Старенький горбатый автобус остановился в густом разнотравье. Он издал страдальческое «пфаааа», открывая двери, а с водительского сидения выглянул длиннолицый кислый мужик в старой кепке с надписью «СССР»:
- Приехали, конечная.
Таньке захотелось забраться под обшарпанное кожаное сидение. Правда, там уже валялась банка из-под колы, несколько рваных упаковок жвачки и куча шелухи от семечек.
- А дальше… — неловко начала она.
- Че дальше-то? — нахмурился водила. — Все, приехали. Ты же в Малую Горенку?
Танька сглотнула, проверила по мобильному телефону. Интернет показывал одну заморенную «палочку». Впрочем, адрес она предусмотрительно выписала в отдельную заметку, где сейчас значилось «Малая Горенка, дом три».
- Д-да.
- Ну вот, — удовлетворенно кивнул водила. Он достал мятую пачку «Донского табака», зубами подцепил сигарету. Почти одновременно чиркнул зажигалкой и затянулся. Танька покосилась на бело-красный знак «Курить запрещено». Остальные пассажиры давно вышли, а ее, похоже, мужик всерьез не воспринимал. — Дальше все, маршрута нема. Да тут недалеко, выйдешь щас, потом во-он туда, по тропинке, повернешь к леску, а за ним и деревня. Полчаса ходу, не больше.
- С-спасибо.
Танька бочком продвинулась к открытым дверям, волоча за собой синий и довольно потертый китайский чемодан на колесах. Жар остывающего автобуса обменивался с июньским пока еще не злым теплом. Водила обдал ее табачным дымом:
- Да не за что. Только там народу почти и не осталось. Три бабки, если еще не померли, вот и все жители.
На это Танька только вымученно улыбнулась.
Еще полгода назад она и не подумала бы поехать из города в забытую всеми существующими и несуществующими богами деревню. Даже разводясь с кобелем-Мишкой, скорее смотрела с улыбкой в будущее. Не старая, работа есть — учительница младших классов. Денег особенно не скопили, ну зато и кредитов не набрали.
Танька так думала.
А оказалось, что «благоверный» не только гонялся за каждой юбкой, но еще и набрал кредитов на имя супруги. Причем, самых противных — «быстрых», по которым проценты подпрыгивали на Эверест уже через неделю. Мишка же умудрился задолжать пеню за полгода и больше. После развода все кредиты оказались на ней…
Суд, проигрыш, апелляция. Еще один суд. Со стороны обвинения попался особенно мерзкий «пострадавший» — то ли хозяин, то ли главменеджер «кредитной» конторы. Танька его даже запомнила. Алексей Иванович Рожков, длинный, рыжий, с «картофельным» и обсыпанным черными точками носом. Сутулый и пузатый, но в дорогом костюме, при золотой булавке на галстуке. Сволочь.
Мишку тоже хотелось, конечно, сковородкой по башке безмозглой «пригреть». Но тот-то хоть каялся, дурак, мол. Не хотел тебя подставлять. Ты ж сама на развод подала…
А Рожков будто жрал заживо.
Ну и сожрал. Не саму Таньку, но ее квартиру, все сбережения. На зарплату учительницы прожить стало невозможно: снимать — дорого, ипотеку с настолько испорченной кредитной историей никто не даст.
Танька уже рыдала на кухне, откуда ее должны были выгнать в течение трех дней, мол, придется на трассе бомжом селиться. Ей помог, не иначе, ангел хранитель, принявший облик прабабки Прасковьи. Девяностосемилетняя старушка, похоже, перекрестясь, решила, что правнучке ее хата нужнее и преставилась. И вот, Танька ехала на похороны — и оставалась в прабабкином доме. Больше идти некуда. Хорошо хоть, это имущество с молотка уже не пойдет…
Прабабка жила в глухой деревне Малая Горенка. Очевидно, где-то была большая, хотя на Google-картах Танька ничего похожего не видела. И вообще была здесь последний раз в детстве — приезжали с родителями. Прабабку запомнила мелкой, сухощавой и очень проворной, и уже тогда страшно старой. Но она пережила всех и, похоже, задержалась бы еще на белом свете, если бы не сочувствие к правнучкиной беде.
Танька сверилась с навигатором. Интернет отвалился окончательно. Ей пришлось вспоминать инструкции водилы: по тропинке, к леску. А куда повернуть-то…
Она обернулась, ожидая увидеть желтую, побитую ржавчиной буханку «пазика», но тот уже фырчал по пыльной дороге в обратном направлении.
- Ладно, доберусь. Недалеко вроде.
***
Дорогу Танька нашла легко. Ноги будто сами вели по нужной тропинке. Она дышала пряным и чуть земляным ароматом разнотравья, остановилась в подлеске — вспомнились какие-то уроки ботаники из школьной программы про «смешанный». Это, наверное, когда сосна, а неподалеку дуб. Вон там еще и липа. В подлеске разрослась ранняя малина, уже довольно спелая — на нее удачно попадали лучи солнца. Танька собрала и съела пригоршню ягод, а потом немного удивилась: надо же, почти руки не исцарапала.
Сама деревня оказалась именно тем, чем объявил водила в горбатом «пазике». Малая Горенка ютилась на одной запыленной улице, обещавшей по осени превратиться в грязь по колено. Десяток стареньких домов, щербатые заборы. Одинокий продуктовый магазин, зато с крупной аляповатой вывеской: плоская желтая буханка, ядреный лиловый виноград, белая старомодная молочная бутылка. С широким горлышком. Надпись «СЕЛЬПО».
Танька подошла ближе: если не считать вывески, домик был как все — чуть покосившийся на правый бок, обшарпанный, бледно-голубой. Забор требовал покраса еще лет пять назад. Одно окно выходило на улицу — наверное, туда надо стучаться. Танька так и сделала.
- Ты еще кто? — высунулась толстая тетка лет пятидесяти. Рыжие волосы подхвачены старомодными бигудями, на веках ядреные синие тени. Цветастое платье в оранжевых подсолнухах едва было потертым, но чистым.
- Танька, — смутилась Танька. — Арсеньева Татьяна Викторовна. Я к…
- А, бабки Прасковьи внучка?
