15 февраля 1836 года по старому стилю (27 февраля)
Александр Яковлевич Булгаков, знакомый буквально со всеми московский почт-директор, светский хроникер, решил записать в своем дневнике (дата не проставлена, но не ранее середины февраля) всю разворачивающуюся на его глазах скандальную историю пушкинской оды «На выздоровление Лукулла».
«По случаю пожалования Станиславской ленты попечителю учебного округа и вице-президенту Академии наук князю Дондукову, которого министр народного просвещения особенно покровительствует, известный наш поэт и сатирик Пушкин написал весьма язвительную эпиграмму, которая более касалась до министра нежели до вице-президента.
Уваров, опорочивая и самые стихи и смысл оных, обращаясь к Пушкину, сказал ему: утверждаю, что Вы сочинитель сей эпиграммы. Автор Онегина, не желая заводить спора, отвечал: «Я признаю моими стихами токмо те, под коими написано имя мое!» Он искал случая отомстить Уварову, и случай представился.
Богач граф Шереметев поехал в Воронеж, где занемог отчаянно, по сему случаю востребован был из Петербурга доктор графа, который спас ему жизнь скорым и решительным средством, за что получил 25 т<ысяч> р<ублей> одновременно и 5000 р<ублей> пенсии по смерть. Известно, что Уваров и князь Репнин, яко ближайшие родственники графа и наследники его, ибо родная его тетка, бывшая замужем за графом Алек<сеем> Кирилов<ичем> Разумовским, была мать Уваровой и княгини Репниной. Скоро разнесся слух, что граф Шереметев умер в Воронеже. Уваров, не уверясь в истине слуха сего, потребовал запечатания всего имущества, находящегося в доме графа Шереметева в Петербурге. К нещастию, среди всех этих предварительных, преждевременных распоряжений и воздушных замков насчет огромного наследства получено было известие о совершенном выздоровлении Российского Крезуса. Сие дало Пушкину повод написать весьма едкую сатиру под заглавием Смерть Лукулла и напечатанную в Московском наблюдателе с подписью имяни автора.
Благоразумнее было бы Уварову себя не узнавать и ограничиться молчанием, вместо того он стал жаловаться в обиде, нанесенной не столько частному лицу, сколь сановнику, облеченному высоким званием министра. Пушкин был призван к графу Бенкендорфу, управляющему верховною тайною полициею.
- Вы сочинитель стихов на смерть Лукулла?
- Я полагаю признание мое лишним, ибо имя мое не скрыл я.
- На кого вы целите в сочинении сем?
- Ежели вы спрашиваете меня, граф, не как шеф жандармов, а как Бенкендорф, то я вам буду отвечать откровенно.
- Пусть Пушкин отвечает Бенкендорфу.
- Ежели так, то я вам скажу, что я в стихах моих целил на вас, на графа Ал<ександра> Хр<истофоро-вича> Бенкендорфа.
Как ни было важно начало сего разговора, граф Бенкендорф не мог не рассмеяться, а Пушкин на смех сей отвечал немедленно сими словами: «вот видите, граф, вы этому смеетесь, а Уварову кажется это совсем не смешно».
Бенкендорфу иное не оставалось, как продолжать смеяться и объяснение так и кончилось для Пушкина, но не для Уварова, коего ожидало новое оскорбление. Есть здесь некий Жобар, бывший профессор Казанского университета, гонимый Уваровым… Сей чудак лишь прочел стихи на смерть Лукулла, тотчас перевел их на французский язык и имел дерзость посвятить перевод сей самому Уварову, коему послал свой труд…»
Источник: Вацуро В.Э. Сквозь «умственные плотины»: очерки о книге и прессе пушкин. поры / В. Э. Вацуро, М. И. Гиллельсон. [2-е изд., доп.]. М: Книга, 1986.
Электронная версия: http://vivovoco.astronet.ru/VV/BOOKS/VATSURO/VATS_06.HTM