хитрющей дремотой? Вон какая она — никак ее не побороть!
Не смотрит водитель на лохматого дружка. Не до того ему. Бережков и за дорогой-то наблюдает не очень внимательно. Раз глазастость поубавилась, бороться надо с этим делом. Вот он и таращится усиленно, и шевелит бровями, и лоб трет. Да что же за напасть такая приставучая! Ресницы словно медом намазаны. Они слипаются, и сладко-сладко становится гонщику. Когда они смыкаются, не хочется больше открывать глаза. Хоть поднимай веки домкратом! Мысли какие-то странные крутятся в голове. Насчет того, что не мешало бы Ваську-тяжеловозу превратиться в кровать. И хорошо бы стало, если б Иван очутился в этой самой кровати. Под одеялом. И без носков с ботинками.
Уж он бы тогда поспал! Отдохнул на все сто! Рессоры и моторные клапана шофер должен отставить. Напрочь позабыть! Баю-бай, Иван! Дрыхни. Задавай храпака. Нынче — самое время. Не перестают они, крутятся мысли эти. Да, не сказать, что удается лохматому дружку распотешить шоферскую душеньку. Мается она всякой чепухой. Нет в кабине веселья. Даже на медный грош. На самую маленькую железную гаечку или болт. Очень сильно Бережкова клонит в сон. Он старается не сдаваться. Однако и дремота не из слабеньких. Значит, сдаться гонщику?
Пускай кто, из хитрющих самый хитрый, и клонит Ивана. Пыхтит усердно. Однако снами увлекаться шоферу не с руки. Он знает: кимарить за рулем — сидеть в луже. Или в канаве на обочине. Он глаза разлепил, сказал меховушке: «Правильно понимаешь наше положение. Плясать тебе не переставать. А мне застегивать роток на все пуговки рановато. Буду считать столбы.» Едет и оповещает лохматого дружка: «Черный телеграфный столб — это раз. Теперь выскочил километровый дорожный столб. Пусть нам станется — два. О, глянь-ка, чей тут бетонный столб? Не имею понятия, но пусть идет как третий по счету.» Нашел себе четвертый? А как же! Их по сторонам гладкой асфальтовой ленты видимо-невидимо. Устанешь высказываться.
Меховушка веселее заблестел своими бусинками. Разговоры в кабине ему по душе. С ними шоссе между городами окажется куда короче. Как поживаешь, Иван? Легче тебе стало? Бережков, если жить-поживать, чуточку теперь поживал получше. Столбы вроде бы помогали. Он провел шершавой ладонью по набрякшим векам — шалишь, дремота! нас так просто не возьмешь! Усилился встречный ветер. Он бил в лоб Ваську-тяжеловозу, тормозил движение. Что делать водителю? Правильный вопрос, в непременности надо малость поднажать, придавить педаль газа к полу кабины. Он поскорее придавил.
Грузовик шумнул в ответ. Прибавил ходу. И вот уже прибор снова показывает норму. Скорость восемьдесять километров в час. То, что нужно. Тютелька в тютельку!
Придорожные березки гнулись под ветром. Зеленые листья трепетали. Сверху была им подсветка золотом. Если есть у тебя желание, шофер, любуйся опять расписными кронами. Летние лесные опушки всегда готовы порадовать зрителей. Солнышко подмигивало Ивану. «Ишь, ты! — подумал гонщик. — В прятки со мной играет. То спрячется за тучкой, то выглянет». Тут оно снова исчезло за белыми облаками. Похожими на пушистых персидских кошек. Дружка за дружкой начали подплывать к солнцу другие облака. Маленькие пуховые шарики — ровно котята. Прямо возьми, рессора, и с ними в обязательности попрыгай, распотешься!
Новый порыв сильного ветра. Иван покрепче ухватил руль, придавил крепче педаль газа.
Потом подмигнул облачку. Эй, котенок! С рессорой лучше не играй. Она, учитывать не забывай, тяжелая. Гонщик повеселел. Ему нравилось, что погода была хорошая. Что ровно шумел мотор. Думалось ему: в нынешний расчудесный день не может случиться ничего неожиданного. Есть возможность выиграть даже чемпионское звание. Повеселев, он бросил считать дорожные столбы. Придет, придет победа! Разве не об этом гудит трудяга-мотор? Погромыхивает красивый деревянный кузов разве не об этом?
За боковым стеклом мелькают березы. В горячей позолоте их зеленеющий убор. Шевелятся под ветерком листья, раскачиваются гибкие ветви. О чем говорят деревья, посылая привет быстро бегущему по шоссе Ваську-тяжеловозу? Они добрые, и оттого машут ветками вслед грузовику, желают водителю победить. Меж тем солнце тоже не случайно подмигивает шоферу. Оно хочет сказать: готовь, Бережков, чемодан для большой награды. Вот теперь скажи Иван сам себе — есть ли у тебя спортивная чемпионская сумка?