- Правнучка.
Тетка отмахнулась. Неважно, мол.
- Во-он дом, через дорогу. Все еенные подружки уже тама собралися. Да ты поспешай, ждать-то не будут.
- Спасибо.
- Погоди-ка.
Тетка с неожиданной для массивной комплекции ловкостью нырнула куда-то — должно быть, за прилавок, а вообще тут надо было вон в ту калитку входить, чтобы посетить сам магазин, — и вынырнула с пачкой печенья, масла, бутылкой молока и батоном колбасы.
- Угостишь этих, — слово она как-то выделила, но Танька не вполне поняла, почему. — Скажешь, от себя да от Клавки.
У Таньки были с собой городские гостинцы — шоколад, сыр, даже бутылка вина, но угощение приняла.
- Сколько вам должна?
- Нисколько, — махнула пухлой рукой продавщица. — Главное, чтобы этим понравилось…
Оставалось только пожать плечами и поблагодарить.
***
Забор в прабабкином доме кренился к земле под собственной дряхлостью. Старые доски рассохлись и наваливались друг на друга. Танька с опаской толкнула калитку. Та издала пронзительный скрип.
«Да уж, те еще условия», — успела подумать Танька, представив «удобства» на улице и прочий сомнительно романтичный деревенский быт. Ладно еще — летом! А зимой?
Додумать она не успела: к ней с яростным клекотом устремился петух.
Да какой!
Огромный, черно-красный, словно из огня и угольков. Он растопырил крылья, поворачивал маленькую по сравнению с массивным мясным телом головку и широко разевал острый крючковатый клюв. Танька взвизгнула. Петух показался ей настоящим монстром — размером с овчарку, не меньше!
В неярких лучах близкого заката клюв казался залитым свежей кровью.
- Тщ, тщ, брысь, окаянный, — на крыльце маленького приземистого домика показалась старушка. Она словно сошла с иллюстрации «русская деревня, девятнадцатый век» — морщинистое, как курага, лицо, тоненькие руки, цветастый платок и массивные валенки на ногах. Летом.
Петух бабку не слушал — так и несся на замершую в ужасе Таньку с боевым клекотом. Позади зловещего бойца куриного фронта толпился пестрый «гарем» несушек. Они подбадривали своего «султана» вопросительным «пок-пок-пок».
- Кыш, кыш, — слабым голосом выдала Танька. Мысленно она уже прикидывала, насколько велики будут раны от блестящего, словно железного на вид клюва. Удастся ли остановить кровь. Есть ли поблизости травмпункты, можно ли вызвать скорую. И даже — переносят ли петухи бешенство!
Черно-красный гигант остановился у самой танькиной коленки в джинсах. Снова повернул голову набок, уставился глупым, круглым и злобным глазом. Алый гребень топорщился.
Петух издал пронзительное «ку-ка-ре-ку!» и удалился прочь. Куры встречали своего героя нежным кудахтаньем.
- Ниче, ниче, — подковыляла к взмокшей и трясущейся Таньке бабка. — Ярополк у нас больше шугает. А в тебе хозяйку признал, — бабка посмотрела маленькими блестящими глазками, словно из глубины морщинистого лица. Танька вблизи разглядела пару бородавок на носу и одну, особенно крупную, с торчащим волосом — на подбородке. — Ты ведь Прошкина внучка!
- Правнучка.
- А, все одно. Айда в дом, тебя заждались. Прошку-то почтить надо по-божески…
Дом был стареньким, но чистым. Внутри пахло травами — Танька ожидала ладан церковных свечей, но ее встретила травяная смесь, в которой смутно опознавалась ромашка, зверобой и, кажется, календула. Жила покойная прабабка небогато, никаких современных достижений цивилизации не держала, зато русская печь стояла свежая, побеленная. Деревянные доски пола вычищены до блеска. На стенах в единственной комнате по ковру — кроме той, возле которой стояла печь.
Покойница лежала в гробу на столе. Возле нее стояли со скорбным видом еще две бабки.
- Прошкина внучка приехала, — доложила первая. Остальные подняли на нее чуть осуждающий взгляд. Одна была высокая и тощая, вторая — низенькая, толстая, с висячими брылями щек.
- Татьяна, — представилась Татьяна. — Извините, если опоздала.
- Ничего, ничего… помолиться надо, а ночью за тобой бдение.
Танька ничего не поняла, но кивнула.
Молились долго и как-то странно, незнакомо. Танька поддерживала, но все оглядывалась на старушек. Заглянула украдкой в гроб — прабабка лежала строгая, в чистом темно-синем шерстяном платье и пуховом платке. Вид у нее был мирный.
Поминки устроили во дворе. Там уже был накрыт стол, а Танька вспомнила про подарок от продавщицы Клавы, от себя тоже добавила. Старушки охотно прикладывались к итальянскому полусухому, потом в дело пошла подозрительного вида настойка с вишнями. За рюмкой-другой познакомились ближе, первую бабку звали Ариной. «Родионовной?», — чуть не спросила Танька. Оказалось — Микулишной. Тощая — Златослава Мстиславовна, толстая — Акулина Ждановна. Танька постаралась всех старушек запомнить. Соседки, как-никак.
- Не забудь про бдение! — напутствовала Таньку Арина Микулишна, когда бабки уже расходились по домам.
Та лишь кивнула.
***
Она вернулась домой, и поняла, что ночевать придется рядом с гробом. Единственная кровать располагалась на печке. Электричества в прабабкином доме не было. Поискав, подсветив себе мобильным, Танька нашла лампу с маслом — керосиновую, наверное и две свечи. С ними, по крайней мере, умела обращаться.
Она зажгла свечу и села рядом с гробом.
Бдение.
Почему бы и нет.
Должно быть, вскоре Танька задремала, потому что привиделось: будто поднимается, охая, бабулька из гроба. Обнимает правнучку.
- Жаль, что раньше не приехала. Все твой муженек-кобель, чтоб ему. Эх, ну не бойся. Подружки мои тебе помогут. А где они не совладают — Ярополк тебе защитой.
- Петух? — даже во сне удивилась Танька.
