Стояла прекрасная погода. После нескольких мрачных серых дней с холодными моросящими дождями лето словно опомнилось, что слишком рано сдает свои позиции и попыталось отодвинуть надвигающуюся осень. Небо было голубое – голубое с редкими перистыми облаками, и солнце, конечно, совсем не по-летнему, ласково согревало. Легкий ветерок запутался в ветвях кустарников, и играл тихонько еще не успевшими изменить свою окраску листьями.
Воспитанники школы – интерната после уроков и обеда гурьбой высыпали на улицу. Мальчишки гоняли мяч на специально отведенной для этого площадке, девчонки тоже собирались небольшими кучками, играли в свои девчачьи забавы, или просто сидели на скамейках, болтая ногами, и рассуждая на разные темы.
Ольга Викторовна, воспитательница и бывшая выпускница этого интерната, с удовольствием прогуливалась во дворе, наслаждаясь погодой и наблюдая за воспитанниками. Учебный год только начался, и ребятам приходилось по - новой привыкать к режиму, к дисциплине. Особенно тяжело, наверное, было так называемым домашним детям, у которых была возможность проводить каникулы у родных. Да и тем, кто постоянно жил в интернате было не сладко, после летнего беззаботного времяпровождения, после отдыха в лагерях, снова привыкать к жизни по расписанию.
В дальнем углу двора она увидела девочку и мальчика, брата и сестру, новеньких, поступивших в интернат только в августе, и с трудом привыкающих к новому образу жизни. Девочка была постарше, она уже училась в седьмом классе. Сейчас она сидела на скамейке, обняв, крепко прижавшегося к ней братишку - первоклассника, и что-то тихо шептала ему на ухо.
Юлька, рано сформировавшаяся и красивая девочка, с трудом переживала случившееся с ними, ходила молчаливая, безучастная ко всему, в глазах, казалось, застыли невыплаканные слезы. А тут еще брат, ершистый, непослушный мальчишка, который вовсю пытался бунтовать, не желая мириться с тем, что их забрали от матери.
Воспитательница решила подойти к ним, поговорить, попытаться вовлечь детей в общественную жизнь, отвлечь от грустных мыслей.
- Юля, сегодня у нас кружок домоводства, ты не хочешь заниматься? – спросила она, - там девочки учатся вязать, вышивать, и швейные машинки у нас даже есть.
- Я не знаю, - тихим бесцветным голосом ответила Юля, - мне все-равно, да вот за Ванькой смотреть нужно.
- Вань, а ты в игровую комнату приходи, - обратилась Ольга Викторовна к мальчишке, стараясь наладить с ним контакт, ласково погладив его по стриженной голове, - игрушек там много.
Мальчик поднял голову, взглядом затравленного волчонка обжег воспитательницу:
- Все-равно убегу к маме.
- Вы идите, - тихо сказала Юля, - я с ним пока сама.
Ольга Викторовна отошла, думая о нелегкой судьбе этих детей, конечно, за годы работы в интернате, она насмотрелась всего, но никак не могла привыкнуть к детским страданиям.
Вот и этих ребят забрали от пьющей матери, чего только не натерпелись они в своей короткой жизни: постоянные пьянки, шум, случайные собутыльники матери, которые постоянно менялись.
Вот и в последний вечер, который они провели дома, явился вечером Федор, грузчик из близлежащего магазина. Дети его хорошо знали, он часто заходил к ним, всегда с бутылкой, но ребятишек никогда не обижал, угощал чем-нибудь, а выкладывая продукты на стол, говорил матери:
- Детей покорми.
Но в этот раз, на беду, он пришел не один, привел с собой какого-то молодого, но достаточно помятого незнакомца:
- Ну, что есть в печи, на стол мечи, калым сегодня удачный подвернулся, - стал доставать из помятой тряпичной сумки бутылки с водкой, колбасу, хлеб, банки с консервами. Ваньке протянул шоколадку. Юлька скорее скрылась в комнате, как она ненавидела такие вечера, всех этих мужиков, пропахших табаком и перегаром.
Вскоре в комнату без стука зашел новый собутыльник, протянул Юльке стакан с водкой:
- На-ко выпей, чего спряталась?
Но следом за ним тут же заскочила мать:
- Толька, не приставай к девке, - схватила за рукав, увела, упирающегося из комнаты. Тот на пороге оглянулся, подмигнув Юльке.
Ванька наелся, пришел в комнату, лег спать. А Юля всё лежала, смотрела в темный потолок, прислушивалась к пьяным голосам из кухни. Слышала, как мать пыталась разбудить уснувшего прямо за столом Тольку, потом, видно, махнула рукой и ушла в свою комнату вместе с Фёдором.
Юлька тоже забылась чутким тревожным сном, проснулась от тяжелых шагов на кухне, встал Толька, ходил, кашлял, видимо курил. Потом вдруг скрипнула дверь в комнату, Толька вошел, остановился, Юлька, стараясь не дышать, замерла в своей кровати. А он шагнул прямо к ней, навалился тяжелым телом, закрыл ей рот пахнувшей табаком ладонью.
Затрещало рвущееся ситцевое платье, Юлька изо всех сил молотила слабенькими кулачками по ненавистной спине, пыталась кричать, царапаться.
