Реализуя план, намеченный в 99-м посте (https://t.me/red_byzintine/250), начнем раскрытие темы трудовой борьбы как пути к повышению уровня зарплаты.
Начнем с исторического экскурса - после роспуска Советского Союза в 1991-м ускорились процессы демонтажа плановой системы хозяйства и ее замены на рыночно-капиталистическую систему. Следствием этих процессов стало массовая невозможность (временная или постоянная) экономической деятельности предприятий (в первую очередь, промышленных).
Невозможность экономической деятельности предприятий приводила к лишению трудящихся зарплаты, т.е. средств к существованию, что в свою очередь порождало социальный протест и, в том числе, рабочее движение. Однако необходимо отметить, что эффект от рыночных преобразований 90-х был таков, что, грубо говоря, высшее начальство Федерации "вбомбило в каменный век" большую часть населения, в связи с чем указанное рабочее движение и социальный протест, в целом, скорее были направлены на выживание, чем на закрепление гарантий по закреплению и увеличению заработной платы.
Для формирования более конкретной картины обратимся к статье Максимова Б.И. от 2002 г. "Рабочие в период реформ: положение, ориентации, коллективные действия" (https://cyberleninka.ru/article/n/rabochie-v-period-reform-polozhenie-orientatsii-kollektivnye-deystviya):
"...Рабочих — в альтернативу богатым «новым русским» — можно назвать «новыми бедными», наряду с учителями, другими бюджетниками, депривированных не только в материальном плане, но и во многих других отношениях, в том числе униженных морально. Конечно, отдельные группы рабочих могут причислить себя даже к модному среднему классу. Социальная дифференциация среди рабочих, вероятно, не менее сильна, чем в обществе в целом. Даже на одном предприятии заработки рабочих разных производств различаются в 3—4 раза. Но большая часть этой социальной группы оказалась в незавидном положении по многим параметрам. Отметим некоторые из них.
Занятость в 1990-е годы постоянно носила кризисный характер. Число безработных рабочих было более высоким, чем в других профессиональных группах (так, в 1998 г. оно достигало 15,7 % при среднем уровне безработицы 13,3 %).
Удельный вес рабочих среди безработных доходил до 60 %. Происходили известные массовые сокращения работников, в первую очередь рабочих. Нагрузка на одну вакансию доходила до 27 человек. Неполная занятость в промышленности была в 2—2,5 раза выше средней. Это также касалось прежде всего рабочих...
По оплате труда, наиболее важному и одновременно самому проблемному параметру, положение рабочих в 1990-е годы также было тяжелым. Оно было хуже, чем у других групп экономически активного населения в сфере производства.
Номинальная заработная плата повышалась, но реальная постоянно падала. Тенденция сохранилась и к началу 2000-х годов. Так, в Петербурге в 1998-2000 гг. реальная заработная плата снижалась на 10—15 % в год...
Индексация заработной платы обычно запаздывала, отставала от инфляции (только 5 % опрошенных отметили, что она проводилась ежеквартально, 49 % свидетельствуют об отсутствии индексации).
Наиболее болезненными задержки заработной платы были именно для рабочих, живущих «от получки до получки». В Петербурге существовали предприятия-рекордсмены, не выплачивавшие зарплату несколько лет (например, Ленполиграфмаш)...
В категории промышленно-производственного персонала заработная плата рабочих была примерно на 1/3 ниже, чем зарплата служащих...
Заработная плата рабочих устойчиво составляла 0,4—0,6 потребительской корзины [реалистный размер прожиточного минимума]...
Итак, положение рабочих в 1990-е годы было тяжелым в материальном и моральном планах, в правовом отношении (аспекте), объективно и по субъективному восприятию. Оно выглядело одним из худших среди групп экономически активного населения, оказывалось буквально нетерпимым в отдельных известных отношениях, в отдельные, также известные, моменты периода реформ. По известной шкале «социальное терпение» до 60 % рабочих отмечали формулировку «терпеть наше положение уже невозможно [Деловой Петербург 2000]. В начале 2000-х годов положение рабочих заметно улучшилось, пожалуй, только в одном отношении — перестали быть массовыми задержки заработной платы (хотя проблема, как отмечалось, не исчерпана). Отсюда в интересы рабочих очевидно входит стремление изменить свое положение, и оно, таким образом, остается потенциальной предпосылкой рабочего движения. Для реформаторов рабочее движение оказалось ненужным, даже опасным, и они его «задвинули». Но для самих рабочих, вероятно, осталось актуальным выражение, что «никто не даст избавленья» — без их собственной активности, при этом — в силовом варианте. Одним из путей изменения положения рабочих было бы их воздействие на ситуацию в экономике в целом, на ход общественных преобразований...