Бабка Прасковья хитро подмигнула, но больше ничего не ответила.
***
Утром Танька умылась водой в умывальнике. Во дворе нашлось достижение цивилизации: колонка. Туалет, хотя и деревянный, с сердечком на двери, оказался чистым, а газетки аккуратно разрезанными и сложенными в ящичек.
Она вспомнила про кур. Надо же их чем-то кормить.
Птичье семейство обреталось на заднем дворе в небольшом загоне. Там же был мешок с зерном — Танька даже решила, что это какой-то современный комбикорм. Десяток или больше несушек столпился вокруг нее, гомоня в предвкушении завтрака. Петух Ярополк поглядывал с высокомерием, но больше не нападал.
Танька дала ему примирительный кусок колбасы, оставшийся со вчерашних поминок. Петух милостиво принял подношение.
Прабабку Прасковью похоронили на местном кладбище под липами и рядом с заливистым серебряным ручьем. Древний погост лежал длинной тенью, заставляя с печалью думать: он втрое больше полузабытой деревни. Должно быть, когда-то Малая Горенка считалась центром цивилизации, а теперь — уж что осталось.
- Ну вот и проводили Прошку, — похлопала по плечу Таньку Арина Микулишна. Бабка прытко ковыляла по заросшему кладбищу, помогала приглашенным откуда-то «со стороны» мужикам нести гроб (или скорее путалась под ногами), второй после Таньки кинула традиционную горсть земли. — Ничего, покойница теперь за тобой присмотрит.
- Она про петуха сказала, — вырвалось у Таньки.
Зачем ляпнула? Сама не ожидала. Дурацкий же сон!
- Это Прошка правильно, это верно, — покивала Арина Микулишна. — Ярополк — он от кого хошь защитит. Зверь-птица!..
***
Танька потихоньку привыкала к деревенской жизни. Ей пришлось бы куда труднее, если бы не добрые соседки. Арина Микулишна начинала утро с того, что приносила свежего молока от козы Незабудки, козий же сыр, самодельные лепешки. Златослава Мстиславовна разводила кроликов и нет-нет да присылала когда пирог с крольчатиной, а когда и целую тушку с пегой трогательной лапкой. Акулина Ждановна прикладывала к гостинцам рыбу и варенье.
Таньке было неловко принимать угощения, но попробуй откажись, когда старушки тебя громко обсуждают: «пусть девочка покушает, а то в городе этом, знамо, э-хо-логия сквернее некуда, оголодала совсем, вона тоща какая!».
Танька же училась топить печь, жечь свечи, возиться с огородом и курами.
Последние заслуживали особенного внимания. Несушки каждое утро встречали ее отборными коричневыми яйцами. Вокруг расхаживал Ярополк с горделивым видом, как будто это он снес их, еще теплые, пахнущие сеном и немного пометом. Танька собирала яйца, кормила курятник. Ярополк пропускал свой гарем к корыту, и только потом лениво клевал сам.
Таньке все хотелось называть петуха на «вы».
Яиц было много — все не съешь. Тогда Танька договорилась с продавщицей Клавой и ее мужем Кешей, владельца старенького грузовичка, чтобы отвозили в город и продавали. Несколько раз она видела и старушек — Арину Микулишну с козьим молоком и сыром, Златославу Мстиславовну с тушками кроликов, Акулину Ждановну с неизменной рыбой — от старушки метров за десять пахло тиной и болотом.
Кряжистый краснолицый Кеша забирал «свеженькое», а расплачивался когда городскими «деликатесами», вроде «заморских плодов мангов», как выразилась Арина Микулишна, а когда полезными вещами.
Яиц было много, и то ли они продавались лучше обычных, магазинных, то ли Кеша с Клавкой умели «толкнуть» снег зимой за доллары, но спустя месяц Танька заказала слабенький генератор. А потом подержанный ноутбук. И даже подключила интернет.
Бабульки приходили к ней посмотреть сериал, и потом долго обсуждали приключения драконов и их хозяйки в тридесятом царстве. Ярополк запрыгивал на подоконник, глядел то правым, то левым круглым глазом. Танька на него оборачивалась, но уже без страха.
- Надо было тебя Дрогоном назвать, — как-то фыркнула она после очередной серии.
Петух протестующе заклекотал.
- Ну не хочешь, как хочешь.
Иногда Танька удивлялась, почему обычные яйца от ее исправно несущихся кур, продаются так дорого. Кеша отвечал односложно и уклончиво. Клавка отводила взгляд. Танька спросила у Арины Микулишны, та лишь хихикнула.
Даже две бутылки — шведского «Абсолюта» для Кеши и французского муската для бабки, — ничего толком не прояснили.
«Заговоренные», — вот и все, что Танька услышала.
«Не простые яйца-то. Не золотые, положим, так от золота одни неприятности. Заговоренные они. В городе уж кому надо, тот знает», — поведала Арина Микулишна.
А Кеша, закусывая потихоньку от жены дорогущую водку плебейским бычком в томате, шепнул:
- Прасковьины-то куры всегда чудо-яйца несли. На них своя клиентура…
Мудреным словом «клиентура» тот явно гордился. Потом пришла Клава и разоралась на рассевшегося в обнимку с бутылкой на завалинке муженька. Мол, а кто поутру с перегаром в город-то поедет!
Танька решила заказать теплой одежды на зиму, постельное белье, ну и курам заграничного комбикорма побольше. Курятник вот еще обновить, утеплить и достроить.
Кормилицы как-никак.
***
Шелест колес о неровную дорогу раздался затемно. Деревенская жизнь приучила Таньку рано ложиться спать, в пять утра куры уже требовали кормежки. От чужого звука она подскочила, дико огляделась в темноте. Часы на батарейках в виде веселого авокадо — недавний подарок Клавки — показали час ночи.
Танька успела подумать, что колеса какие-то незнакомые. Кеша ездил на гремящем и пыхающим из всех отверстий ГАЗике. А сейчас — будто подкрался кто.
Сердце пропустило удар. Танька спрыгнула с напечной кровати и потянулась за скалкой — единственным оружием, отыскавшимся поблизости. Вечером она пекла пирожки, которыми утром собиралась поделиться с соседками.
