Знакомясь с материалами «Записок Ученого комитета Морского штаба Его Императорского Величества» за 1830 год, обнаружил интересный рассказ, которым хотел бы поделиться с Вами, дорогие читатели и подписчики.
Читая его в оригинале, несмотря на наличие «ятей» и устаревших речевых оборотов, просто утонул в тексте, как будто в детстве, когда запоем проглатывал замечательные произведения Джека Лондона и Жюля Верна.
Описываемые непосредственным участником - капитаном брига, - события произошли в апреле - мае 1826 года в Коралловом море в районе восточного побережья Австралии.
Приведенные в материале географические названия со временем, возможно, изменились, поэтому не все упомянутые объекты мне удалось обнаружить на современных картах.
Тем не менее, не это главное.
Одно представление всех сложностей и опасностей, повседневных для эпохи парусного флота, заставляет с глубоким уважением относиться к морякам, независимо от места их рождения и национальности. Причем, русским морякам, решавшимся на длительные морские переходы, например, на нашем севере, Проведение вряд ли могло при кораблекрушении предоставить столько шансов для спасения, как в описанном ниже случае...
Относительно необычного названия брига: предполагаю, что свое имя он получил по наименованию острова Вудларк, расположенного в северной части Соломонова моря на расстоянии 240 км от Новой Гвинеи.
В силу своих способностей я попытался адаптировать текст к состоянию, удобоваримому для уха и глаза современного человека, а как вышло — оценивать вам.
Часть же присущих текстам тех времен речевых оборотов, а также терминов эпохи парусного флота оставлены без изменений. Для сохранения, так сказать, аутентичности.
В скобках будут указаны настоящие наименования географических объектов, о которых, как предполагается, идёт речь в тексте.
Итак...
"Гибель брига «Вудларк» и бедствия, которые в течение 26 дней претерпевали бывшие на этом судне.
Бриг «Вудларк», отправленный на Мыс Доброй Надежды из Гобард-тауна (возможно, порт Хобард, находящийся в южной части острова Тасмания?), что в Новом Южном Уэльсе, вышел в море 24 марта 1829 года, и, войдя в пролив Баса (Бассов пролив?), имел благоприятные ветры, поэтому мы полагали, что сможем обойти Королевский острова (остров Кинг?) с запада, чтобы потом южным проходом достигнуть назначенного места.
Не пройдя еще на 2 градуса к западу от пролива, мы встретили крепкие ветры северо-западных и западных направлений, которые дули с такой свирепостью, что судно не могло им больше противоборствовать, и мы вынуждены были вернуться к проходу вокруг Северной стороны острова Тореса (возможно, имеется в виду группа островов Торресова пролива, тянущаяся примерно на 150 км от материковой части Австралии до острова Новая Гвинея).
17 апреля в 12:00 по наблюдениям широта нашего места была 23 градуса 17 минут южная, долгота 153 градуса 36 минут восточная, дул умеренный северо-западный ветер, отчего мы и не могли идти обыкновенным путём по другую сторону Рек-рифа, где за несколько лет до этого погибли 2 судна.
Поэтому для своего движения избрали пролив шириной около 130 миль между Рек-рифом и Барьер—рифом (Барьерным рифом?), обозначенный на карте Флиндерса (Мэтью Флиндерс (1774-1814) - британский мореплаватель, сделавший немало важных открытий при исследовании Австралии).
В ночь с 17 на 18, держась середины этого пролива, мы двигались со скоростью от 6 до 7 узлов.
В 3 часа ночи бриг ударило о коралловый риф, причём, так сильно, что через несколько минут руль выбило из петель, а обе палубы были проломлены так, что мы лишились надежды спасти судно.
Первейшим нашим помышлением было сохранить жизнь находившихся на бриге людей, всего 24 человек, для этого не оставалось других средств, кроме гребного катера длиной в 22 фута и большого яла в 16 футов длиной.
Темнота ночи усугубляла опасность нашего положения. Волны шли через палубу, буруны разбивались с такой жестокостью, что мы переживали, как бы бриг не разрушился до рассвета.
В четвертом часу волной унесло с кормы ял.
Невозможно описать, что мы почувствовали, лишаясь одного из главных средств к нашему спасению, старались утешиться, смотря на оставшийся катер, хотя знали, что в него поместится не более 18 человек.