По данным петербургского мониторинга, около 70 % рабочих в 2000 г. считали, что «сегодня не обеспечиваются права на нормальную жизнь». Протестовать же в это время в Питере были готовы только 22,2 % [Мониторинг 2000, с. 49, 57].
Однако такое соотношение между числом недовольных и готовых к протесту можно считать нормальным, а уровень ориентации на действия все же оценить как достаточно высокий. Даже 1/5 настроенных на действия инициаторов (и тем более около 1/3 по данным ВЦИОМа) вполне способны в определенной ситуации возбудить, вовлечь в акции весь трудовой коллектив.
Среди других социально-профессиональных групп рабочие не очень выделяются решимостью (готовностью) выступать, даже по сравнению с такой далекой по положению группой, как «руководители». Это объясняется известным обстоятельством: имеет место в основном не противостояние между наемными работниками и работодателями (в лице «руководителей»), а совместная борьба тех и других против общего «противника» (главным образом властей)...
Ориентация на протест, разумеется, не составляет всего спектра установок на изменение положения. Имеют место установки на конструктивные действия (обращение за решением вопросов к администрации, сотрудничество с ней, повышение интенсивности своего труда, квалификации, статуса, переход на другую работу, реализация своих прав через профсоюзы, в том числе посредством коллективных договоров и т. п.). По данным интервью, удельный вес таких ориентаций увеличивается. Например, 34 % опрошенных полагают, что «надо применять методы рабочего контроля на производстве», использовать участие в принятии решений на акционерных собраниях.
Судить о тенденции в реальных действиях рабочих также можно в первую очередь по протестным акциям. Наиболее известные из них (и учитываемые) - забастовки. В данном контексте имеет смысл выделить забастовки в промышленности, строительстве, связи и на транспорте, где наиболее вероятно участие рабочих (табл. 13)
По результатам нашего анализа, забастовки составляют 1/3 всех видов протестной активности. Основную часть занимают выступления в форме обращений, заявлений, митингов, шествий, пикетов учреждений, голодовок, перекрытие трасс (улиц), взятие под контроль предприятий, изолирование руководителей и др. Охват такими формами протеста составляет до 10 % всех рабочих в течение года. В Петербурге было довольно много конфликтов с противостоянием трудовых коллективов новым собственникам; ведущую роль в этих конфликтах обычно играли рабочие (правда, иногда их использовали собственники в разборках между собой). Широко известными затяжными были конфликты на Выборгском ЦБК, металлическом заводе, комбинате цветной печати, фарфоровом заводе им. Ломоносова, «Красном треугольнике», Балтийском заводе, «Русском дизеле»...
На практике с началом радикальных реформ, кризисом производства положение рабочих пропорционально в целом ухудшалось, но протест рабочих не повышался. Рабочее движение почти не реагировало на наиболее существенные депривации — массовые сокращения. В Питере известен только один случай протеста рабочих по поводу сокращений в коллективе подразделения предприятия. Уровень рабочего протеста не повысился и при резком снижении жизненного уровня после дефолта 1998 г. Во второй половине 1990-х годов приходилось наблюдать обратное ожидаемому соотношение между положением рабочих и их социальной активностью: чем хуже становилось положение, тем молчаливее оказывались люди. Ухудшение положения вызывало психологическую подавленность.
Таким образом, повышение активности рабочих можно ожидать не с ухудшением, а с улучшением их положения.