За окном мелькнула тень — слишком высокая и крупная, чтобы быть кем-то из пожилых соседок. На Кешку тоже не похоже, да и его Клавка бы не отпустила ночью, одного «к чужой бабе». Единственный мужик в деревне как-никак!
Танька занесла скалку над головой, готовая обрушить на голову вора, грабителя или насильника.
В дверь постучали.
Три раза. Почти цивилизованно, как будто соль пришли просить. Танька снова посмотрел на часы: десять минут второго.
- Кто там?
- Открывайте, Татьяна, — голос оказался смутно знакомым. Танька нахмурилась, потом спохватилась и включила свет. Зря что ли генератор покупала, дизелем весь маленький «хозяйственный» сарайчик забила.
- Для вашего же блага.
У Таньки отвисла челюсть, но она все-таки открыла.
Ступор только усилился, когда узнавание подтвердилось: на пороге стоял Алексей Иванович Рожков, тот самый мерзкий «кредитор».
- Вы что здесь делаете? — Танька выдвинула вперед челюсть, подбоченилась, не отпуская скалку. Высокий грузный мужчина стоял на пороге, а дальше она его пускать не собиралась. Обойдется.
- И вам доброй ночи, Татьяна, — «кредитор» улыбнулся тонкими губами. На большом оплывшем лице мелкие губы, нос и серые невзрачные глазки словно стекались к центру, отчего Рожков был похож на гигантскую ожиревшую крысу. Таньке очень хотелось ему в рожу плюнуть — ну так, за все хорошее. — Не пригласите войти? Невежливо заставлять гостей стоять на пороге.
- Вы мне не гость. По кредитам все свое получили, вот и отвалите.
Рожков снова улыбнулся, еще более сладко.
- Об этом и приехал поговорить. Уж извините, что поздно: заблудился, пока добрался…
Он собирался что-то еще добавить, но тут раздался заливистый лай. Соседки держали дворовых псов — меланхоличных старых дворняг, которые лишний раз не поднимали шума и вообще относились к жизни философски. Но у прабабки собаки не было, свою Танька не заводила.
Она ошарашенно пронаблюдала, как наперерез в чужой дом ворвался квадратный коротколапый кобель. Английский бульдог, что ли, припомнила название породы Танька. Против собак она ничего не имела, но этот тут же стал обнюхивать все углы. А потом, прежде чем Танька успела среагировать, встал на задние лапы и цапнул из большого таза пирожок с капустой.
- Что это…
- А, простите. Это Дуче, мой питомец. Дуче, фу.
Какое там. Бульдог с чавканьем жрал пирожок, пачкая слюной начищенный деревянный пол.
- Вы в своем уме? — первая оторопь отступила, и Танька даже скалкой снова замахнулась. Сначала в сторону наглого пса, потом хозяина. Первый дернул обрубком хвоста, но пирожок не бросил. Второй чуть пригнулся. — Являетесь ко мне среди ночи, притаскиваете свою собаку… Я полицию вызову!
Ближайший участок был в районном центре. Часа полтора езды.
Они оба это знали.
- Более, чем. Татьяна, я приехал поговорить по поводу вашего долга, и в ваших же интересах убрать все, что может быть расценено как оружие.
Рожков покосился на скалку.
- Тогда и вы свою псину уберите, — только и нашлась ответить Танька.
При слове «долг» у нее в животе похолодело. Словно изморозь на кишки накинулась, а еще скрутило — хоть проси разрешения до домика с сердечком сбегать. Танька глубоко вдохнула. Ну нет, не дождетесь.
- Собаку уберите! — повторила Танька, потому что бульдог Дуче полез уже за вторым пирожком.
Рожков, надо ему отдать должное, подхватил кобеля на руки и даже пристегнул поводок. Позже Танька думала: наверное, перепугался, что драгоценный песик обожрется и ему сплохеет ворованными пирогами.
Потом Рожков плюхнулся на лучший стул, и снова улыбнулся во все тщательно «отремонтированные» у дорогого стоматолога зубы.
- Чаю не предложите, хозяюшка?
«С мышьяком могу», — мрачно подумала Танька, но слово «долг» пульсировало, как открытая рана. Она стала разжигать плитку, купленную как раз для таких случаев: не все ж печь топить. Вода в чайнике с вечера была свежая. Достала даже подаренное Ариной Микулишной варенье, леденцы из клавкиного магазина и домашнее печенье Златославы Мстиславовны.
- Другое дело, — одобрил Рожков. — Теперь и поговорить можно.
Он громко захлюпал заварным «Ассамом», откусил сразу половину печенья и прямо своей ложкой полез в плошку с вареньем. Танька наблюдала с подкатывающей тошнотой.
- Видите ли, — наконец, перешел к делу кредитор. — У вас остались проценты по долгу…
- Какие еще проценты! — не выдержала Танька. — Все я вам отдала!
- К сожалению, это не так. Вы выплатили основной долг, проценты и пеню за двести восемьдесят три дня просрочки…
- Ну да, — перебила Танька. — Все, что было.
- Видите ли, дней было двести восемьдесят три и сорок девять минут, формально — следующий день. А это значит, пеня продолжала начисляться, равно как процент по ней. На настоящий момент сумма вашего долга составляет…
И он назвал сумму, от которой у Таньки помутилось в глазах.
Огромная.
Четырехзначная.
Снова.
- Что? Да вы… Грабитель! Вор!
Рожков жрал печенье и громко хрустел леденцами. Один он сунул своему псу, который опять напускал слюну, теперь прямо на стол.
- В качестве уплаты долга я могу забрать этот милый домик, — жирная рожковская рожа стала совсем бульдожьей. Танька смотрела на обоих, и понимала: не различает, где пес, где человек.
Скалка.
Один раз бахнуть, и…
- Стойте.
Голос был хриплым, чужим.
- Сколько у меня есть времени на уплату?
Рожков сверился с документами.
- Две недели. Если не будет предоставлена сумма, ваш дом пойдет с молотка. К слову, здесь весьма пасторальное местечко. Охотно организую загородный отель. Правда, придется выселить всех этих пенсионерок…
Рожков положил документы на край стола. Они были чистыми, белыми, усеянными мелкой россыпью черных букв.
