Она раскалила над жаровней узкий нож. Сдавила левой рукой область вокруг плеча и подцепила острием засевшую пулю. Челик сквозь сон почувствовал страшную боль. Завыл, зубы сжались до крошева. В глазах брызги синего цвета.
- Все. Еще чуть-чуть! – из сизого тумана выплыло лицо Марии. – теперь спи.
Сутки Челик находился между землей и Богом. Его то бросало в пот, то дико знобило, то сковывало железным обручем по рукам и ногам. Под вечер следующих суток он очнулся и распахнул веки. Потом снова закрыл и зажмурился, словно сбрасывая наваждение. В изголовье сидела Мария. Сквозь ее тяжелые рыжие пряди пробивалась полная луна.
- Ты очнулся. Славу Иисусу!
- Мария. – он потянулся к ней здоровой рукой и взял за запястье. – Ты только не уходи.
- Есть еще дела, Ахмет.
- Пожалуйста. Ты умеешь врачевать! Как это прекрасно. – в глазах Челика девушка то становилась легкой дымкой с размытыми очертаниями, то снова красивой рыжеволосой Марией с прямым, чуть удлиненным носом и слегка выпирающими скулами. – Ты не похожа на гречанку. Какая-то другая.
- Немного другая. – она кивнула, улыбнувшись. Задумалась, посмотрев в окно, словно размышляя, говорить или нет… - Это случилось десять лет назад. В нашу деревню посреди ночи прискакал всадник и забарабанил в окно. Очень отчетливо помню ту ночь: сплошной стеной лил дождь так, что видно было лишь костлявую руку, ударяющую о стекло. Ни лица, ни одежды, ни лошади. Только смутные очертания капюшона и конской гривы. Всадник колотил в окно, не слезая на землю.
Мать вышла в сени и долго говорила с ним, явно не соглашаясь с чем-то. Но потом все же отступила. Помню, как она с порога оглоушила всех тем, сказав: я уезжаю. Отец с братом подскочили. Брат Иван еще совсем тогда мал был. Отец ей: Акулини, ты рехнулась! А я побежала к ней, вцепилась в подол и твердо сказала, что поеду с ней, иначе и она никуда не поедет. Мать покачала головой, но кивнула. Мы быстро собрались. Меня посадили впереди на коня, а мать села на круп. И мы помчались по скользкой дороге сквозь ледяной дождь и ветер. Но я не чувствовала холода. Сердце замирало от скачки и нахлынувшего счастья. По дороге всадник рассказал матери, что у старосты села Зенона тяжело заболел сын, он ходил в горы на охоту и там простудился. Находится в горячке. И все боятся, что умрет. Это был Василеос. Я и раньше слышала о нем. Да все тогда передавали рассказы о его подвигах против дикого зверя и о бесстрашных путешествиях через горы. А мне пятнадцать лет. Неужели я собственными глазами увижу самого Василеоса! Я не верила своему счастью. Помню, как вошли в дом Зенона. Он сидел у жаровни горько сутулясь на угли, а в глазах бездонное отчаяние. Мать прошла в спальню, а я осталась с ним. Василеос не приходил в сознание. Когда Зенон отлучился, я подслушала разговор Ефимии с матерью. Мать сказал, что выходит. Объяснила все по поводу лекарств: когда и сколько принимать. Обещала побыть с больным еще сутки, не больше, для полного очищения совести, поскольку дома у самой хлопот полон рот. А потом наклонилась и тихо прошептала Ефимии, дескать, что Василеос, после такого переохлаждения может закашлять кровью. И посоветовала, - Мария на несколько секунд задержала рассказ, - В общем, сказала, что ему нужно поспать с молодой девушкой. В мужском теле, дескать, просыпается дух и начинает бороться с болезнью.
- Да, наш организм – необычайная тайна. Наверно, такой метод заставляет каким-то образом работать иммунную систему. – Челик приподнялся на локте, воспользовавшись очередной заминкой в рассказе.
Мария встала, подошла к столу. Словно от чего-то отмахнулась и продолжила:
- Как я уговаривала мать задержаться еще на денек! Готова даже была встать на колени. После долгих колебаний она согласилась. Что было с моим сердцем тогда! Да оно чуть не выскочило наружу и одновременно я испытала страх, от которого даже подступила тошнота. Точнее не страх. Что-то еще. Потому что я готова была преступить черту, за которой уже маячил мрак. Я отчетливо видела тот мрак. Знала, что делаю очень нехорошее, не правильное. Ночью, когда Ефимия и мать ушли к соседям на отдых, а Зенон уснул прямо у жаровни, я прокралась в спальню Василеоса и легла с ним рядом. Между нами ничего не было. Я просто прижалась к нему и отдала свое тепло. Он во сне обнял меня, прижал. Я чувствовала, как расслабилась его плоть и одновременно пробудилась к жизни. Мне было так хорошо и спокойно, что я заснула. А утром, открыв глаза, увидела на пороге свою мать. За ней стояла Ефимия. Не помню, видел нас Зенон или нет. Панделиса точно, слава Богу. Мать схватилась за голову и запричитала. Ефимия окаменела, точно столб. – Мария снова остановилась и попыталась смахнуть с пряди отсвет луны.
