Про Иванова и Петрову.
"Один шаг"
Как говорится, от любви до ненависти один шаг. На этот шаг Иванова толкнуло собрание завода, на котором за успешную сдачу годового отчёта, Петрову, в торжественной обстановке, премировали путёвкой в Прагу.
Награждали супругу, но все почему то кинулись поздравлять Иванова, тем самым помогая раздуть недоумение и смятение ещё больше.
Он наивно предположил, что Петрова откажется от поездки и объявит сейчас всем, что ни за что на свете не поедет одна, без своего любимого Иванова. Но супруга спокойно взяла путевку , прижала ее к своей большой груди и поблагодарила всех за оказанную честь.
Дальше было как в тумане. Ему жали руки, трясли за плечо, радостно заглядывали в лицо, как будто это он получил путевку в Чехию, а не его жена. Мужики при этом восторженно цокали языками, завидуя его двухнедельной, холостяцкой жизни. В коридоре ему недвусмысленно подмигнула секретарь заводоуправления Людмила.
Накануне отъезда супруги, Иванов с Мурзиком презрительно наблюдали, как Петрова топчет их любовь, примеряя перед зеркалом свои бесчисленные мохеровые шапочки.
Вместо себя она завещала тощую стопочку денег в хлебнице на две недели, пакетики с паштетом для Мурзика и тёщу Палну в довесок.
По сложившейся традиции, они посидели на обшарпанном чемодане. А когда стояли обнявшись, подражая героям из старых фильмов про любовь, Иванов равнодушно рассматривал паутину в углу. Потом Петрову увезло такси. Он смотрел вслед исчезающим фонарям машины и до него дошло, что его кинули окончательно и бесповоротно в самый разгар медового месяц. Молодожены отправились в свадебное путешествие без жениха.
***
У одиноких мужчин котлеты с тефтелями, в отсутсвии хозяйки, всегда заканчиваться раньше макарон и хлеба, и Иванову пришло неотвратимое понимание того, что к хорошему привыкаешь быстро.
Мурзик ходил за ним по пятам и настоятельно требовал печеночный паштет, усиливая у Иванова ненависть к Петровой.
К концу первой недели пришло чувство тоски и одиночества, в которых опять была виновата Петрова.
Супруга об этом не догадывалась и с Праги приходили радостные селфи на фоне старинных замков и бокалов пива, усиливая соскученность и раздражение.
Иванов чувствовал себя маленьким мальчиком, которому на Новый год обещали подарить игрушку, но подарили набор конфет.
Вечерами они с Мурзиком долго смотрели в окно на падающий снег и на Луну.
Ему вспомнился Пушкин и он захотел облечь всё пережитое в рифму.
Посреди недели неожиданно, как налоговая инспекция, с проверкой наведалась тёща. Она произвела беглый осмотр помещения на предмет обнаружения следов чужого женского присутствия. Пална увидела разбросанные по полу носки, полную пепельницу окурков на подоконнике, незаправленную постель и гору немытой посуды в раковине, и почему- то порадовалась за дочь.
Потом она заглянула в пустой холодильник и ужаснулась.
Быстро сбегала на ближайший рынок и притащила оттуда большую свиную голову. Теперь ужаснулись Иванов с Мурзиком. Они, спрятавшись за косяком двери, подсматривали, как Пална столовой ложкой ловко препарирует свиную голову, словно Ганибал Лектор, отделяя кусочки мяса, бросая их в кастрюлю на плите.
Мурзик изгибался дугой, шипел и фыркал на свиное рыло, испуганно прижимаясь к ногам хозяина.
После её ухода, Иванов с котом, морщась, слили ещё неостывшее варево в унитаз.
Потом они опять сидели у окна, но уже голодными глазами смотрели на Луну, похожую цветом и формой на дно консервной банки с говяжьей тушёнкой.
Изредка зудел телефон. Иванов косил взглядом на сообщения закадычного дружка Сидорова. Его перебивали фото счастливой Петровой из далёкой Чехии.
На следующий день, тёща увидев пустую кастрюлю, опять побежала на рынок за новой свиной головой. Это был окончательный приговор семейной жизни. Иванов решил уехать далеко и надолго. Далеко и надолго с оставшимися деньгами можно было уехать только к давнему приятелю Сидорову.
Закадычный друг, понимая весь драматизм происходящего, быстро соорудил стол и разлил водку по стаканам.
Иванов с Мурзиком давились бутербродом с колбасой, как евреи в пустыне манной небесной, и плача жаловались приятелю на тоску, на свиную голову, на профком, на Чехию, и даже на Пушкина.
- Вы, наверное, проголодались? - догадался Сидоров, рассматривая синие круги под глазами Иванова.
- Сейчас!- обнадеживающие кивнул Сидоров.
Иванов с Мурзиком тягостно сглотнули выступившую слюну.
Через минуту Сидоров принес с балкона большущую кастрюлю и открыл крышку.
Иванов с Мурзиком заглянули и в ужасе отшатнулись. На них, плавая в гороховом бульоне, смотрела голова свиньи.
- На неделю должно хватить!- радостно сообщил Сидоров, и в предвкушении потёр ладонями друг о друга.
На следующий день Иванов с Мурзиком нашли удачный повод поругаться за ужином с хозяином квартиры и благополучно съехали..
***
Перед тем, как попасть домой они долго сидели в заснеженном парке и смотрели на падающий снег, на фонарь и аптеку.
Иванову захотелось написать прощальное письмо.
Он взял лист бумаги и начал писать. Хотелось в стихах, но руки и стержень замёрзли, а на заснеженном листке вместо эпитафии, образовались царапины и загогулины, больше похожие на наскальные рисунки доисторических людей или домашнее задание первоклассника.
Снежинки падали на листок, и Иванову представлялось, как утром их с Мурзиком обмороженных и в бессознательном состоянии найдет дворник.
Потом врачи будут долго спасать два тела от дистрофии и неизлечимой инфекции, и все-таки не спасут..
На похоронах Петрова, вся в черном, будет идти за их гробами - большим- Иванова и маленьким - Мурзика, и плакать, причитая. Она, вся убитая горем, будет корить себя и проклинать ту путевку с поездкой в несчастную Чехию..
Его родную тещу Палну будут вести под руки. Та же будет корить себя за то, что не выполнила важного задания государственного значения и не смогла уберечь вверенных ей драгоценных подопечных..
Прежнее руководство профкома расформируют, а новый состав отменит привычку премировать путевками в другие страны своих работников раз и навсегда.
Аэрофлот отменит все рейсы в Прагу, а чехи, по собственной инициативе, аннулируют все визы в свою страну для советских граждан.
А Иванов с Мурзиком будут лежать в своих гробах, обложенные венками и молча слушать, как убиваются от горя Петрова с Палной.
Иванову так четко всё привиделось, что ему вдруг стало жалко Петрову, и он заплакал.
Скупые слезы катились по его щекам и пытались замерзнуть в сосульку на кончике носа. Мурзик, жалея хозяина, слизывал их шершавым языком.
Сквозь снежинки, страдания и слезы Иванову неожиданно привиделся мираж. По аллее, в вихре снега, к нему летел стокилограммовый ангел в образе Петровой, широко расставив руки в стороны.
Иванов где- то читал, что путников в заснеженной пустыне мучают галлюцинации от голода и холода, и потряс головой, пытаясь скинуть наваждение.
Видение не сбрасывалось, а наоборот, стремительно приближалось. Мурзик неожиданно сорвался с места и побежал навстречу.
Ангел подлетел поближе, сгробастал в охапку Иванова и голосом Петровой произнёс:
- Вот вы где, поганцы! Больше делать мне нечего, как вас по всему городу искать!
***
Очнулся Иванов уже в квартире. В доме уютно пахло борщом и котлетами.
Мурзик блаженно урчал, оттопырив враз округлившееся пузо.
Иванов сыто ковырялся зубочисткой в зубах, разглядывыя гостинцы, и делал вид, что ничего особенного не произошло, пока Петрова, чувствуя себя виноватой, причитала тем временем, как на его с Мурзиком похоронах.
- Фотки тебе отсылала весёлые, чтобы ты радовался за меня и не грустил! - ворковала Петрова. - А самой тоскливо было!
Все гуляют по Праге, а я про тебя думаю! Пропади она пропадом Чехия с их Карловыми Варами! Не выдержала я, Иванов! Собралась и поехала раньше времени!
Иванов благодушно дул чешское пиво из чешской кружки и думал, что поэты, в сущности своей, несчастные и слабые люди. И что ему уже расхотелось писать стихи.
А на следующий день Петрова, открыла холодильник, и также как Сидоров, предвкушая великое таинство, потёрла ладонями друг о друга, сообщив, что будет готовить самый настоящий чешский зельц или сальтисон.
Из утробы холодильника на Иванова смотрела свиное рыло. Мурзик фыркнул и пошел в кладовку.
Иванов пожалел, что не мусульманин..
( С) Рустем Шарафисламов