Танька медленно взяла их, словно боясь обжечься, а потом сказала.
- Я выплачу долг. А пока — вон из моего дома.
Рожков едва со стула не свалился. Ретировался он с неожиданной для своей оплывшей фигуры резвостью. Танька плюнула вслед.
***
Танька проверила документы — впрямь все «чисто», вот он долг, вот проценты.
«Сучий потрох».
Она мыла посуду, потом перебрала пирожки, брезгливо выкинула те, которые облизывал мерзкий рожковский пес. Из чистых набрала побольше в плетеную корзинку и пошла к соседке. Танька знала, что Арина Микулишна не спит. Как и все старушки, она страдала бессонницей, а уж приезд незнакомца и вовсе обязан был стать событием.
Танька оказалась права.
Разревелась она на пушистом платке и тощем плече соседки. Та налила сначала рябинового чаю, потом добавила пару ложек из таинственной зеленой бутыли.
Про кредиты, мужа и прочие напасти Танька рассказывала со всхлипами, но когда перешла к Рожкову, реветь перестала. Даже сама удивилась — как будто металл в голосе звенел.
- Отдам я ему деньги. Куры мои, они ведь не простые…
- И то верно, внучка, — подмигнула бабка. — А мы с подружками подсобим. Прошкины несушки особые, а уж настойки мы готовить всегда умели…
***
Петух Ярополк помогал собрать яйца. Черно-красный монстр признал Таньку хозяйкой, или вернее — покровительствовал ей. Кукарекал, квохтал, подгонял свой «гарем» — мол, постарайтесь уж.
Яиц набралось почти три дюжины. До вечера они дожидались своего часа, а потом подтянулись старушки.
Танька их никогда прежде такими не видела: вместо валенок и цветастых платков какие-то живописные лохмотья. В седых косах Арины Микулишны темно-алым тлел незнакомый цветок. Златослава Мстиславовна нацепила массивные железные украшения, отчего стала похожа на сурового воина — только меча или секиры не хватало. Растрепанное одеяние Акулины Ждановны покрылось восково-бледными кувшинками, а болотом от нее пахло сильнее, чем когда-либо.
- Брысь отсюда, — сказали бабки почти хором. — Как закончим, позовем тебя.
Танька кивнула. Ей стало немного не по себе, но старушкам-соседкам доверяла. Хуже точно не будет.
В конце концов, они к ней приходили смотреть сериалы…
***
- Держи, внучка, — Арина Микулишна на правах старшей вручила Таньке склянку из-под раритетных году эдак в восьмидесятом польских духов. За синим стеклом скрывалась темная жижа. Вместо диспенсера красовалась обычная пробка.
Златослава Мстиславовна и Акулина Ждановна складывали пожитки в объемные сумки. Пахло то ли гарью, то ли болотом, то ли мускусным орехом. Точнее Танька не могла определить, только подозрительно принюхивалась.
- А что там?
- Уж мы знаем, что, — все три бабки улыбнулись с одинаковой хитринкой. — Клавкиному мужу отдашь, скажешь — буза по особому рецепту, не простая, заговоренная. За половину мзды, что твой ирод требует, отдаст.
- Что? За такие деньги? — вытаращилась Танька.
Очень захотелось открыть и понюхать, но что-то подсказывало: это не «буза» в смысле ферментированного напитка.
Лучше, наверное, не спрашивать — чего конкретно наварили.
- Через седьмицу вернемся, еще сготовим. Ты только ироду ни словечка, пока всех денег не добудешь, — напутствовала Акулина Микулишна.
Танька кивнула. А после того, как растерянно поблагодарила старушек, отправилась к Кеше и Клавке. Объяснила про «бузу».
Супруги переглянулись. Клавка потрогала золотой крест на груди, прошептала что-то одними губами. Кеша как будто сплюнул. А потом кивнул:
- Отвезу. Деньги все тебе, уж не боись, со старухами нет желания связываться. Сама понимаешь…
Танька не очень «понимала», но на всякий случай натянуто улыбнулась. У продавщицы она потом купила по коробке шоколадных конфет с вишневым, сливовым и рябиновым ликером: разнести по своим помощницам.
Честно говоря, не очень верилось, что таинственную «бузу» в польской стекляшке, оставшейся еще от прабабки, удастся продать за невероятную половину долга, но ведь бабульки искренне старались.
***
Кеша на своем отчаянно грохочущем ГАЗике подъехал на следующее утро. Танька услыхала его издалека, но отвлечься от священнодействия — кормления кур — не могла. Ярополк ревниво следил, чтобы каждой несушке из гарема достался плотный сытный завтрак. Только потом приступал к смеси зерна, комбикорма и отборных заграничных витаминов сам.
Поэтому Кеше пришлось подождать.
Когда Танька выглянула, тот стоял возле машины и курил. Выражение лица у него было странным. Словно увидел призрака, а призрак возьми и угости его лучшим армянским коньяком.
- На вот, — Кеша огляделся по сторонам с удивительным для толстой красной шеи проворством. Он сунул Таньке внушительный конверт. Внутри неярко, в серенькое, зеленели долларовые бумажки.
Танька открыла рот. Закрыла.
- Это что же…
- Не знаю, уж чего бабки наварили. Есть у меня в городе клиент, разбирается… — Кеша махнул рукой. — Только обычно еще носом покрутит, а тут — думал с руками оторвет! Ишь ты! Забирай давай!
Снова оглянулся, словно из-под куста могли выпрыгнуть воры. Или бабки. Неизвестно, кого боялся больше.
- Спасибо тебе, — Танька достала одну невзрачную на вид серо-зеленую бумажку с лысоватым и поджавшим губы американским президентом. — На, за труды.
- Вот спасибо, — Кеша блеснул золотыми зубами, спрятав бумажку за пазуху. — Ты это… поосторожнее с бабками. Думаю, сама поняла уже.
- Они добрые.
- Это-то да, и все-таки…
Кеша не договорил. Махнул рукой и взобрался за руль — грузовик еще надо было загнать в «стойло», то есть, в просторный гараж.
