Глава 10 Следствие
Он всё охал и ахал, вслух нахваливая вкус хозяина усадьбы и мастерство садовника. «А сколько денег вбухано в благоустройство: французский ландшафт, цветники, горки, тенистые аллеи, пруд с копией мельницы на Лабе. И даже кукла женщины в бикини («Совсем как экономка! Это ещё что за финт?») купается в заводи. Вах-вах-вах!!!»
Из боковой аллеи, отряхивая руки о рабочие штаны, вышел худой седой дылда.
– А вы, верно, местный леший-художник? – сыщик протянул руку поздороваться.
Пока пожимал большую красную от воды клешню, рассмотрел садовника. Ему улыбался скуластый мужчина за пятьдесят. Бесцветные волосы и брови. Близко посаженные светлые глаза, хрящеватый, слегка свёрнутый в сторону нос и большой рот. В улыбке тонкая кожа на щеках без растительности собралась веером тонких морщин. «Не красавец, но отзывчив на приветливость и понимает шутки. И большой мастер, по всему видно».
Ельшин представился, не опуская руки. Её хозяин не торопился убрать и продолжал лыбиться.
– Меня здесь кликають Стасем, и вы можете. А вообще-то я Станислав Могилевский. Урожденный города Гродно, из Белоруссии. Слово урождённый он произнёс с ударением на второй слог. И дальше в речи то и дело звучал характерный белорусский акцент.
– Вот и добре, Стась. Ваш парк и труд достойны восхищения и славы. И я прошу, чтобы это начало сбываться, провести для меня маленькую экскурсию. Вы найдёте полчасика?
– Канешна, канешна, – обрадовался мужчина. – Сперва пройдёмте в японский сад. Это дзиковина. Водяная свирель. Видите – деревянные трубочки с дырками.
Только в детстве Паше с товарищами так пели весенние ручьи. Но он уже забыл, насколько красиво, нежно и ласково они пели.
Этот сивый белорус – волшебник.
Они возвращались. Остановились у миниатюрного ветряка и уложенных вокруг него глиняных кувшинов разной величины. Сыщик догадался, что это ещё одно чудо света, но ему не давала покоя женская фигурка в пруду.
Стась охотно рассказал про старую мельницу и затон с кувшинками. В его парке всегда есть место красоте. «А фигурка…» – он на мгновение прервал речь, и Паша услышал, как работает устройство с ветряком. В кустах зашевелился ветер, зашумел листвой. Воздушный поток наполнил лопасти, и приводной ремешок привёл в действие колотушки. Разной величины они выводили фрагмент вальса феи Драже. «Вау! Но один треснул, звук глухой», – отметил Кириллыч. Стась после замешательства, которое прохлопал сыщик, завершил свою мысль: «Женская фигурка – естественное продолжение такой композиции. Как думаете, товарищ капитан?
Ельшин не замедлил изобразить полный восторг.
Он бы не вернулся… Нет, не тогда… Если бы, по привычке оглянувшись, не заметил, как доброе лицо Стася осунулось в лицо сирого мальчика-старичка. Столько горя оно выражало, что Паше припомнилось стихотворение из школьной программы:
А хто там ідзе, а хто там ідзе
У агромністай такой грамадзе?
– Беларусы.
А што яны нясуць на худых плячах,
На руках ў крыві, на нагах у лапцях?
– Сваю крыўду.
А куды ж нясуць гэту крыўду ўсю,
А куды ж нясуць на паказ сваю?
– На свет цэлы.
А хто гэта іх, не адзін мільён,
Крыўду несць наўчыў, разбудзіў іх сон?
– Бяда, гора.
А чаго ж, чаго захацелась ім,
Пагарджаным век, ім, сляпым, глухім?
– Людзьмі звацца.*
И той же ночью вернулся. Треснутого горшка не обнаружил. Легонько постучав костяшками пальцев, нашёл «глухой» и аккуратно выкопал. В нём, завёрнутые в кусок брезента, лежали плоская коробка с орденом и финский «пуукко».
Пока сыщик напрасно придавал конструкции девственный вид, явился хозяин горшков.
– Бросьте, я утром поправлю… Здесь недалёка моя хата, пойдёмте.
Капитан в свёртке перехватил рукоятку ножа и пропустил садовника впереди себя.
Вскоре они сидели за квадратным обеденным столом, покрытым клеёнкой. Хозяин дома, глядя перед собой, помолчал, собираясь с мыслями, и затем плотину многолетнего терпения прорвало.
– Я говорил уже, что мы из Гродно. Отец до войны владел мануфактурой. Когда новая власть ввела нэп, его назначили управляющим. И так оставили до новой войны. Так что я из состоятельной семьи. Мне даже повезло поучиться во Франции…
Когда фрицы пришли, наше подполье фабрику сожгло, а гестапо для устрашения расстреляло мою семью, – голова на худой шее затряслась. – Меня угнали сюда… Господин барон хотел разбить парк, и так я попал в Шлёс, – старик смолк внезапно, будто захлебнулся.
– Товарищ капитан, это ведь ничего, что человек хочет жить? – мужчина несмело посмотрел в глаза следователя. – После всего того ужаса я всё равно хотел жить… Всё равно хотел выращивать цветы и украшать землю. Гэта дзика, так?
Павел, сжав кулак, придушил жалость.
– Откуда это? – он кивнул на свёрток.
– Жизнь господ – не моё дело. Я работал и был счастлив в своём саду. Раз в неделю здесь собирался на отдых хозяйский охотничий клуб. Гуляли до утра. Може, што и была, я не ведау. Мой домик, сами видите, стоит в отдалении… Но с годами, старый пан становился дурнаватым, баязливым. Однажды пришёл ко мне в исподнем. Вот с этим скруткам. Сказал, что с подарком пришёл. За орден приказал мне убиць сваих сяброу.
– Что, прямо так и сказал? А кого он имел в виду? – капитан не спускал глаз с рассказчика.
– Так (да), – коротко откликнулся собеседник и продолжил. – Там, – мужчина кивнул на свёрток – ещё была фотография…
– Вот эта? – капитан вынул из кармана книгу Курта.
– Так.
– И дальше что? – Ельшина уже начал раздражать покорный Стась.
– Дальше я пошёл к Дите. Она сказала, хто дзе. Про двух только не знала…
Карточку я забыл у неё… А тут пожар на болоте, а после сгорел детский дом.
Господин меня не трогал… А цяпер и яго няма… Ну, и усё.
– Значит, ты не убил никого?
– Не, – тихо прошелестело в ответ.
– А если бы пришлось, то как бы ты убивал? Сыщик внимательно осмотрел скудную обстановку. На пустой настенной полке в сиротливом одиночестве стояла «мыльница». «А вот и фотограф-любитель нашёлся».
– Таким ножом легко. По глотке полоснул и готово.
– Ясно. А скажи, это ты отвёл барона на заимку? – Паша перевёл разговор на другую тему.
– Отвёз на машине для гольфа до болота, а после довёл.
– О чём говорил помещик?
– Он больше молчал. Напомнил, когда его забрать, и похлопал по плечу: «Молодец, Стась». А чего молодец, я и не понял.
Кириллыч попрощался с незадачливым («Это ж надо сказать: «По глотке полоснул». Он, верно, только свиней на кровяную колбасу полосовал») убийцей и забрал улики.
Утром отвёз всё на экспертизу. На ордене позже нашли много частичных следов. На коробке и ноже – пальцы Курта и Ельшина. На полароиде – пальцы садовника. Походу, Стась говорил правду.
Дома Паша побрился. Потыкал пальцем в мешки под глазами. Бессонная ночь уже не радовала лет как десять. Переоделся в свежую рубашку, крякнул и набрал номерок.
И вышла первая осечка-зацепка.
На вопрос, на каком основании Зумпфам сохранили поместье и усадьбу, уполномоченный сотрудник КГБ предельно ясно проинформировал детектива, что после этого разговора у капитана есть две дороги. Одна – хорошо отдохнуть в отпуске и двигать на пенсию к своей старухе. Другая – чистить сортиры на поселении. Без славы, социальной защиты и комментариев. Он спокойно уточнил, всё ли понял Павел Кириллович.
– Так точно, – тихо отозвался следователь.
Но тёртый калач утвердился в подозрении и обратился к друзьям-федералам из Германии. Ответ обнадёжил, правда, без доказательств. Там тоже не трясли исподним. Намекнули, что в области, когда проводилась депортация коренного населения, Советы оставляли подписных провокаторов-доносчиков. Обычно старожилов с большим кругом общения, связями за рубежом и бывших госслужащих.
«Курт как раз по стопам предка числился в кадастровом ведомстве. Вращался в кругу влиятельных собственников. И жена, опять же, как смогла выехать на родину? За какие-такие коврижки?» Он попросил коллег помочь устроить телесвязь с бывшей женой барона. Чтобы выразить той соболезнование. Ему пообещали помочь.
«По наводке благотворителя и депортировали неугодных. А иначе как у него получился фокус с поместьем? Очень нужно подтверждение от бывшей фрау Зумпф, ведь они поддерживают отношения. Пусть косвенное, но доказательство. А там посмотрим… Клубочек-то покатился разматываться», – Кириллыч утвердительно кивнул.
На стикер к «Зумпфам» добавил «Советы» и «немка?». Одна догадка подтвердилась… Но конец, как хвост у ящерицы, отломался в его руках. Немецкая фрау, услышав новость, облегчённо захохотала басом: «Гот за данк!» (слава Богу!).
Вечером позвонил Пильняк. Парень, отдохнув, был готов к бою. Ельшин посмеялся и посвятил энтузиаста в свои планы. Завтра он побеседует с егерем, а в следующий день (как раз будет понедельник) вдвоём навестят знакомых дедов из приюта.
Рано утром Павел с участковым отправились на хутор к егерю. По дороге Кириллыч проинструктировал младшего лейтенанта, как вести себя при встрече.
– Молчи. Слушай. Записывай. Всё и то, что покажется необычным.
Филиппа они встретили у крыльца. Тот с пустым ведром шёл от хлева.
Вид у него был не ахти. Что-то мужика сильно тревожило. Насупясь, он всё же держался. Знакомая обстановка в хате посерела. Всё на местах, только слой пыли выдавал заботу хозяина в другом месте.
– Филипп, расскажи нам про Еву, – отхлебнув крепкого чая, спокойно попросил сыщик.
Лесник явно подготовился к вопросу. Ответил не задумываясь:
Еве-бедняжке досталось. И детский дом их сгорел, и в психушке почти десять лет… Когда поправилась, куда ей идти? Ну, оформил опеку. Я ж бобыль. Она хорошая, хозяйственная… – он посмотрел по сторонам и взгляд заметался, как загнанный кролик.
– Филипп, что тебя грызёт? Где Ева?
– Да не знаю я где! Два дня уже не видел. Она ездит на «восходе» – проверяет силки и делянки..., помогает мне… А «восход»-то в сарае стоит, - старик сжал лицо руками.
– Ты чего-то боишься? – мягко проговорил Ельшин.
– Ничего я не боюсь. Этот паук перед смертью мне два слова сказал: «Ева» и «твоя» Уже не знаю, что думать. Он, что имел ввиду – что она моя дочка?! Господи, твоя власть!.. Почему же… ничего не сказала?
– Кто? Ева не сказала? Филипп! – Паша понял, что ему вот-вот откроется истина.
– Мужики, – взмолился лесник, – отпустите сейчас, я сам приду. Мне её нужно найти.
– Тебя Ева порезала? – вырвалось у Пильняка.
Пока Кириллыч испепелял деревенского дурня взглядом, Вилкас небрежно махнул рукой и, направляясь к входной двери, бросил:
– С лесным котом поцапались. Они из Литвы к нам обедать приходят.
Прогромыхал по деревянному настилу и хлопнул калиткой.
Валера, ожидая нагоняя, вжал голову в плечи, но услышал, что, раз такой разговор вышел короткий, они едут в дом престарелых.
Продолжение следует
Начало Глава 1 Глава 2 Глава 3 Глава 4 Глава 5 Глава 6 Глава 7 Глава 8 Глава 9