- Что произошло дальше? – Челик боялся пошевелится.
- Дальше я услышала от матери, что никогда не смогу иметь детей, потому что возлегла с мужчиной до свадьбы. И что он никогда не сможет по-людски полюбить меня, ведь все произошло против его воли. Но мне было наплевать. Главное, он не будет кашлять кровью. Тот же всадник увез нас в свою деревню. А через месяц Зенон выслал сватов. Ждали год до свадьбы. Я уже поняла, что ничего хорошего из этого не выйдет: Василеос даже толком не видел меня. Но тоже оказался виноватым. Так мы поженились. Я не знаю, что творилось в душе моего мужа, но он так и не прикоснулся ко мне. Стыдно сказать, прожив девять лет, я до сей поры девственница.
- Мария. – капитан снова взял ее за прохладное запястье и испытал невероятное блаженство.
Она не отдернула руку, а ближе наклонилась к нему. Ее рыжие волосы коснулись его лица. Запах горного ветра и морской соли. А еще. И каких-то еще цветов. Или показалось? Нет, запах будущих трав, поднявшихся на берегу Красной реки. Их еще нет, а запах в волосах Марии уже есть. Время, остановись. Остановись, пожалуйста. Челик неуверенно притянул женщину к себе и поцеловал в потрескавшиеся губы, на которых легкая корочка белого цвета. И ничего, кроме этой корочки – она целый мир и огромнее звездного неба.
- Мария.
Она не сопротивлялась. С плеч скользнула в темноту пола рубаха, и высокая белая грудь, покрытая веснушками, предстала во всей своей смертельной красоте. От веснушек проливались лучики света. Вся ее плоть светилась изнутри, словно зажглась лампа. По бархату кожи скользнула узкой ладонью луна, не удержавшись от прикосновения. Две раскрывшиеся алые розы, долина идеального живота и треугольник проснувшихся журавлей.
В глазах Челика качнулся оконный крест, перевернулся и полетел, стремительно вращаясь, словно винт его Фоккер Таубе.
Солнце медленно поднималось над горизонтом, освещая морскую, незамысловатую рябь. Побледнела луна и почти слилась с белесой высью. Издалека, со стороны гор, послышалось блеянье овец и ржание лошадей. Ветер сначала донес эти звуки из лагеря Василеоса до жалкой лачуги Марии, а потом отбежал в сторону, развернулся, задул с другой стороны. Повеяло гарью, паленой шерстью, сладковато-едким запахом смерти. Сгоревшее село напомнило о себе.
Белый женский платок тяжело катится по раскисшей от января долине, то резко ускоряясь, то зарываясь в ракитовый куст, то присаживаясь отдохнуть на широколобый камень. Словно потерявший себя человек. Докатившись до обрыва над рекой Халис, на несколько мгновений застыл. Ударил по спине ветер и столкнул вниз. В воздухе раскрылись крылья, не способные для полета, лишь для продления агонии в воде. Крылья плывут и медленно уходят во тьму течения. И вот уже скрылись совсем.
Вдалеке, там, где тропинка отходит от дороги, показался человек. Он тяжело ступает, приближаясь к хижине Марии. Высокая овечья шапка чабана, высокий посох, длинная шерстяная накидка. Мохнатый головной убор то выныривает из тумана, то вновь становится невидимым, как и все остальное, лишь звук шагов отчетливее и ближе. Он идет со стороны гор, солнце светит в лицо, играя коричневыми складками. В своем приближении, он неумолим, как само время.
Мария вздрогнула и проснулась. Быстро поднялась с постели, освободившись от объятий Челика. Накинула рубаху и сарафан. Посмотрела в окно. Уже близко. Уже совсем близко. Выдохнула и вышла навстречу.
- Приветствуя тебя, Ставракис.
- Рад видеть тебя, Мария, в добром здравии! – Ставракис бросил взгляд из-под бровей на самолет. – Я пришел с вестью от Василеоса. Ты, наверно, уже догадалась, с какой!
Мария кивнула, ежась от порыва набежавшего ветра.
- Ну коли, знаешь, то тогда не буду много говорить. – Ставракис вынул из-за пазухи меленький сверток и протянул.
- Как он там? – она развернула платок и длинно посмотрела на обручальное кольцо. – Я тоже хочу вернуть ему свое.
- Я передам! – мужчина кивнул. Под усами криво шевельнулась нехорошая улыбка.
- Подожди. – она вернулась в дом.
За иконой Божьей матери отыскала кольцо. Долго разглядывала, повернув к свету. Посмотрела на спящего Челика. Грустно улыбнулась.
- Василеос просил передать, чтобы ты жила счастливо. – вновь заговорил Ставракис. – Он не держит ничего плохого за душой. За все благодарит тебя и отпускает с миром.
- Передай и ему: спасибо. И благословение.
- Благословение от колдуньи!
- Не твоего ума дело, пастух.
- Хорошо. Будь по-твоему. – Ставракис еще раз сверкнул глазами на самолет. – Не мое дело, конечно, Мария. Но он турок!
- Нет ни грека, ни римлянина, ни иудея!
- Я человек маленький, не мне судить. – Ставракис спрятал взгляд за густыми бровями. - Он – часть их. А ты его приняла.
- Если бы не он, то ты бы сейчас не стоял здесь, передо мной.
- Если бы не он, я бы сейчас мирно жил в своем доме, а не морозил кости в горах.
- Так иди и живи. Кто тебе помешает. Он! – Мария кивнула на хижину. – Ты ведь знаешь, кто тебя убьет, если ты вернешься в село.
- Я человек маленький, Мария. Не смею больше перечить.
- Чего же ты хотел услышать от меня. Мольбы о пощаде? Мечтал увидеть меня на коленях в этой грязи? Нет, Ставракис, даже, если бы не было никакого мужчины, я бы ни за что не унизила Василеоса своими жалобами и просьбами. Он должен знать, что никогда не был женат на недостойной. И никто, никогда не оскорбит его своей жалостью по моему поводу.
- Я человек маленький! – в третий раз произнес Ставракис и дернул щекой.
Он зашагал быстрыми мелкими шагами прочь, бегло озираясь по сторонам.
- Горы в другой стороне, Ставракис!
- Горы в другой. А смерть твоя – там! – пробормотал он себе под нос.
- Ха-ха. Ты думаешь, я не подслушала твои мысли! – Мария смеялась ему в спину, а у самой из глаз катились слезы.
Когда Ставракис отошел на приличное расстояние, Челик выдохнул и опустил револьвер. Тяжело оторвался от дверного косяка и попытался сделать несколько шагов навстречу Марие. Нога подвернулась, и он упал на бок.
- Не стоило тебе выходить из-за этого ублюдка.
- Кто он?
- Существо недостойное твоего внимания. Он принес мне кольцо от Василеоса, а сам отправился в сторону города. Странно как-то. Зачем?
- А ты не подслушала его мысли? – Челик улыбнулся одной стороной рта.
- Решил подтрунить надо мной. Нашел время! Я его вижу насквозь и без подслушивания мыслей.
- Как будто что-то не договариваешь? – он посмотрел на нее таким мягким взглядом, что ей захотелось рассказать ему все до последней запятой.
- Пастух Ставракис нелюдим. Все его общество – это овцы, которых он перемещает с одного пастбища на другое. Я не знаю, как он смог попасть в доверие к Василеосу. Но тот ему что-то рассказал о нашей жизни. Потому что этот грязный скотник попробовал приставать ко мне. Это еще произошло через пару лет после нашей с Василеосом свадьбы. Заманил меня на луг тем, что якобы стала прихрамывать одна из овец. Я пошла. Но не успела оказаться на том проклятом лугу, как он на меня набросился. Этот затхлый и гнилой запах из его рта я запомнила на всю жизнь. Он мне врал, что, дескать, Василеос все знает и сам разрешил ему, если я буду не против. Я ударила ему булавкой, которую всегда носила с собой, прямо между ног, в его вонючее хозяйство. Ох, как он визжал, убегая к реке. Видать попала в самое яблочко.
- Да, если попасть в яблочко, то радости мало! – хохотнул Челик.
- С тех пор он мне мстит по любому поводу. Наверняка и сейчас вызвался отнести кольцо, чтобы насладится болью в моих глазах. Но тут ты. Крутой лещ ему по грязной морде!
- Мария, я тебя никому не отдам! – Челик опустился на постель, удерживая ее за запястье.
- И я тебя, капитан Челик! – она из окна посмотрела на стоящий над обрывом самолет. – Когда-нибудь ты увезешь меня отсюда?
- Там маленькая кабина для одного пилота! – капитан тоже посмотрел в окно. – Но все равно увезу.
Они долго молчали, наслаждаясь январским солнцем, и тем, как ветер залетая под крылья, раскачивает их.
Продолжение