Все свои усилия мы потратили, чтобы собрать на катере как можно больше припасов. Взяли восьмиведёрный бочонок с водой, сухарей, говядины, вина, пива.
Из вещей взяли хронометр, секстан, бумаги, все это положили в катер; пассажиров, в числе которых было 2 женщины и десятимесячный ребёнок, усадили в катер с несколькими матросами; капитан же с остальными остались, чтобы соорудить плот, считая из-за ошибки в счислении или из-за неверности хронометра, что судно стоит на Барьерном рифе, а, следовательно, не далее 90 или 100 миль от берега новой Голландии (западной части Австралии).
Это мысль, конечно, придавала нам силы в наших трудах, когда потом мы 7 дней добирались до побережья материка.
Мы удачно спустили катер и ожидали возможности отойти на нем, как вдруг, к довершению наших бедствий, он опрокинулся.
Таким образом, в одно мгновение мы лишились не только всего того, что собрали для нашего употребление и существование, но лишились и надежды что-либо снять с брига, который все больше и больше разбивался жестоким волнением.
В таком бедственном положении трудно было не предаваться отчаянию, но нужно отдать справедливость всем оставшимся на судне, что они сохраняли хладнокровие и твёрдость духа против напасти.
Когда рассвело, мы на всем пространстве увидели весь ужас безнадежности нашего положения, так как бриг стоял на оконечности обширного кораллового рифа.
Несчастные наши товарищи держались на опрокинутом катере, недалеко от которого прямо за кормой брига мы увидели небольшой камень около 20 футов в диаметре - единственное место на всем рифе, возвышавшееся над водой.
На бриге срубили мачты, и к этому камню, как к первому средству нашего спасения, мы обратили все усилия, и ведомые Проведением, невзирая на большие буруны, достигли желаемого убежища.
Сразу же начали собирать стеньги, реи, веревки, выброшенные волнами, и делать плот, чтобы плыть на нем к материку по воле ветра, но когда закончили, увидели, что он не примет и половины спасающихся.
Тогда подтянули за камень опрокинутый катер и обнаружили, что его подводная часть широко проломлена в двух местах, обшивка по обеим сторонам кормы сорвана, а мачты, весла и паруса унесены в море.
Здесь необходимо заметить о счастливом в таких условиях обстоятельстве, что если бы бриг встал лишь на кабельтов в какую-либо сторону от того места, где остановился, тогда ни одна живая душа бы не спаслась.
Сохранение самого судна и найденное нами место для отдыха, конечно, нужно отнести к благости Проведения, далее оно сопровождало нас во всех выпавших нам испытаниях.
Мы поставили катер на плот, и посредством нескольких гвоздей и болтов, случайно взятых с брига, а также найтовов, проведенных около форштевня, так скрепили катер, что, к всеобщему приятному удивлению, он начал соответствовать нашим намерениям на свое спасение.
Закончив работу, мы решили дождаться следующего утра.
На камне, на котором мы находились, могло поместиться только 17 человек, а семеро были на гребном судне, стоящим за камнем с подветренной стороны.
На расстоянии около 200 миль от берега, заключенные на небольшой скале, всю ночь омываемые волнами, не имея ни пищи, ни питья, мы все еще не предавались отчаянию.
На рассвете 19 апреля, осмотрев бриг в тщетной надежде отыскать что либо для нас полезное, мы оставили наше несчастное убежище, разделясь таким образом, что 18 человек сели на катер, а 6 - на плот.
Около 48 часов мы не употребляли никакой пищи, но, по счастью, поймали барана, который с брига спасся вплавь. Его убили, кровь слили в ведро и постарались утолить жестокую нашу жажду, мясо же разделили на плот и на катер по равной части на каждого человека.
Длинные доски употребили вместо весел, сломанное весло - вместо мачты, а парус сделали, пришив скатерть к куску парусины. Без руля, имея только компас и секстан, взяв на буксир плот, на этом небольшом гребном судне мы пустились в путь.
На плоту мачтой служила тонкая часть мачты с принадлежащей ей парусом.
При хорошей погоде и благополучном попутном ветре, попеременно изменяя курс, мы шли с надеждой достигнуть берега за 48 часов, но вскоре увидели, что наши надежды были тщетны.