В комнату влетела разъяренная мать, ударила изо всех сил чем-то тяжелым Тольку по голове, потом сбросила на пол обмякшее тело. Сама испугалась, заголосила:
- Убила.
Юлька вскочила, побежала стучать соседям, чтобы позвонили в скорую. Скоро маленькая квартирка наполнилась людьми: соседи, врачи, милиция. Тольку с черепно-мозговой увезли в больницу. На утро дети оказались в интернате.
Ольга Викторовна шла и думала об этих детях. Маленький стриженный Ванька разбудил в её душе незаживающую рану. Она хорошо помнила, как сама попала в интернат, когда училась в третьем классе, как стояла часами возле окна, все ждала и ждала, что вот сейчас папа придет и заберет её отсюда. Мамы у неё не стало, когда девочка только пошла в школу, она скончалась при родах. А они с отцом остались вдвоем, не дождавшись из больницы ни маму, ни братишку.
Отец стал запивать горе вином, и как-то совсем быстро опустился. Девочка приходила из школы, а дома хоть шаром покати, отец пропивал всё. Так маленькая Оля попала в интернат, тоже сначала мечтала сбежать, а потом привыкла. Любовь к отцу никуда не делась, она как – будто опустилась на самое дно маленького сердечка, превратилась в тупую боль. И с этой болью прожила Ольга всю жизнь. Когда уходила из интерната, ей вслед махали и дети, и педагоги.
- Я вернусь, - пообещала Оля в первую очередь самой себе. И, закончив педагогическое училище, поступив заочно в институт, вернулась.
Ночью долго не могла уснуть, лежала рядом с мужем, прислушиваясь к дыханию маленькой дочки.
Муж проснулся, поняв, что Ольга не спит, спросил:
- О чем думаешь?
- Володя, я отца привезу, не могу я больше так.
- А если он запьет?
- Надо, чтобы не запил, ты пойми я с детьми работаю, рассказываю им, что родителей любить нужно, прощать им ошибки, а чувствую себя неискренней, лгуньей. Учу их хорошему, а в это время мой собственный отец может, где-то пьяный валяется.
Муж долго молчал, потом вздохнул:
- Хорошо, привози.
Повернулась к нему, обняла, прижалась к надежному родному плечу.
Через два дня уже входила в покосившуюся избушку, где обитал отец.
- Зачем приехала? За испорченное детство поиздеваться хочешь?
- Я за тобой, папа. Без тебя не уеду.
- Ты думаешь, я совесть свою пропил? Не поеду.
- Я тоже думала, что можно жить сегодняшним днем, радоваться тому, что есть: любимый муж, дочка. Но прошлое не отпускает, как рана кровоточит и болит.
Смотрела на отца, думала, как он постарел, на голове редкий седой волос, лицо в морщинах, а главное взгляд, в котором читалась тоска и безысходность. Настояла на своем, увезла отца.
Виктор с интересом разглядывал внучку, глаза не голубые, как у Оли, а карие, как у отца, и волосы потемнее и все-равно, чем-то неуловимо напоминает Ольгу в раннем детстве: такие же пухлые щечки, такая же радостная улыбка. Так же смотрит широко открытыми глазами, и без конца спрашивает.
- Те такое?
Повторяет за дедом новые слова, стараясь побыстрее запомнить. И так же легко и радостно на душе у него, как было в молодости при взгляде на дочку.
В выходной Ольга Викторовна дежурила в интернате, а дед с внучкой пошли гулять.
- Давай-ка, Аленка, пройдемся, посмотрим, где мама работает.
Жили они недалеко от интерната. Когда стали уже подходить, случайно услышал разговор двух мальчишек, которые впереди неторопливо шли и болтали между собой. Понял Виктор, что они интернатовские, наверно, отпрашивались куда-то сходить. Случайно зацепила какая-то фраза и, поняв, что разговор идет о нем, прислушался к разговору мальчишек.
- Ты знаешь? - говорил один, - наша Ольга отца привезла.
- Представляю, - смеялся другой, - интересно бы взглянуть, как она его из пивнушки домой потащит. А он будет спотыкаться и ругаться, мол, дура ты, Олька, и зачем ты меня привезла?
- Может он больше пить не будет? – первый пытался защитить отца воспитательницы?
- Это как же она ему запретит? – не соглашался второй.
- Ну просто поговорит, объяснит ему всё.
- С моей мамкой кто только не разговаривал? Что-то не помогло…
Никогда еще не было так стыдно Виктору и обидно за то, что жизнь провел в пьяном угаре, за то, что дочь выросла в интернате, не зная отцовской любви. Он крепко сжимал в руке Аленкину ладошку, и думал, что сделает всё, чтобы не выпустить из рук это внезапно пришедшее под старость ощущение счастья, никогда не сделает больше больно своей дочери, и ей не придется за него краснеть.
Ольга Викторовна увидела их, как только вошли в калитку, выбежала навстречу:
- Папа, что случилось? – испуганно спросила.
- Мы просто пошли погулять, тебя проведать, - отец тяжело вздохнул, - не легко тебе со мной будет, дочка.
- Я знаю, папа.