Из всех параметров положения рабочих действовал достаточно определенно (четко), пожалуй, один — злополучные задержки заработной платы. Они были главной предпосылкой протестных выступлений на уровне предприятий, городов, регионов и даже известных профсоюзных акций протеста в масштабах страны. По нашим данным, около 90 % протестных выступлений в 1990-х годах было связано с несвоевременной выплатой заработной платы (по другим данным — до 98 % случаев) [Кольцова 1998, с. 65]. Пик забастовок в 1996—1997 гг. приходился на период наибольшего распространения задержек заработной платы. Устранение невыплат столь же четко стало фактором прекращения протестных акций. Уменьшение задолженностей в конце 1990-х — начале 2000-х годов привело к снижению числа выступлений. Это было ситуационным фактором спада рабочей активности в начале 2000-х годов. Ярким примером является поведение шахтерского пикета на Горбатом мосту перед Домом правительства в Москве в 1998 г. Горняки выступили с масштабными требованиями, готовы были «стоять до конца»; как раз во время пикета произошел дефолт, давший дополнительные основания для протеста. 7 октября должна была состояться общероссийская акция протеста; оставалось подождать 2—3 дня — шахтеры могли стать во главе демонстраций и попытаться «поднять всю Россию», как они хотели. Но, несмотря на все предпосылки, стоило правительству подписать протокол о погашении задолженностей шахтерам, как пикет тут же был снят...
Как интерпретировать эту зависимость рабочей активности от, казалось бы несерьезной, причины? Саркастически отметить, что российские рабочие способны на коллективные действия только тогда, когда им полгода не дают зарплату? Видимо, более адекватным является толкование, что задержки зарплаты были наиболее трудно переносимыми лишениями, представляли собой ту крайнюю черту депривации, за которой, согласно теории, проявляется недовольство взрывного характера...
Ввиду исчезновения задержек требования рабочих сместились на претензии относительно размера заработной платы, условий труда и т. п. Это можно было наблюдать при выступлениях работников механических и радиомонтажных цехов на упомянутом «Буревестнике». Здесь рабочие поставили на первое место повышение размера оплаты в месяц (чтобы не приходилось «выгонять заработок» за счет переработок до 400 нормочасов), улучшение условий в производственных и бытовых помещениях, усиление роли коллективного договора.
Уровень классовой идентификации рабочих растет в результате утраты их иллюзий относительно положения совладельцев предприятий, усвоения психологии чисто наемного работника... Вследствие дефицита рабочих организаций мы считали рабочее движение обезглавленным. Но сами рабочие полагают отсутствие организаций в спокойной ситуации нормальным — они возникнут, когда появится необходимость... по словам рабочих, «рабочие организации могут возникнуть как бы мгновенно»; найдутся и лидеры... От разговора до образования стачкомов проходило лишь несколько часов... «в рабочем движении постоянных руководяще-организующих структур нет; они возникают под конкретные дела и существуют, пока для них есть работа» ...
По данным нашего опроса, рабочие осознают ближние, насущные задачи, но почти не формулируют широкие (перспективные) цели рабочего движения, его роль в изменяющемся обществе, в ходе преобразований. Наряду с этим важно отметить, что рабочие все более отделяют свои интересы от устремлений руководства, работодателей, собственников, яснее осознают цели действий, вытекающие из положения наемных работников.
Одним из главных факторов рабочей активности является характер восприятия работниками своего положения. Прежде всего это восприятие лишений, тяжести положения, депривации не как нарушения законных прав, дискриминации (угнетение, эксплуатация), пренебрежения их интересами, а как трудностей, недостатков, в крайнем случае как некоторого притеснения. Правовое сознание еще не развито. Так, считая свое положение тяжелым, рабочие на вопрос, какие их права нарушаются, как правило, не могут сформулировать ответ.
При этом названные трудности воспринимаются в основном как неизбежные, почти как стихийные бедствия, неодолимые, во всяком случае на уровне предприятия, не зависящие от его руководства. Формула «на уровне предприятия сделать ничего невозможно» — общеупотребительна. Отсюда — протестовать против своего руководства не только «неудобно», но и бессмысленно. Из интервью: «Директор и рад бы помочь, но ничего сделать не может».
Принятию такой позиции способствует «понимание проблемы», «вхождение в положение администрации», использование собственной (как бы встречной, согласительной) интерпретации ситуации как безвыходной. Из интервью: «Если денег нет у завода, так хоть тресни — зарплату не дадут».
Ввиду всего этого реакцией на депривации является чаще всего не протест, а пассивность, «социальное смирение». Термин, уже использованный А.А. Сарно [Сарно 1996, с. 16—20], очень верно характеризует позицию российских рабочих. Смирение и терпение — вот главная реакция на депривации.
Покорное принятие трудностей как неизбежных и терпеливое молчание подпитываются так называемым новым страхом, который имеет всепроникающий характер, находится в основании всякого отказа от протеста, стоит только
копнуть мотивы. Расположен он, по выражению рабочих, «на уровне спинного мозга». От ощущения страха не избавлены даже самые заслуженные, квалифицированные рабочие, так как и они попадают под сокращения.
Пассивности способствует еще одна черта настроя рабочих — стремление избежать ответственности за изменение своего положения, ожидание, что это сделает кто-то другой (государство, хозяин, профсоюз), включение в коллективные действия лишь по принципу вынужденной инициативы, подмеченной и сформулированной А. Алексеевым еще в советской действительности [Алексеев 1997, с. 15].
Все же наряду с покорностью, смирением, терпением рабочие ощущают несправедливость, унижение; отсюда возмущение своим положением, которое обусловливает ориентацию на действия и сами действия. Кроме того, социальное смирение присуще не всем группам рабочих. Установки на действия, выявленные в нашем опросе, говорят не в пользу ориентаций на рабочее движение. Превалируют не протест и не коллективные действия, которые можно было бы отнести к проявлениям рабочего движения, а индивидуальное решение проблем, чаще через обращение к руководству (табл. 14).
Как можно видеть, лишь незначительная часть опрошенных предпочитают прибегать к действиям протестного характера, использованию профсоюзов, помощи коллектива, товарищей по работе. Наибольшая часть ориентированы на обращение к руководству. Далее идет установка «надеяться на себя», что предполагает индивидуальный поиск выхода из ситуации — переход на другую работу, подработку, повышение интенсивности своего труда и т.п. ...
Рабочие, в том числе питерские, остаются, так сказать, «пороховой бочкой», находящейся в основании общественной пирамиды (нынешнего политического режима). Как отмечалось, уровень недовольства рабочих своим положением высок, по сути дела он не снижается. Недовольство носит генерализованный характер. В отличие от других социальных групп, неудовлетворенных отдельными сторонами жизни (например, учителей, медиков — задержками зарплаты, ее уровнем), рабочие оказались депривированными по всем направлениям: в экономическом, социальном, правовом, политическом плане. При этом ответственность за свое положение они возлагают на общий порядок, на «систему», на власти. Все больше отделяя себя от демократической власти, реформаторов, социальных групп, поддерживающих преобразования, они фактически оказываются не только (и, может быть, не столько) в противостоянии к работодателям, но в полной и весьма устойчивой оппозиции к властям, установившемуся социально-политическому режиму...
В ближайшей перспективе наиболее вероятными могут быть выступления такого же типа, какие имели место во второй половине 1990-х годов. Это в основном локальные выступления с требованиями частного характера. Всероссийские профсоюзные акции протеста прекратились — видимо, перестали быть нужными проффункционерам. Вектор претензий, как отмечалось, смещается на требования о повышении уровня заработной платы, ее стабильности, обеспечение «достойной жизни», благоприятных условий труда. Такие требования звучат в самых последних выступлениях, которые нам приходилось слышать.
Общими (широкими) целями коллективных действий рабочих, судя по их высказываниям, вероятнее всего, могут быть не коренное изменение общественного порядка, а завоевание своего «места под солнцем», своей доли в доходах, роли в общественной жизни и в какой-то мере — в политике, без взятия на себя власти, управления. Хотя рабочие и находятся в полной оппозиции к существующему режиму, они не представляют, чем его заменить, не выработали своей общественно-политической идеологии. Шахтеры выдвигали требование о созыве учредительного собрания, но на вопрос, установления каких порядков они будут требовать от собрания, не могли дать четких ответов; говорили только, что «будут зорко наблюдать за ситуацией»..."
Ключевой вывод из статьи: рабочее движение в 90-ые было, в большей мере, направлено на выживание, а не на улучшение своего положения, при этом рабочими не осознавались классовые противоречия с начальством своих предприятий (ментальное наследство 70 лет советского строя), в связи с чем попытка социального протеста против абстрактного "начальства" фактически приводила к пустому стравливанию недовольства "в свисток", кроме того, рабочие в большей мере были ориентированы на пути индивидуального решения экономических проблем. Что в совокупности не могло привести к устойчивым результатам.
#политэкономия #рабочеедвижение #российскоеобщество #социальнаяструктура #рыноктруда #справедливаяоплататруда