Дома Танька пересчитала деньги, даже без удивления поняв: ровно половина долга. Еще флакончик — и все?
«Пошел ты, Рожков», — на краю стола по-прежнему лежали белые и противно усеянные мелкой крошкой букв бумаги. Танька показала им дулю.
***
Арина Микулишна обещала сварить вторую порцию «бузы» через неделю. Как раз успеют продать, ну а потом Танька спокойно вернет Рожкову долг. Она в красках представляла, как бросит мерзкой жирной крысе деньги прямо в морду. Американские президенты скользнут по дырчатому, покрытому порами и черными угрями, носу. Затрясутся дождевые червяки слюнявых губ.
Танька считала дни, каждый день благодарила соседку. Старушка отмахивалась — мол, не за что пока, ты давай-ка доведи дело до конца.
В остальном — все по-прежнему. Куры во главе с боевым Ярополком, яйца. В деревенском доме всегда много работы, но вечером на серию-другую «того самого, про драконов» оставалось. Старушки неизменно собирались перед ноутбуком.
Через неделю снова раздались уже знакомые шелестящие звуки. Танька проснулась сразу — на этот раз полночь. Натянула юбку с блузкой, чтобы не в пижаме предстать, помянула Рожкова недобрым словом. Выглянула во двор. Точно — его широченный черный джип.
Рожков выползал из высокого авто медленно, напоминая слизняка. Танька поискала глазами скалку. Жаль, далековато.
- Чего вам нужно, Алексей Иванович? — холодно осведомилась она на пороге.
- С вами поговорить, Танечка, — черви-губы сложились в очередную ухмылку. — Впустите?
Танька заколебалась.
Ну, тот вроде без пса своего прикатил, так что колбасу или леденцы никто не слямзит.
- Чего надо? — повторила она, закрывая за гостем дверь.
- Как всегда, поговорить, Танечка.
От сюсюкающего «Танечка» желудок поднимался к горлу. Очень хотелось врезать.
- Время еще не истекло.
- Конечно-конечно. Я приехал, так сказать, решить дело миром. Полюбовно.
Танька потом думала, что ожидала чего-то похожего. Жирная туша придавила ее к стене, на полках зазвенела посуда. Слюнявые губы полезли к ее рту, от Рожкова воняло потом, одеколоном, чесноком и чем-то еще, вроде сероводорода.
Она высвободилась и влепила пощечину. Загрубевшие от деревенской работы пальцы впились словно в мягкое дрожжевое тесто.
- Отвали, ублюдок.
Рожков расставил ноги, напоминая сумоиста, который зачем-то вырядился в синий деловой костюм. Галстук выпростался из пиджака и свесился, как язык уставшей собаки:
- Дура! Шлюха! Тупая разведенка! Голой оставлю, на панель пойдешь, с бомжами ночевать, дальнобойщикам за десятку отсасывать будешь!
Танька закусила губу.
Она всегда боялась неадекватных мужиков, но сейчас ощущала обжигающую злость. Словно вместо крови был кипяток.
Она подошла к печке и достала оттуда конверт.
- Забирайте. Здесь ровно половина. К воскресенью отдам остальное.
Рожкова перекосило. Где-то в глубине звенел надтреснутый голосок Арины Микулишны: «не говори до времени упырю», — но было поздно.
- А пока — вон отсюда.
***
Рожков укатил. Танька боялась, что не заснет, побродила полчаса. Ее трясло и колотило. Налила себе ромашкового чаю, едва не выронив большую кружку с улыбающимся бурундуком. Потом все-таки согрелась цветочным теплом и ароматом. Веки отяжелели. Она добралась до «печной» кровати и уснула.
Спала без снов и очень, очень сладко.
Даже куры не разбудили.
Танька подскочила от солнечного света. В окно било ярким золотым шаром, хотя уже и довольно прохладным — к зиме дело шло.
«Сколько…»
Она глянула на часы.
Четверть десятого.
- Ах ты ж ежкин свет! — соскочила с кровати-печки и поторопилась к курам. Бедолаги пропустили завтрак и, наверняка, сходили с ума.
Танька ворвалась на задний двор с едой для птиц, и остановилась из-за непривычной тишины. Наседки ее встречали радостным квохтанием, толпились, иногда даже небольно клевали — поторопись, мол, хозяйка. Тишина была непривычной, холодной.
Мертвой, подумала Танька. К курятнику подошла на негнущихся ногах. Открытая дверь заставила коротко выдохнуть, а переступив через порог, выронила заготовленную еду.
Все наседки валялись на мягкой, специально для них приготовленной соломе, мертвыми. Пестрые тушки лежали кто с порванным горлом, кто с вывернутыми кишками. Прямо у танькиной ноги крупная жирная курица распласталась половинками — голова и грудка тут, гузка там. Черные остекленевшие глаза смотрели с укоризной.
Танька упала на колени и завыла, царапая себе лицо.
Наверное, она даже потеряла сознание на какое-то время, потому что очнулась только когда Арина Микулишна сунула чашку с каким-то варевом. Танька машинально приняла угощение — на чашке справа был скол.
- Эх ты, дуреха. Говорили же тебе… - вздыхала старушка.
Танька заревела снова.
- Ничего, ничего, внучка.
Арина Микулишна погладила ее по голове.
- Все вы, молодые глупые. Ничего.
«Как же «ничего» — я теперь без кур, а вы свое зелье не сварите! Заберут дом, все заберут», — едва не заорала Танька.
«По миру пойду».
Арина Микулишна, кряхтя, наклонилась. Подняла с соломы клок шерсти. Танька сразу узнала — светлая, короткая. Собачья. Бульдожья, если точнее.
Она открыла рот, чтобы завыть, разразиться бессмысленными проклятиями в адрес Рожкова и его пса. Но тут раздалось тихое приглушенное «ку-ка-ре-ку».
Танька завороженно обернулась. Петух Ярополк выбрался из соломы. Он хромал, левый глаз вытек. К окровавленному клюву прилип еще один клок жесткой бульдожьей шерсти.
