и странной любви моей!
О белизне, реке Неруссе и странной юношеской любви моей.
Странная это штука жизнь. Недоступная человеческому пониманию. Проживешь жизнь и даже, когда она к концу приближается – так и не понимаешь, зачем ты оказался в этом мире, зачем жил, набирался знаний опыта, чтобы в конечном итоге превратиться в немощного старика? Так для чего тогда ты по крупицам набирался опыта? Кому он нужен? Новому поколению? Увы, нет! Оно живет своими представлениями о жизни, и наши попытки передать им частичку своего жизненного опыта, принимают за старческое брюзжание.
Однажды я развернул карту мира, посмотрел на нее и чуть не заплакал. Ведь вот какая штука. Перебывал черт-те где, но рассказать что-либо связное о каком-то месте, где был, почти не могу. Мало того, что не имею права, рассказать все по полной программе, выясняется, что ничего из того, что видел, практически не запомнил. Не отдыхать туда ездил – работать. Остаются какие-то крошечные сведения, которые вряд ли годятся на то, чтобы их рассказывать. И тут с удивлением вспомнил, что за свою жизнь, практически не был в таком отпуске, как его описывают сегодняшние россияне. Какие слова звучат в их рассказах: Шарм-аш-Шейх, Хургада, Барселона…. Всех слов и не перечислить. А я проводил свои отпуска в России, в родной милой стороне, отправив жену в какой-нибудь санаторий или пансионат или куда-либо к родственникам. Отпуск – это было МОЕ личное время, когда озверевший от шума и грохота, от постоянного человеческого общения, которое надо было вести, не смотря ни на что, я, наконец, оставался ОДИН. Это было счастье.
Здесь время принадлежало мне. Может, только из этого времени и состояла моя настоящая жизнь – не знаю! Думаю – да!
И все же, я не чувствую себя обделенным, обнесенным судьбой. Потому что я видел и ощущал в своих отпусках на родном приволье, тоже немалое, которое не всякому дано.
Спроси любого, кто перед отпуском мчится в турагентство и лихорадочно листает справочники и путеводители, решая куда поехать: на Мраморное море или Канарские острова, спроси его – где находится речка Ипуть? Уверяю – не ответит никто. А речка это знаменитая, о ней, даже в «Слове о Полку Игореве» говорится!
Эх, до чего же мы дожили, если историю своей Родины, где покоятся наши предки, совсем не знаем.
А река Нерусса?
Я взбегаю на ближайшую горушку, валюсь на залитую солнцем упругую траву, раскидываю тело с таким блаженством, какое испытал, наверное, толстовский Жилин, вырвавшись на свободу. После шумного города, после длинной дороги, здесь, на высоком полевом угоре, необыкновенно светло и просторно, надо мной бездонно и умиротворенно млеет вечернее небо, а в придорожных клеверах и кашках разморенно и упоенно стрекочут кузнечики, и каждая травинка, каждый полынок и богородничек, обласканный теплом и светом, щедро источает свой сокровенный запах, который подхватывает и разносит окрест сухой, прогретый ветер.
Я давно не был в этих краях, все перезабыл, да и многое переменилось, так что понятия не имел, в какое место я выехал. Да, собственно, это и не было главным. Из всего того, что меня окружало – из простора, горьковатого веяния трав и сияния солнца, - возникало успокаивающее чувство дома и родины, отчего я незаметно для себя задремал.
Поначалу, показалось, будто это причудилось мне во сне, но когда я открыл глаза и снова увидел живое небо, стало отчетливо слыхать надтреснутый мужской голос, неуклюже выпевающий:
«Канфетка моя, леденистая,
Канфетка моя, леденистая…
Я хотел бы укусить,
Я хотел бы укусить –
Она кислая…..»
Я приподнялся над травой: неподалеку, в сизом от ягод терновнике, бродили коровы, трещали ветками, прочесывая бока о колючий кустарник, а чуть поодаль верхом на крепком чернявом коньке сидел старичок в стареньком пиджачке и кепочке. Сзади, на крупе коня, свернутым лежал тоже, не первой молодости, брезентовый дождевик. Увидев меня, старичок прекратил свою арию и спокойно вглядывался в меня.
-«Здравствуйте, дедушка!» - обратился я к нему. «Вот ищу местечко, где палатку поставить! Отдохнуть хочу у вас тут. Не возражаете?»
-«Здравствуй, мил человек! А чего возражать? Места много – ставь, где понравится! Только с огнем не озоруй. Сушь стоит».
-«Да, не маленький – знаю!».
Конек, нетерпеливо переступал передними ногами, повитыми бугристыми жгутами мышц, отмахивая мух, гулко бил по животу задним копытом, с волосяным посвистом сек себя хвостом, нервно подергивал холкой, и темная шелковистая шкура на нем антрацитно лоснилась, играла на солнце живыми слепящими бликами. От коня крепко, хорошо и почти забыто пахло здоровой силой (как давно не был рядом с лошадью, какой неожиданный пласт воспоминаний всколыхнула ее близость!…), и, счастливо хмелея от этого конского духа, я дружески взял конька, беспрестанно мотавшего мордой, под самодельные веревочные уздцы. Конек отнесся к этому вполне доброжелательно и я стал гладить его по морде.
-«Ищь, признал он тебя. За своего признал. А то никого не подпускает. Деревенский ты?»
-«Да, как сказать, дедусь! Родился в деревне! А всю жизнь, почитай, прожил в городе».
-«Тянет в деревню–то?»
-«Да, как сказать, дедусь! Тянет. Особенно сейчас, когда пожилым человеком стал»
-«Понятно. Земля-матушка тянет. Все правильно, сынок. Так и должно быть! Не помешаем мы тебе здесь? Рогатых моих не убоишься?» - старичок залучился морщинками смеха. «Попозже еще подъеду, а то вон, разбрелись!» - старичок указал на двух коров, которые, действительно отбились от стада.
Я не спешил разбивать бивак, потому что еще не определился где–же я все-таки нахожусь. Деда я не успел спросить, а отрывать его от дела не хотелось. Тем более, через некоторое время, призвав подчиненных к порядку, он подъехал снова.
-«Ну, так что, раздумал ночевать? А то поехали ко мне. Один живу. Хата просторная. Места хватит».
-«Да, нет, дедусь. Я заблукал малость. Это Нерусса?» - спросил я, указывая на реку.
-« Она самая. Нерусса. И как ты тут заблукать смог?»
-«Давно не был. Перезабыл все. А Трубчевск далеко?»
«А вон там. Так тут версты четыре и Нерусса в Десну впадает. Там и Трубчевск. Вот сюда, по той дорожке тихонько поедешь, меж полями, там налево свернешь на грунтовку и прямо до сухвальта. А по сухвальту и до Трубчевска. Ну, что решил-то?»
«Остаюсь!» - решительно сказал я. «Место больно красивое».
-«И ладно. Попозже загляну, если не возразишь. Чайком побалуешь?»
«И не только чайком. Можно чего и покрепче!»
«Ну, это лишнее! – притворно сказал дедусь. «Располагайся, не опасайся. Здесь не озоруют!»
Дед уехал, потихоньку угнав стадо, а я принялся обустраиваться.
Пока я ставил палатку, искал хворост для костра – мне повезло, я нашел на берегу выброшенную рекой сухостоину, я все время вспоминал женщину. Одну из самых красивых женщин, которую мне пришлось увидеть за свою жизнь. Правда, видел я ее только на фотографиях, на портрете, на фотоснимках в газете и слышал ее чарующий голос на грампластинках.
Анастасия Вяльцева.
Женщина, которая из Золушки стала королевой.
Какие только эпитеты не присваивали ей - «царица салонов» Петербурга, «божественная», «несравненная».
Ее судьбе изумлялись: крестьянская дочь — и вдруг, имя ее гремит на всю Россию!
Дай, милый друг, на счастье руку,
Гитары звук разгонит скуку,
Забудь скорее горе злое,
И вновь забьется ретивое!
Рассказывали, когда Вяльцева, протягивая руки в зал и улыбаясь, пела этот припев, каждому казалось, что она именно ему протягивает руку, ему улыбается, и зал расцвечивался ответными улыбками!
Я слышал ее голос, будучи еще юношей и влюбился в этот голос на всю жизнь. Мужчины, послушайте записи Вяльцевой, и с вами произойдет то же самое. Это чарующее волшебство, это наваждение.
Я многое позабыл об Анастасии Дмитриевне, потому уступлю место строкам из тех статей, где о ней писали:
«Всем, кому не безразлично прошлое и настоящее песенного искусства русского народа, непременно известно имя певицы Анастасии Дмитриевны Вяльцевой, исполнительницы старинных русских и цыганских романсов и песен. Ослепительно красивая и необыкновенно обаятельная, Анастасия Вяльцева обладала не только красивым голосом, но и блестящим театральным мастерством, выражавшимся в слиянии слов, музыки и сценического жеста, точной актерской интонации и фразировке. В историю русской музыкальной культуры она вошла как создательница особого жанра — того, что принято сейчас называть «эстрадной песней». Биография Анастасии Дмитриевны Вяльцевой – это еще одна трогательная история провинциальной Золушки, волшебным образом превратившейся в одну из самых знаменитых и богатых женщин России. Она родилась в 1871 году в городе Трубчевске Орловской губернии в крестьянской семье. Отец Насти умер, когда она была еще маленькой, и мать с детьми переехала в Киев. Там девочку отдают в мастерскую дамских нарядов, ученицей. За вышиванием она хрустальным голоском подпевала мастерицам. Полюбили они способную девчушку, но долго ей работать там не пришлось. Настя стала подгорничной в одной из киевских гостиниц. Здесь судьба свела её с известной певицей Серафимой Бельской. Она-то и помогла тринадцатилетней Анастасии впервые выйти на сцену, чтобы попробовать свой голос.