− Григорий! Да Григорий же! – Дунька стояла во дворе и, подвязав платок потуже, чтобы ветер не холодил шею, спрятала руки в рукавички. – Гришка! Выходи гулять! Погодка-то какая! Ты же обещал!
Дворовая псина Тявка прыгала вокруг девочки, радостно виляла хвостом и гавкала, приглашая играть.
− Тявка, Тявочка! – Дуня опустилась на колени и стиснула морду собаки в рукавичках. – Не до тебя сейчас! Уууу! Какая ты зубастая! Ну, на вот тебе пирожок.
Евдокия вынула из кармана полушубка надкусанную половинку сдобного пирожка и кинула собаке. Та радостно взвизгнула и схватила угощение.
Дуня, сестра Григория, прибежала этим утром во двор нового дома, что тесть купил для Гриши, когда тот женился, и теперь куролесила там, забыв о манерах.
− Чего ты орешь! – выглянула во двор жена Гришеньки, Артемида. – Григорий занят, отстань, окаянная! Ну, что ты, Дуня, отвлекаешь нас?! Не знаешь, что ли, что сегодня мама моя приезжает. Шутка ли, из Тверской губернии едет, из имения нашего, навестить, мы готовимся! Иди домой, девочка.
− Да чем же он занят, сестрица? Блины, что ли печет? А не тебе ли это велено? Ведь тещин вечерок сегодня, вот и корми мать блинчиками! Ой, Масленица! Масленица, широкая да круглолицая!– заголосила Дуня, вредничая. Артемиду она ненавидела, считая ее зазнайкой и пустой девицей. − Позови брата моего, на санях пойдем с ним кататься! Он обещал, у нас обговорено.
Девочка топнула ножкой в красивом красном сапожке, что отец справил ей аккурат к Масленице.
− Иди-иди! – Артемида нервно скривилась. – Какие сани, какие гулянья, ты в своем ли уме, вечером прибежишь, накормлю тебя, а сейчас – домой! Некогда нам с тобой тут… И, вообще, тебе бы все гулять, а Григорий женатый человек, у него другие заботы. Ты к нам больше не ходи, только если позовем. И Гриша так говорит!
А потом захлопнула окошко, выпустив на улицу огромный шар теплого пара, что исходил от печки, пережёвывающей поленья и потрескивающей снопиками искр…
Дуня, надув губы, обиженно вздохнула. Гриша всегда играл с ней, они гуляли, катались в санях, запряженных отцовской тройкой статных, красивых лошадей, что тот выиграл в карты у помещика Неплюева, хохотали, несясь кубарем с горки, смотрели уличные представления, передразнивали скоморохов, притоптывали валенками, слушая голосистых певцов, что звали весну и продавали золотисто-красных, прозрачных, словно льдинки, «Петушков» на деревянных палочках. Гриша всегда покупал одного себе и двух «Петушков» сластене − Дуняшке.
А потом, ввалившись в душную избу, бежали за стол, есть блины. Гришка любил с медом, Дунечка – с белоснежным, рассыпчатым творогом. Но сначала всенепременно уха, рыба, запеченная, как любит хозяйка, и чай с лимоном…
Но однажды все закончилось. Гриша женился на этой крокодилице – Артемиде. И имя-то у нее, что горох перекатывается в пустой деревянной кадушке – Ар-ар-ар…
− Гриш, ты, правда, ее любишь? – прошептала вечером, накануне свадьбы, Дуня, тихонько сев рядом с братом. – Зачем ты на ней женишься, она же злыдня. Она вчерась велела пороть свою служанку за то, что та разбила ее духи. Гриша, ну, не женись, останься с нами, будем жить, как раньше, ты я и маменька с папенькой…
− Нет, Дунька, и замолчи. Больше ни слова. Артемида моя будущая жена, и я не позволю говорить о ней гадости.
− Фу, Гриша! Она сама как гадюка, шипит на меня, проходу не дает…
− Дуня, я сказал, хватит! Иди прочь из моей комнаты! – строго сказал Григорий, но, увидев, что сестра вытирает кулачком слезы и шмыгает носом, смягчился. – Я люблю тебя, Дунька, больше жизни люблю одну тебя!
− Так останься! – вскочила она. – Отменим свадьбу!
− Нет, Дуняша, все будет хорошо. Спокойной ночи! – поцеловал ее в лоб и легонько подтолкнул к двери...