- Живехонек! — обрадовалась Арина Микулишна. — Вот и славно. Теперь не мешай, внучка. Мы втроем, да прабабка твоя, да защитник твой уж знаем, что делать.
Петух клюнул рассыпанную еду и вдруг громко, победно закукарекал.
***
А вечером, в темноте, Танька обнаружила яйцо. Она точно знала, что все пеструшки погибли вместе с тем, что снесли, поэтому удивленно уставилась на находку. Яйцо было необычным: темным, как будто покрытым чешуей.
Танька хотела забрать его, но Ярополк недовольно клюнул ладонь.
- Ладно, ладно.
Танька отступила. Рядом с петухом она заметила еще и жабу. Что-то в этом земноводном показалось знакомым.
Может, кувшинка во рту — в точности как те, что вплетала себе в волосы и одежду Акулина Ждановна.
- Не мешай, говорят тебе, — послышался откуда-то голос.
Танька послушной удалилась. Петух и жаба провожали ее взглядом. Яйцо поблескивало в тусклом свете фонарика.
***
Дни потекли медленно, как будто Танька превратилась в сонную осеннюю муху, да еще и в мазуте увязла. В большой черной липкой луже. Как те, что Кеша разливал, когда опять свой ГАЗик под ворчание жены ремонтировал.
Клавка все к себе приглашала. Бесплатно угощала чуть лежалыми зефирками, курабье и кислыми леденцами «Дюшес». Обещала «ежели чего» помочь с деньгами, одолжить. «У нас, конечно, с Кешкой миллионов нет, люди мы бедные, малый бизнесь, сама понимаешь, но…». Танька не знала, соглашаться ли, едва не кивнула — да тут как раз мимо клавкиного дома Златослава Мстиславовна проходила. Вытянула длинную шею, став похожей на общипанную ворону, и рявкнула:
- Не лезь, Клавка! Мы сами разберемся!
Продавщица присмирела. Танька заметила, что она потом снова крестилась.
Танька старалась не думать о неминуемой расплате, но день «икс» приближался. Накануне вечером снова расплакалась — не хотелось оставлять прабабкин дом, подвела и покойную родственницу, и всех.
Побрела на могилку, оставила там две поздних хризантемы, что дичкой росли между помидоров и картофеля, почему-то не сожранные крапивой и повиликой.
- Прости, бабушка, — вздохнула Танька, прежде чем вернуться домой.
Ярополк встретил ее у ворот. Петух оклемался, выглядел бодрым и веселым, несмотря на утрату глаза.
А теперь еще и звал в сарай.
Уже ничему не удивляясь, Танька последовала за петухом. В полумраке она заметила движение — это жаба прыгнула в сторону. А в маленьком гнезде сидел…
Хамелеон?
Ящерица?
Танька ничего подобного никогда не видела.
Покрытое чешуей существо напоминало гибрид курицы и варана. Танька подумала о драконах из того самого сериала.
- Дрогон, — проговорила она. Ярополк возмущенно заквохтал. Наверное, имя не понравилось. — Ладно… дракончик. Ящерка. Хорошенький.
Жаба деловито квакнула, словно бы отчитываясь то ли перед Танькой, то ли перед петухом.
- Покормить тебя надо. У меня колбаса есть и фарш свежий, говяжий. И еще козье молоко, Арина Микулишна угостила. Будешь?
Ящерка издала пищащий звук.
- Понятно, — ответила Танька.
Дракончик охотно поедал все, что ему давали, смешно дрыгал голой головой с колючим гребнем, разводил чешуйчатые крылья. Но огнем не дышал, да и вообще смотрелся безобидно. Танька провозилась с ним до глубокой ночи. Ярополк периодически приносил то червяков, то улиток, помогая кормить «ребенка». Жаба упрыгала.
- Ну и как это чудо мне поможет с Рожковым-то совладать? — уже под утро пожаловалась Танька. Она вздохнула: совсем того. Кормит неизвестно откуда взявшуюся (из того яйца? А оно?) крылатую ящерицу, плачется петуху. — Ладно, пора вас обоих кормить… снова. Эх! Я-то на помощь надеялась. И что получила? Яйца выеденного не стоит!
Танька шмыгнула носом, с трудом сдерживая слезы.
***
До дня «икс» ничего не изменилось. «Дракончик» подрос немного, на голове появились цветные и переливчатые перья. Ярополк рядом с ним ходил, выкатив алую грудь. Как-то Танька забыла закрыть калитку, во двор пробралась дворняга — петух ее выгнал.
Эх, жаль, с Дуче так не вышло. Но и то сказать — деревенские дворняги мирные, просто любопытные. Брешут, не кусают. А тот пес — под стать хозяину. «Погань паскудная», как выразилась бы Арина Микулишна.
Наступил «черный понедельник». С вечера накануне зарядил мелкий поначалу дождь, который превратился в ливень. Дороги размыло в густую коричневую грязь. Танька вышла на крыльцо утром, кутаясь в телогрейку и смутно надеясь, что Рожков в такую погоду не захочет ехать в богом забытую деревню Малая Горенка за долгом.
Куда там.
Явился, не запылился.
Джип хлюпал грязью. Он двигался медленно, словно катафалк. Танька следила за тем, как автомобиль прорывается через густую липкую грязь. Стена дождя превратила громадную машину в видение, как мираж в пустыне. Еще почудилось — за своими заборчиками мелькнули фигуры старушек.
Танька могла ошибаться.
Джип почти врезался в забор. Одна некрашенная (так и не дошли руки) балка покосилась еще сильнее. Дверь открылась. Сначала выпрыгнул растопыренный квадратный Дуче, потом вывалился мешком с навозом хозяин. Рожков оделся в плотный «камуфляж», даже резиновые сапоги не забыл, но ему это плохо помогало — все равно утопал в осенней деревенской грязи.
Даже сквозь дождь Танька видела, как Рожков торжествующе ухмыляется.
К горлу подкатил комок. Ноги, совсем как тогда в курятнике, сделались ватными. Она вдохнула глубоко и выдохнула очень медленно, представляя себе квадрат — в интернете упражнение против панических атак попадалось.
Не дождется.