Через час времени мы вышли из зоны острых камней, которыми был усеян риф, и в полдень, всё еще имея бриг поле зрения, держа южное направление, по наблюдениям высоты солнца определили широту нашего места: 21 градус 52 минуты. При благоприятной погоде, умеренном ветре и спокойном море мы двигались со скоростью около двух с половиной миль в час.
В полночь ветер начал свежеть и поднял небольшую зыбь, от которой на гребном судне сразу же почувствовалась тяжесть буксируемого плота, потом вырвало банку, к которой он был прикреплен. Тогда привязали плот к корме, но чуть спустя он несколько раз так сильно ударился в катер, что всем нам это угрожало гибелью.
Природное человеческое желание сохранить жизнь побудило нас отвязать плот, но мы при этом надеялись, что он тоже, как и катер, достигнет берега.
Однако, вскоре мы поняли, что ошиблись, потому что через час потеряли плот из вида, и на рассвете уже не обнаружили его следов.
Продолжая курс по тихому открытому морю, непрестанно вычерпывали из катера воду. Начиная испытывать жажду, мы в то же время не были так голодны, чтобы есть сырую баранину, которая уже портилась.
При сильной жаре и жажде мы нашли большое облегчение, если поливали морской водой голову и шею, потому делали это постоянно.
При приближении ночи 20 апреля наши опасения и переживания о несчастных наших сострадальцах с плота были таковы, что мы не смели об этом спрашивать друг друга (впоследствии мы никогда ничего о них не слышали, но предполагаем, что они погибли на Барьерном рифе).
Чувствуя недостаток руля, не имея никакого инструмента, кроме карманного ножика, мы сделали из обломка весла нечто, подобное рулю.
Ночное молчание было прервано было голосом одного из нас, который сказал, что перед носом подводные камни. Спустив парус и усилив греблю, мы обошли их, но на рассвете увидели, что надежда наша о близости берега напрасна: мы находимся между мелей, состоящих из подводных камней и песчаных банок, простирающихся от нас со всех сторон, кроме восточной.
Море было спокойным, но мы несколько раз натыкались на мели и остановились у большой песчаной банки, чтобы попытаться найти каких-нибудь моллюсков или иное средство для утоления нашей жажды.
Несколько яиц морских чаек, хотя и весьма отвратительного вкуса, принесли большое облегчение нашим пересохшим горлам.
Нужно было бы для отдыха от непрестанного сидения на катере остаться на ночь на той банке, но хороший ветер и тихое море придали нам силы к продолжению пути.
Ночь прошла несколько приятнее предыдущих. Луна приближалась ко второй четверти и ее свет давал возможность лучше наблюдать курс по компасу и рассеивал темноту, которая только умножала горестное впечатления от нашего бедственного состояния.
Мы надеялись завтра по утру увидеть берег, но после восхода солнца при ясном вокруг нас горизонте увидели, что обманулись в этой надежде.
Только ожидание того, что она исполнится на следующий день, укрепляло наши силы, мы старались сему способствовать взаимным сообщением разных забавных случаев и происшествий. Особенно занимал нас десятимесячный наш спутник, который, хотя по слабости матери, и был лишен обыкновенной своей пищи, но переносил это жестокое состояние и часто улыбался.
Невинные эти улыбки некоторым образом нас ободряли.
Около полудня 22 числа мы опять вышли на мелководье, состоящее из подводных камней, и вынуждены были для облегчения катера выйти из него и тащить по мелкому месту.
Сил наших для этого едва хватало.
По произведенным нами наблюдениям, широта той части мели, на которой мы находились, была 21 градус 41 минута Южная, а, так как мы держали на юго-запад, следовательно, течение относило нас на север. Мы шли на юго-запад для того, что, считая себя на удалении около 400 миль от залива Мортона, хотели взять как можно ближе к берегу.
Наконец, полностью обойдя окружающие этот берег рифы, мы в течение ночи держали курс на север. Действия наши были единообразны - каждые два часа сменялся стоящий на руле и на носу. Все усердно желали занять это место, потому что такая вахта позволяла отвлечься от тяжелых мыслей.
По мере приближения рассвета опасения наши, что мы опять не увидим берег, усиливались, и когда восходящее солнце открыло высокие горы нового Южного Уэльса и ряд небольших островов, радость наша была неописуемой.