Брак Григория с Артемидой носил характер скорее выгодной сделки, что могла привести к возрождению дела отца, которое, к несчастью, последнее время не приносило особого дохода. Отец продал половину чайных, что держал в городе, но с долгами так и не рассчитался. Если Григорий женится на Артемиде, то ее отец обещал помочь. Мало кто знал, что именно он, Федор Николаевич Водовозов, папенька длинношеей Артемиды, скупил у Архипа, Гришиного отца, убыточные закусочные и чайные…
Артемида была хороша собой, культурно воспитана, с такой женой нестыдно и в обществе показаться, и перед друзьями похвастаться. И мало кто знал, что сам Федор, ее отец, да и матушка, Мария Львовна, кичившиеся своими деньгами и властью, вышли из семей чуть ли не крепостных крестьян, и только благодаря изворотливости Федора доросли до собственных хором. Дорасти-то доросли, а вот внутри таки и остались они Федькой да Манькой, что могли и «по матушке» послать, и в чужой карман залезть, так просто, для жизни своей незатейливой...
…В положенный день Григорий, промчавшись по улицам города в коляске, запряженной красивыми, иссиня-черными рысаками, все же женился…
Теперь Дуня напрасно зовет брата, топчась сапожками по свежему, бело-рыхлому, хрусткому, что сочный огурец, снежку, зря канючит, выпрашивая того выйти и поиграть с ней.
Артемида, бросив еще один строгий взгляд на девочку, задернула шторки и ушла на кухню, а то эти дурные бабы-кухарки загубят весь обед.
− Гриша! – Артемида заглянула в полутемную гостиную, где муж, стоя у конторки, перебирал какие-то бумаги. – Обед скоро будет готов, а погода-то какая?! Ты видел? Да… Никак весна к нам не придет!...
Женщина причитала, расправляя манжеты платья, рассказывала о том, как на кухне недавно нанятая кухарка опрокинула чан с тестом, и печь блины теперь ну совсем не из чего, что надо опять посылать кого-то в лавку за маслом да мукой.
− А? Что? – Григорий поднял на жену взгляд, кивнул и, погруженный в свои мысли, опять стал водить пальцем по столбикам цифр.
− Ты и не слушаешь меня совсем! – рассердилась Артемида. − Григорий, ты помнишь хотя бы, что сегодня вечером приезжает моя мать! Ты должен будешь хорошо встретить ее!
Тещины вечерки, пятый день Масленицы, отмечали, как обячно, принимая у себя родственников жены. Артемида, как хорошая хозяйка, должна была сама напечь блинов и почивать маму угощениями, развлекать беседами и нахваливать мужа.
− Гриша!
− Да, да, я все помню. Твоя мама…
Мужчина отвернулся, пробурчал что-то и даже не заметил, как в окошко ударился твердый комок снега, ловко запущенный Дунькой.
Не выглянул в окошко Гриша даже и тогда, когда Дуняша, забравшись по лестнице сарая, стала махать ему, видя лицо брата через запотевшее стекло.
Девочка вздохнула, попрощалась с Тявкой и вышла со двора, просунувшись в чуть приоткрытые ворота.
Гриша больше не любит ее, наверное, он забыл свою розовощекую Дуню, променял ее на Артемиду, холодную и хитрую жену...
…Вечерело. Затихал смех на улицах, тянулись по домам сани с раскрасневшимися барышнями и лихими, соскакивающими на ходу и вновь, под визг пассажирок, запрыгивающих обратно кавалеров.
Слуги уже накрыли стол в гостиной, два самовара пыхтели, толкаясь в углу натертыми до блеска боками. На кухне, под большими белыми полотенцами с красной змейкой по краю, дышали сливочным духом стопки блинов. Артемида, вопреки наказам бабушки, что навещала ее три дня назад, не испекла ни одного. Будет ей еще! Обожжет белые руки, как тогда платья носить да на вечера к подружкам ездить!
− Маменька! Гриша, маменька приехали! – Артемида выскочила на крыльцо, набросив тулупчик и, раскрывши руки, обняла мать, Марию Львовну. Та, в огромной, лоснящейся шубе, меховых ботиках и цветастом платке, с ярко намалеванными щеками и вишнево-алыми губами, кряхтела и охала, устав от долгой дороги.
− Ну, здравствуй, доченька! Здравствуй, красавица! Ой, исхудала, побледнела-то как! Вот что значит эти ваши московские трущобы, совсем загубили мою девочку! Оййй! – Мария Львовна неловко оступилась, плюхнулась на ступени крыльца.
Тявка взвилась, забрешила, срываясь с цепи, дворник Платон, шаркая по земле непомерно великими ему валенками, подбежал к упавшей барыне.