Да, заберут и домик. Все заберут. Танька уже решила, что попросится к Арине Микулишне, конечно, у старушки места мало, но почти наверняка не откажет. Помощь как-никак, лишние руки. Козу доить, за огородом смотреть. Дрова колоть.
Все будет хорошо.
Первой на крыльцо запрыгнула псина. Дуче обнюхал деревянные резные перила и поднял заднюю лапу.
- Опять ваш пес, — Танька старалась, чтобы голос звучал холодно, а не дрожал.
- А я ему не запрещаю, — ухмыльнулся во все «стоматологические» зубы Рожков. — Это ж мой дом теперь. Надеюсь, вы собрали вещи.
Танька прищурилась.
- Вы моих кур передушили.
- Я? — Рожков выставил обтянутое камуфляжной курткой пузо и захохотал. — За несушками гонялся?
- Ваш пес.
Он прижал ее к мокрой двери. Перед лицом снова нависли розовые губы вместе с облаком удушливой вони:
- А если и так. Твои куры особые, в городе только про них и говорили. Завороженные, зачарованные. Да наплевать! Заберу этот дом, снесу, раскопаю до последнего камня. Говорят, твоя прабабка ведьмой была. Вот и узнаю, что за секреты хранила…
Он втолкнул ее внутрь.
- Итак, либо вы мне сейчас отдаете деньги, — Рожков снова перешел на официальное «вы». — Либо через полчаса приезжают понятые, мы описываем дом, а вы съезжаете. То есть, — Дуче тявкнул, а хозяин пояснил:
- Убираетесь прочь.
Танька села на чуть обшарпанный стул. Перед ней лежали бумаги. В глазах снова щипало, она не видела ни мелкого убористого шрифта, ни досок. Рожков сунул ей дешевую шариковую ручку — едва не выронила.
Сломалась.
Клетчатый чемодан в углу расплылся в аляповатую точку. Вот и все. Осталось только подписать. Танька сделала глубокий вдох.
Моргнула.
На чемодане что-то сидело.
Кто-то.
«Дракончик».
Придется его забирать, иначе Рожков и зверя уморит. И петуха. Все заберет. Интересно, про живность тут не написано? Надо хоть перечитать…
Дуче подбежал к ящерке и громко залаял. Нависший над Танькой Рожков оглянулся.
- Это еще что за дрянь? — скривился он.
- Не ваше дело.
- Очень даже мое. Подписывайте-подписывайте. По закону все имущество и содержимое переходит в мою собственность, включая движимое. А у вас тут от сырости аж ящерицы завелись, гадость какая. Дуче, фас.
Собака кинулась с оскаленной пастью на «дракончика». Танька взвизгнула и закрыла глаза.
Открыла в густой, плотной, как вонь от Рожкова, тишине.
Пес стоял на задних лапах — злобный взгляд, розовая пасть, острые белые зубы, но не двигался, и словно бы блестел. Как кварц и розовый агат на солнце, подумалось Таньке. Дракончик недовольно поводил крыльями.
- Дуче? Дуче?! — Рожков рухнул на колени и дотронулся до пса-изваяния. — Ах ты ж, поганая ящерица!
Он резко выпрямился, схватил свободный стул и замахнулся над маленьким зеленым созданием. В этот раз Танька не жмурилась, но все равно не поняла, когда именно застыл — и засверкал бежевым, блекло-розовым, серебристым. Тусклая древесина стула замерцала на сколах золотом или пиритом.
Танька на негнущихся ногах подошла сначала к Рожкову, потом к псу. Потрогала. Оба были холодными и твердыми. Как камень.
Ящерка спрыгнула с чемодана и поковыляла к блюду, где сушились яблоки. Изо рта выскользнул длинный язык, зацепив сразу два крупных ломтя.
***
- Тьфу, все пустая порода, — ворчала Арина Микулишна. Они с Танькой целый день дробили-дробили глыбу-Рожкова, но нашли только дешевый кварц, родонит и прочую неинтересную «мелочь». Зато Дуче порадовал бледными опалами — на рынке, как говорила старушка, по хорошей цене пойдут.
«Дракончик» наблюдал издалека и угощался то колбасой, то красной рыбой, привезенной по такому случаю из города. Ярополк расхаживал рядом, раздавая квохчущие советы.
- А его не хватятся? — Танька подула на красные, покрытые мозолями, руки.
- Пущай, — равнодушно проговорила Арина Микулишна. — Милиция понюхает, да ничего не найдет. О, погляди, рубин. Эх, порченый, тусклый. Гнилое сердце.
Танька продолжила обтесывать глыбу.
- Назову его Васькой, — сказала она. — Ну, дракончика. Он же василиск, правильно?
- Точно, точно, — улыбнулась Арина Микулишна. — И не бойся, своих не трогает. А мы уж тебя всему научим, не хуже Прошки ворожеей станешь…
- Спасибо, бабушка.
Арина Микулишна отмахнулась:
- Нешто благодарить-та! Неуж бы мы бросили Прошкину внучку!
- Правнучку.
Бабулька захихикала.
За спиной раздались шаги. Это пришли Акулина Ждановна, по-прежнему похожая на ту-самую жабу и Златослава Мстиславовна.
- А мы помочь, — объявила Акулина Ждановна. Щеки у нее надувались, когда говорила.
- И вот еще, — добавила Златослава Мстиславовна. — Поди сюды, внучка.
Танька послушалась.
На руках у старушки сидел черный котенок. Милый и пушистый, но в глазах словно лунный лед блестел.
- У тебя с живностью славно выходит. Возьми вот малыша, да не бойся. Он добрый. С твоими Ярополком да Васькой поладит.
- А цепь, — вырвалось у Таньки. — Цепь к нему есть?
Златослава Мстиславовна тонко захохотала:
- Как же! Вот она, — и вручила толстую золотую вязь с незнакомой гравировкой.
- Ну что ж, — Танька взяла котенка на руки и почесала за ухом. — Пойдем тебя фаршем кормить. Говорить я тебя научу, но сказки и песни потом уж сам придумывай…
Автор: Майя Полумиско
Источник: https://litclubbs.ru/writers/8022-jaica-vyedennogo.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: