...Для начала расшифрую аббревиатуру БЛОН. Это слово, если его можно так назвать, придумал мой папа после того, как ленинградцы (члены стационара ЛГУ) обиделись на поставленный весёлыми казанскими студентами на подходе к нашему стационару пограничный столб с табличкой “Золотая Орда”, написанной стилизованным под арабскую вязь шрифтом и вкопали поперёк дороги стилизованное пограничное бревно, обозначающее начало владений великого Казана. Вот чесслово, прям обиделись и хотели уже идти войной на неприкосновенные владения Чингиз-хана (в нашем случае СанСаныч-хана и НикНикыч-хана). Но отговорили их великие татарские князья СанСаныч и НикНикыч. И предложили сделку: убрать ненавистную ленинградским росичам табличку с надписью “Золотая Орда” в обмен на мир и взаимопонимание! Согласились росичи, на мировую пошли - испили с татарами пару литров спирту чистого, в моря на рыбный промысел сходили ещё спирту взявши, барана жертвенного (в чупинском сельпо купленного) зажарили ещё спиртом заливши, и на том и разошлись мирно восвояси, правда, уже кто как мог: кто на карячках, кто на рогах, а кто и просто под брёвнышко ближайшее закатился да там и схоронился до времён лучших-протрезвительных...
И вот тут-то папа и предложил это странное название, которое так всем понравилось своею броскостью, лаконичностью и суть жития беломорского передавшего в точности! А расшифровывается оно так: Беломорский Лагерь Особого Назначения. И какова же суть жития беломорского - спросите вы, что прям вот аж Лагерь Особого Назначения? А всё просто! Выше я уже писала, что Белое море было отдельной жизнью со своими правилами, законами, со своей психологией и своим бытом. Какие люди там приживались и выдерживали суровый ритм севера, я тоже уже писала. Это студенты-практиканты приезжали туда, как гости, на 2–3 недели на полный пансион. А те, кто открывал стационар по весне и жил там до консервации на зиму глубокой осенью, а порой и зимовал там, кто обеспечивал жизнь других и вкладывал себя в это дело без остатка — вот эти люди и были фактически героями! И не придуманы были все тамошние правила и условности - они были продиктованы самой жизнью и являлись необходимыми для соблюдения теми, кто хотел не съехать с рассудка и вернуться домой к семье и любимым. Что значит “не съехать с рассудка”? Это значит остаться в живых в прямом смысле этого слова. Там, на острове, была своя печальная статистика на этот счёт: каждый год один или два человека кончали с собой. Кончали потому, что не выдерживали одиноких зимовок, не выдерживали тоски и холода. Тогда ещё не было сотовых телефонов, стационарного телефона на острове тоже не было, электричество зимой на острове вырабатывалось персональными маленькими дизельными станциями, а топливо приходилось экономить. Была рация, но только для экстренных случаев, да и по ней, знаете ли, за жизь не поболтаешь. Да и до ближайшего посёлка пешком особо не дойдёшь. Простое письмо отправить или получить зимой была целая проблема: почта доставлялась на остров с материка только по воде, по суши дорог для транспорта не было. Снегоходы тоже были роскошью, к тому же и расточительством. Всё упиралось в топливо, которое завозили с осени, но сами понимаете, в ограниченном количестве, так как это тоже было дорого. А вот оружие тогда у всех зимующих было в обязательном порядке. А как же? Это - север! Живности всякой хищной, зимой не спящей, там предостаточно! Да и мародёры, бывало, попадались. А зимовать всё равно нужно было. Зимой стационары как раз от разграбления мародёрами и охранялись - там было много ценного научного оборудования. Вот и стрелялись люди.
На нашей станции тоже был один такой случай. Не выдержал человек - пустил себе пулю в череп. Вальнул из двустволки охотничьей прямо себе в рот. Думаю, не стоит описывать, что из этого получилось. Папа тогда по весне ездил до основного заезда мозги с кровью со стены отскребать, обломки черепа собирать и остатки тела из помещения выгребать. Один ездил - больше никто не решился. Похоронили того человека на материке на поселковом кладбище. На острове не стали. Вывозить на большую землю тоже не захотели - и дорого, и хлопотно, и возможности особо не было. Семья была не против. На том и порешили. А папа долго ещё отходил от этого...
...Ну, да прочь печали! Лучше я про северное сияние расскажу! А было это так...
Год точно не помню, но, по-моему, 1987. Вторая половина августа месяца. Считай, начало беломорской осени. Народу на стационаре мало, только избранные: званые и желанные гости. Обычно это были очень интересные и необычные люди науки и культурно-творческих направлений - бывали и писатели, и известные барды. Даже киношники питерские как-то заезжали, правда, к питерцам. Но татар посетили с удовольствием, как главную достопримечательность острова (что из этого вышло - расскажу позже)! Ну, так вот. Сидим мы все после ужина в кают-компании (так у нас столовая называлась). Каждый своим делом занят: кто в карты режется, кто песенку тихонько под гитару мурлычет, кто байки местные травит. В общем тишь-гладь-божья благодать! В доме натоплено. Девчонки-поварихи (студентки добровольцы из стройотряда) чего-то вкусненькое, типа “кашников” (лепёшки такие из утренней каши с черникой или голубикой) на огромной печной плите лабают, а заодно и чайник кипятят. Хорошо так, уютно! А за окном темень страшнейшая!
Ночи в августе на Белом море настолько тёмные, что вытянутой руки от локтя до ладони уже не видно. По нужде и то старались не ходить ночью - убиться можно было! А как же: сортир (пардон за мой плохой хранцузский!) находился чуть поодаль от жилых домов и от нормальной дороги. Вела к нему тропка-мосток, постеленная на столбиках через болотно-каменистый участок, петляющая между сосен. Так по ней и днём-то пройти было целым приключением, а уж ночью - и подавно! Вот и не решался никто в трезвом состоянии сей маршрут совершать. Ну так вот сидим мы, балдеем. И вдруг с улицы крик дикий: “Сюда! Сюда скорей все!!!” Перепугались мы, выскочили, кто в чём был на улицу - мало ль чего, уж больно крик дикий был. И замерли...
Над нами, разрезая чёрное небо, извиваясь причудливыми петлями, струясь и переливаясь, сверкая невероятно ярко, струилась широченная изумрудно-зелёная лента небесного свечения - СЕВЕРНОЕ СИЯНИЕ!!! Редчайшее явление для этого времени года и этой климатической полосы. Оно было непередаваемой красоты! Потом мне объяснили, что зелёный цвет — это цвет “молодого” северного сияния. А цветное бывает только зимой в сильные морозы.
Мы смотрели, раскрыв рты. Никто даже не шевелился, хотя на улице вдруг очень сильно похолодало и изо рта шёл пар, а мы были кто в майках, кто в футболках с коротким рукавом, а один парнишка даже с голым торсом. Вокруг стояла абсолютная тишина, будто все звуки просто выключили. Это было так непривычно и странно, но мы не придавали этому значения, так как были полностью поглощены этим волшебным зрелищем. Длилось оно недолго - всего несколько минут. Но запомнилось на всю жизнь, хоть и замёрзли мы все тогда до безобразия!
В общем, что и говорить, а после такого зрелища о сне и речи уже не шло! Бурные обсуждения переросли во всеобщее веселье, а потом и в поход в одну из красивейших лагун острова встречать рассвет.
...После своего фееричного дебюта северное сияние радовало нас ещё несколько ночей. Правда, в уже более простой форме - в виде короны. Но тем не менее, чтобы лучше его рассмотреть и насладиться этим зрелищем в полной мере, папа и Саныч устроили ночной выход в море на нашем чудо-корабле, мечте пиратов всех морей и океанов - “Монче” (в переводе с лопарского “Красивая”), подальше от всех берегов, что бы свет фонарей не мешал любоваться сказкой. Дорога же оказалась не менее интересной.
Давно известно, что север — это удивительный мир! Холодные воды северных морей просто изобилуют чудесами! Я всегда с завистью смотрела на наших аквалангистов, когда они готовились к погружениям. Всё спрашивала, всем интересовалась. В общем, прилипала к ним, как банный лист к одному месту, чем сильно их напрягала. Они же в свою очередь старались относиться ко всему с большим терпением и сдержанностью. Но всему есть предел! И вот когда я начала их доставать просьбой взять меня с собой под воду, они не выдержали и в один такой аквалангистский рейс сделали следующее. Где-то нашли самый маленький аква-костюм сухого типа. Напялили его на меня. Сунули мне дыхательную трубку, маску и самое главное - надели на меня аквалангистский пояс с грузилами, который помогает опуститься под воду. Попытались ещё навесить хотя бы один баллон с воздухом, но мои маленькие хиленькие крючконожки подогнулись, и я рухнула на палубу приплюснутая, как медуза. Что ж, я готова, одета, проинструктирована. Вперёд! Я по всем правилам опускаюсь с кормовой лесенки в воду. Немного отталкиваюсь от неё, продолжая держаться одной рукой за перекладину - страшно ж ведь всё-таки! И происходит то, чего я ну никак не могла предположить - я зависаю в воде по пояс, как поплавок, и ни туда, ни сюда! Когда на меня только навесили этот пояс с грузилами, я даже ноги переставлять нормально не могла от тяжести, а в воде весь этот вес куда-то испарился! К тому же резиновый костюм надулся, как шар (моего веса не хватало для того, чтобы стравить воздух из костюма через специальный клапан), и я стала похожа на Пузыря из известной сказки.
В общем, погрузиться мне так и не удалось. Вылезти обратно самостоятельно тоже не вышло - меня затащили уж как получилось. Поглумились надо мной немного. Объяснили, почему всё так произошло и в сотый раз - почему мне пока рано заниматься дайвингом. Сказали, что всё у меня ещё впереди и занялись своими делами. Самолюбие моё в тот момент было убито на повал. Вот так мне и надо: нечего к людям с глупостями липнуть, когда они серьёзными делами заняты и от этих дел их жизни зависят! После этого случая к аквалангистам приставать я перестала и только из далека иногда за ними наблюдала. Что ж, “месть — это блюдо, которое подают холодным!” И у терпеливых аквалангистов она удалась на славу! Да и маленькой назойливой зазнавшейся девчонке сей урок на пользу пошёл - слушать наконец-то научилась! О, как!
Продолжение следует...
(Алёна Герасимова)