− Я подсобить! Подсобить надобно! – причитал он, хватая женщину за локти и подтягивая наверх.
Артемида зло глянула на него, что, мол, лезешь своими грязными ручищами, но прогонять не стала. Мать ее была женщиной весомых достоинств, поднять такую впору было только рослому мужику.
Платону, наконец, удалось, вытянуть Марию Львовну к распахнутой двери. Он отошел, поклонился, а потом, посмотрев из-под косматых бровей на барыню, то ли смутился, то ли опешил, тихо присвистнув.
− Пойдем, Артемидушка, пойдем, девочка! Скользко тут у вас, весь дух выбили из меня! – мамаша засуетилась, схватила дочь за руку и втолкнула внутрь дома, захлопнув за собой дверь.
− Кто этот мужик страшный, аки леший! – Мария Львовна скинула шубу на руки девчонке, маячившей в темноте прихожей.
− Это наш дворник, Платон. Гриша нашел его в каком-то работном доме, приволок сюда и велел откормить и оставить на дворе.
− Платон… - Мария Львовна смотрела сквозь щелочку в шторах, как дворник, поправляя шапку, идет по тропинке к себе в домик, как его дыхание дымится и кружит вихрами по морозному воздуху.
− Медведь какой-то стал! - тихо сказала она и улыбнулась, как будто припомнив что-то.
− Что, мама? Ах, да пусть его! Пойдемте за стол, согреетесь!
Артемида, под руку с матерью, вошла в гостиную, где их ждал Григорий.
− Зятек, поздоровайся хоть со мной! А то пропал куда-то, не приезжаешь, не навещаешь! – Мария Львовна протянула мужчине руку, тот сделал вид, что целует ее. – Ну, почуй тещеньку, Гриша, голодная я, признаюсь, с утра ничего не ела!
Гостья, не дожидаясь особого приглашения, окунула руки в таз, подождала, пока на них набросят полотенце, помусолила ладони, поправила перстеньки и села за стол. Григорий предусмотрительно отодвинул для нее стул.
− Ну, посмотрим, чем богаты? Как тут живет моя доченька? Хорошо ли живешь, Артемидушка? − Мария Львовна, захватив со стопки блин, потянула его к себе, тот разорвался, повис на ее руках безвольной тряпочкой. – Толстоваты блинцы у вас, толстоваты. Кухарку поменяй, дочка!
Та кивнула.
− Ну, за встречу, за прибытие мое в гнездышко молодых! − теща кивнула всем сразу, подняла рюмку и опрокинула ее, кисло поморщившись.
Григорий внимательно рассматривал гостью. До женитьбы он видел Марию Львовну всего несколько раз, когда обсуждали приданое и сговаривались о свадьбе. Тогда, летом, мать невесты показалась ему немного простоватой, с грубыми, присущими людям более низким, чем она себя мнила, манерами. Но думать об этом было ни к чему. Артемида уже была названа его невестой, дата свадьбы тоже назначена, так что уж тут носами воротить. Зато отец Артемиды обещал ссудить некоторую сумму, чтобы Гриша смог выкупить назад все потерянные чайные, снова закрутить дело, упущенное отцом.
− Мамочка, расскажите, как там папенька? Как здоровье его?- Артемида разомлела от духоты, от угощения, что так и исчезало в ее маленьком ротике, от маменькиных тяжелых, резких духов. – Не приехал, не смог?
− Да голова у него, гудит голова, как пчелиный улей гудит. А все от чего? – Мария Львовна строго подняла вверх указательный палец.
− Отчего же, маменька?
Та глянула на Григория, кивнула сама себе и ответила:
− От забот. Твой-то муж, доченька, не шибко хозяйство свое ведет. Все нам приходится. Отчеты, покупки, то официанты воруют, то повара продукты меняют… Убытки сплошные! А ты, Гриша, ни разу и не поинтересовался у приказчиков-то, как дела! – она покачала головой. – Нехорошо! Муж мой сказал, ежели так и дальше пойдет, не дадим денег тебе, как ранее обещали, не в коня корм!
Григорий нахмурился.
− Да это как же так?! Я к приказчикам каждый день езжу, они говорят, что все в порядке, отчеты мне дают, прибыль указывают. Только вот, Мария Львовна, странное дело!
− Что такое, сыночек?! – плаксиво-сладким голосом пискнула теща.
− Да вот как не приду за выручкой, говорят, что вашим людям отдали и что, мол, на наш счет вы сами все положите. А денег как не было, так и нет. Мне за продовольствие платить будет скоро нечем.
Мария Львовна вся подобралась, надев каменную маску безразличия.
‒ Ни тебе, Гришенька, и ни твоему отцу нас учить, как дела вести! Вы, может, и из потомственных купцов вышли, а вот, смотри, все растеряли. Все между пальцев пропустили. А мы сами всего добились, теперь этого из рук не выпустим.
Григорий открыл, было, рот, готовясь возразить, но женщина сразу скривилась.
− Ой, Гриша! Ой! Голова-то как от твоих укоров разболелась! Зачем ты на праздник в меня копья свои мечешь?!
− И, правда, Гриша! – подхватила Артемида, видя забегавшие маменькины глаза, – перестань, мама устала. А свои дела решай с отцом своим. Это он все прошляпил, моя семья пытается помочь, а ты опять за укоры!...
Гриша покраснел, возмущенно вскочил, но тут встала и Мария Львовна.
− Спасибо, дочка, но плохо что-то мне, пойду прилягу. Ты вели потом мне все поддать в комнату, поем.
− Да-да, мамочка! Видишь, Гриша, что ты наделал! – Артемида зло посмотрела на мужа.
− Ты не права! Я только лишь хочу узнать, где мои деньги! - пожал плечами Григорий.
− Да какие они твои, Гришенька! – повернулась в дверях Мария Львовна. – Наши, сынок, наши. Теперь мы одна семья, значит, и дело у нас общее. Не серчай, так ведь лучше будет!
Григорий сжал кулаки и хотел ответить, но женщины быстро вышли и закрыли за собой дверь. Мужчина услышал, как скрипят половицы под их ногами на втором этаже дома, как смеется Артемида, а мать вторит ей тоненьким, мышиным писком…
Гриша вспомнил, как отец уговаривал его жениться на Артемиде.
…− Сынок, я не в праве заставлять тебя. Я все понимаю, ты сам должен вершить свою жизнь. Но ты знаешь, мальчик мой, что скоро пойдем мы по миру. Дело мое, конечно, не Бог весть какое, чайные всего лишь, но жить хочется, как раньше. И Дуняша, если станет бесприданницей, кто ж ее тогда в жены возьмет! А Артемида – красивая девушка, чуть со злобинкой, чуть заносчивая, но зато ее отец обещает нам помочь, не дать разориться. Может, стерпится – слюбится, а? Я тоже твою мать не любил, когда женился, а потом сладилось все, успокоилось…
− Эх, папа, папа! Ты свою жизнь промотал, теперь мою загубить хочешь! – Гриша ходил из угла в угол, хмуро поглядывая на отца. – Зачем дорогие лошадиные упряжки покупал, зачем усадьбу за городом?! Вот денег и не хватает…
− Ну, ради Дуни! Ну, умоляю тебя! – вконец разорившийся Гришкин отец заплакал пьяными слезами. – Спаси от позора, сынок!
Незавидна была участь разорившихся купцов, а уж тем более их обедневшей родни…
…Григорий тогда согласился, послушал отца…
Но с женой у Григория не ладилось, как будто на разных языках говорили, он все больше, впрочем, помалкивал, думая, как возродить отцовское дело…
…Гриша поднялся по лестнице и хотел, было позвать жену, но замер у приоткрытой двери в тещину комнату.
− Вот, Артемидушка, письмецо тебе привезла! От Тимоши твоего! – Мария Львовна хихикнула. – Убивается парень по тебе, сохнет. Я надежды-то в нем не задуваю, наоборот, обещала, что хорошо все будет.
Артемида зашуршала конвертом.
− Мама! Мне бы его хоть одним глазком, одним глазком посмотреть… И… Ну, в общем, Гриша ему и в подметки не годится! Дурак у меня муж, ох, дурак!
− Ничего, вот обчистим его до нитки, тогда его в работный дом, ты выйдешь за Тимошу и заживем, лучше прежнего!
− Ой, мамочка, такие ласковые слова Тимофей пишет…
Артемида еще что-то лепетала, когда Григорий, распахнув настежь дверь, уставился бешеными глазами на жену.
− Ой, Гриша! А что ты тут делаешь? – нервно хохотнула Мария Львовна, обхватывая зятя руками и пытаясь повиснуть на нем.
− Артемида! Что у тебя в руках? – спросил он, оттолкнув тещу.
− Ничего, ничего, дружочек…
Гриша хотел вырвать из рук жены письмо, но тут внизу распахнулась дверь, по дому пронесся холодный вихрь.
− Барин! Барин! – услышал Гриша знакомый голос. – Барин, Дунька, сестра ваша, пропала!...