Тотчас решили идти к ближайшему из них, и к 6 часам пополудни находились милях в 5 от него. В это время наступил штиль, и мы пошли на вёслах, причем, гребли так усердно, что через короткое время лишились сил и бросили весла, пытаясь вернуть потраченные силы. Катер в это время несло по произволу течения...
Когда наконец мы пристали к этому острову, увидели, что он состоит из скалы, немного покрытой мхом и травой, между которых росли небольшие деревья, годные на дрова, но не было ничего, что могло бы утолить наш голод или жажду. Это вызвало у нас отчаяние! Найдя небольшую заводь, завели в неё на ночь катер и обратили все наши старания к поиску воды.
Не имея никаких орудий для копания песка, мы в разных руках местах руками выкапывали ямы, надеясь, что добудем хоть какую-нибудь воду. Но труды наши остались тщетными, и мы в горестном молчании легли на песок, ожидая некоторого успокоения и подкрепления наших сил от сна, крепко заснули.
По утру, чувствуя себя намного лучше, начали подготовку к продолжению пути к материковому берегу, который находился от нас в 9 или 10 милях.
Починили парус, из срезанного сука сделали рею, которая до этого состояла из двух связанных палок, и около полудня 24 апреля пошли в путь, надеясь достигнуть берега до сумерек.
К неожиданной нашей радости, обходя одну из оконечностей острова, мы увидели место, покрытое устрицами, тотчас причалили к берегу, и меньше, чем через 5 минут, один из наших матросов, привлеченный вороной, влез почти на неприступную скалу и оттуда закричал: - вода, вода! Там он нашёл ее таком изобилии и такой свежести, что мы с благодарными слезами насладились ниспосланной Проведением помощью. Конечно, никто из нас никогда не имел и не будет иметь таких счастливых часов, какие доставило нам обретение этой воды.
С 17 числа мы не пили ни капли, и вся наша пища состояла из нескольких вышеупомянутых яиц и сырой печёнки барана, которой мы промазывали засохшие нёбо, предпочитая это средства другому, употребленному двумя или тремя нашими спутниками.
По окончании нашего пиршества мы заполнили водой бывший у нас бочонок, набрали множество устриц и других моллюсков и двинулись дальше от этого счастливого для нас места.
Следующая ночь прошла значительно лучше, чем все предыдущие, и в 9 часов следующего утра мы пристали к большому берегу недалеко от мыса Клинтона на широте около 22 градусов 30 минут, поставили катер в небольшой песчаный залив, и, когда вышли на берег, нам показалось, что все наши бедствия закончились, хотя мы и находились в дикой пустыне.
Отправившись в разные стороны искать воду или другие нужные для нас вещи, увидели разведенный огонь, и в молчании следуя за звуком, о котором предполагали, что он исходит от рубки дров, надеялись познакомиться с жителями, но они, увидя нас, тотчас скрылись с криками ужаса.
На расстоянии около мили от катера мы нашли источник воды, и к довершению всех наших в этот день успехов, увидели дикую собаку, которая пожирала Эму, только что ею пойманного и убитого.
(Под названием Эму известна природная в новой Голландии (Австралии) большая птица. Ниже в этом повествовании сказано, что верхняя часть ее ноги весом равна ноге большого барана. Уже сама необыкновенная величина этой птицы возбуждает желание иметь о ней сведения, и чтобы удовлетворить любопытство читателей записок, в конце повествования помещено описание этой необыкновенной птицы, извлеченное из вышедшего в Лондоне сочинения врача Кунингама под названием «Два года в новом Южном Уэльсе»).
Легче себе представить, чем описать, с каким удовольствием мы отняли у неё добычу, развели огонь, вытащили катер на берег, вынули медный компасный ящик и превратили его в кастрюльку для варки похлёбки из куска Эму и дикого лука, найденного неподалеку.
Наслаждение наше при этом великолепном пире было тем больше, что мы его никак не ожидали.
Назвав это место Губа Птицы, запаслись водой и отправились в путь дальше вдоль берега к заливу Мортона.
Хорошая погода при попутном ветре и успешное в течение ночи плавание к юго-востоку подавала нам большую надежду, что дня через 3 или 4 мы достигнем селения, в котором за 3 года перед этим был один из наших спутников.
По утру опять пристали к берегу и по виду назвали это место «Несчастный берег», ничего не нашли пригодного для продолжения нашего пути. В этот день и в следующий мы не имели никакой другой пищи, кроме сваренной шкуры с Эму и нескольких жареных кусков его мяса, а нас было 18 человек.
К вечеру 27 апреля уже не осталось и воды, хотя мы употребляли её очень бережно.
Невзирая на это, мы надеялись быть в состоянии обойтись без пищи и питья всё то время, в которое, по мнению нашему, могли достигнуть желаемого места.
Продолжая плавание до 29 апреля, ночью мы придерживались берега, а днём шли мористее, и, имея благополучные ветры, не желая терять времени, нигде не приставали к берегу для поиска пищи.
Наконец, зашли в залив неподалеку от устья реки, с большой точностью изображенной на карте капитана Флиндерса на широте 24 градуса 10 минут и обозначенной, как губа Бастард.
Тотчас же вошли мы в воображаемую реку, не останавливаясь в устье, но вскоре, к крайнему нашему сожалению, увидели, что это не река, а солёное озеро, простирающееся на 5 или 6 миль.
Через час нам опять посчастливилось, и мы отыскали воду в двух выкопанных местными жителями колодцах, которые были так малы и находились в таком месте, что увидели их мы случайно.
Ночь провели на песчаном берегу, а на рассвете, к своему прискорбию, увидели, что дует свежий юго-западный ветер, совершенно нам противный.
В нашем бедственном положении, не имея ничего съестного, мы не переставали надеяться на благость Проведения, и через некоторое время нашли песчаную банку, покрытую устрицами, немного дикого щавеля и бобов.
Противные ветры держали нас в том месте неделю, то есть до 6 мая, и в каком же мы были состоянии?
Проводя всю ночь под проливным дождем, без малейшей от него защиты, без обуви, ежедневно собирались на песчаную банку, чтобы, питаясь устрицами, сохранить наше существование, и лишь мысли об оставленных нами близких придавали нам сил.
Видя при наступлении каждого утра, что ветер не меняется, некоторые из наших товарищей хотели идти к губе Мортона сухим путем, но успеха в этом предприятии вряд ли можно было ожидать, потому что на пути находились горы, реки, и, может быть, другие препятствия.
Утром 7 мая к большой нашей радости мы увидели идущих к нам двух аборигенов, отправили навстречу к ним одного матроса, у которого цвет лица был такой же, как у них. Они отнеслись к нам по-доброму и дали нам огня, которого у нас не было уже 11 дней.
На протяжении утра число их увеличилось, пришли женщины и дети, и мы решили, что пищу их составляют бывшие с ними собаки и частично рыба, ибо они имели небольшие круглые сети. Взрослые мужчины были вооружены копьями, а у молодых были какие то мячики, которые они бросали в деревья и при этом очень веселились.
Мы желали и всячески старались вызвать в них расположение к нам. Около полудня число их умножилось, они собирались со всех сторон, но вскоре свое отношение изменили.
Отослав женщин и детей, 30 человек нас окружили и начали отнимать рваную нашу одежду, у женщин забрали 2 простыни и красное платье. Видя, что этот цвет их особенно возбуждает, мы отдали им оставшийся у нас большой лоскут красного флага, чему они очень обрадовались, но этим не удовлетворились.
Нам показалось, что, может быть, секстан произведет на них такое действие, которое их несколько остановит. Принесли его, начали поворачивать, наводить стёкла, и тогда прибывшие к нам посетители отступили назад, переговариваясь между собой и поглядывая на нас с подозрением.
Вдруг все они обратили внимание на двух бывших с нами женщин, одну из них хотели от нас отнять, но мы, применив силу, воспротивились этому, и, желая от них освободиться, решили идти к катеру.
Дикари последовали за нами, грозили своими копьями , перебежав через лес, пришли к нему первыми.
Катер нужно было спустить на воду, но мы из-за слабости сил не могли сдвинуть его с места. Один из дикарей, видимо, особенно добросердечный, решил нам помочь; мы дали ему и другим, стоящим рядом, несколько гвоздей, дверные петли и другие подобные безделицы, тогда все они бросили свое оружие, окружили и очень быстро спустили катер на воду. Мы поспешили отойти от берега и успокоились не раньше, чем отошли на приличное расстояние.
На протяжении двух дней мы были в виду того места. Имея на каждого человека по 2 кружки воды в сутки, без какой-нибудь пищи, мы не останавливались до 10 числа, когда вышли на берег на широте 25 градусов 8 минут.
Там отыскали воду в небольшой яме в камне и нашли плод, очень похожий на гранат, с такими же семенами, но только не вкусный.
В воскресенье 11 мая нас прижало ветром к губе Гервей. Хотя местные жители подошли к берегу, даже вошли по горло в воду, изъявляли своё благоприятное расположение, предлагали плоды, но мы не решились подойти к ним, и продолжили путь до сумерек, когда не видя ни одного человека, вышли на берег. К счастью, в новом месте нашли пресную воду и множество вышеупомянутых, похожих на гранат, плодов, после чего отправились дальше.
В 21 час вдруг сильным течением нас понесло к подводным камням, составляющим оконечность песчаного мыса. С самого начала бедствия наше положение не было опаснее.
Катер почти совсем залило; для облегчения всё, что могли, выбросили в воду; откачиваться не было возможности. Гибель наша казалась неизбежной, как вдруг течением нас невредимо пронесло между камней в чистое место, и как-будто чудом катер наш быстро увлекло в нужном нам направлении.
Мы все короткой благодарственной молитвой принесли свою благодарность Господу, милосердная воля которого спасла нас. Подкрепленные в надежде, продолжали путь, ежедневно ожидая увидеть поселение, и, наконец, 14 мая на рассвете увидели три приметные горы, известные под названием Стеклянных Домов в близости залива Мортона.
Около 8 часов утра мы достигли входа в этот залив, и вскоре подошли к мысу Локаут неподалеку от селения Брисбен, где стоял передовой караул.
Начальство и все жители приняли нас очень тепло и помогли всем, чем могли. Через 10 дней мы отправились в Сидней на бриге, принадлежащем правительству. Могли бы преодолеть этот путь за 3 или 4 дня, но вместо этого крепкие южные ветры продержали нас 26 дней, то есть с 26 мая по 21 июня, в Сиднее.
Глубокое сочувствие со стороны окружающих перенесенным нами бедствиям, активная помощь тем, кто в ней нуждался, переполняют наши сердца благодарностью, которая останется с нами до конца наших дней.
---------
Эму - вышеупомянутая необыкновенная птица ростом почти с человека, ноги и шея у нее очень длинные, тело плотное и тяжёлое, не имеет языка и крыльев, не имеет перьев, а покрыта чем-то средним между перьями и волосом. Вместо крыльев по бокам у нее короткие ласты, она не может летать, но бегает очень быстро. Собаки гоняются за эму, ловят их, но редко едят их мясо, потому что им не нравится его запах.
Они так сильно брыкаются или бьют ногами, что от одного удара собака может перекувырнуться и быть сильно зашиблена.
Умные собаки, забегая к ним спереди, вдруг вскакивают на шею, и тогда дело кончено, но самая проворная едва ли сможет догнать Эму.
Один раз, когда я поехал на такую охоту, встретил их пять штук вместе. По удивлению, с каким они на меня смотрели, можно было заключить, что никогда не видели белого человека верхом. Я ехал на легкой бойкой лошади, пустился вскачь, но они всегда от меня уходили. Сначала допустили к себе на четверть мили, потом вдруг повернулись, протянули длинные свои шеи, быстро бросились на вершину небольшого холма, прежде чем я успел направить лошадь в ту сторону. Допустив меня на прежнее расстояние, они побежали вниз. Достигнув вершины того холма, я увидел их на другом в полумиле, остановившихся и как будто к себе подзывающих. Таким образом они меня дразнили около часа.
Из мяса Эму в пищу употреблять можно только заднюю часть, которая так велика, что когда мне случилось после охоты четверть часа пронести 2 ноги, я очень устал. Мясо видом и вкусом похоже на говядину, весьма приятно, особенно мясо молодых.
Эму откладывают по 6 и 7 яиц такой же величины, как у страусов, и прекрасного темно-зелёного цвета. Из скорлупы, которая очень крепка, делают хорошие чашки.
Число этих птиц уменьшается по мере увеличения населения, и, может быть, через некоторое время в новой Голландии (Австралии) Эму будут известны только по приданиям, подобно тому, как ныне в Англии известны волки и дикие кабаны..."
