СТИХ ОСИПА МАНДЕЛЬШТАМА
Когда б я уголь взял для высшей похвалы –
Для радости рисунка непреложной, –
Я б воздух расчертил на хитрые углы
И осторожно, и тревожно.
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,
В искусстве с дерзостью гранича,
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,
Ста сорока народов чтя обычай.
Я б поднял брови малый уголок
И поднял вновь, и разрешил иначе:
Знать, Прометей раздул свой уголёк, –
Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!
Я б несколько гремучих линий взял,
Всё моложавое его тысячелетье,
И мужество улыбкою связал
И развязал в ненапряженном свете,
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,
Какого не скажу, то выраженье, близясь
К которому, к нему, – вдруг узнаешь отца
И задыхаешься, почуяв мира близость.
И я хочу благодарить холмы,
Что эту кость и эту кисть развили:
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.
Хочу назвать его – не Сталин, – Джугашвили!
Художник, береги и охраняй бойца:
В рост окружи его сырым и синим бором
Вниманья влажного. Не огорчить отца
Недобрым образом иль мыслей недобором,
Художник, помоги тому, кто весь с тобой,
Кто мыслит, чувствует и строит.
Не я и не другой – ему народ родной –
Народ-Гомер хвалу утроит.
Художник, береги и охраняй бойца:
Лес человечества за ним поёт, густея,
Само грядущее – дружина мудреца
И слушает его всё чаще, всё смелее.
Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска,
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко,
И я хотел бы стрелкой указать
На твердость рта – отца речей упрямых,
Лепное, сложное, крутое веко – знать,
Работает из миллиона рамок.
Весь – откровенность, весь – признанья медь,
И зоркий слух, не терпящий сурдинки,
На всех готовых жить и умереть
Бегут, играя, хмурые морщинки.
Сжимая уголёк, в котором всё сошлось,
Рукою жадною одно лишь сходство клича,
Рукою хищною – ловить лишь сходства ось –
Я уголь искрошу, ища его обличья.
Я у него учусь, не для себя учась.
Я у него учусь – к себе не знать пощады,
Несчастья скроют ли большого плана часть,
Я разыщу его в случайностях их чада…
Пусть недостоин я еще иметь друзей,
Пусть не насыщен я и желчью, и слезами,
Он все мне чудится в шинели, в картузе,
На чудной площади с счастливыми глазами.
Глазами Сталина раздвинута гора
И вдаль прищурилась равнина.
Как море без морщин, как завтра из вчера –
До солнца борозды от плуга-исполина.
Он улыбается улыбкою жнеца
Рукопожатий в разговоре,
Который начался и длится без конца
На шестиклятвенном просторе.
И каждое гумно и каждая копна
Сильна, убориста, умна – добро живое –
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.
Ворочается счастье стержневое.
И шестикратно я в сознаньи берегу,
Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,
Его огромный путь – через тайгу
И ленинский октябрь – до выполненной клятвы.
Уходят вдаль людских голов бугры:
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,
Но в книгах ласковых и в играх детворы
Воскресну я сказать, что солнце светит.
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:
Для чести и любви, для доблести и стали
Есть имя славное для сжатых губ чтеца –
Его мы слышали, и мы его застали.
***
МОЯ ПАРОДИЯ
Чего раздумывать подолгу, друг поэт,
Бери уж уголь, разрождайся одой!
Но лучше, взяв перо, макнуть – и вот скелет
Стиха, что весь насыщен несвободой.
Ещё удобней в руку ручку взять,
Что шариковой (Шариков?) зовётся.
Поэта слово может удивлять,
Но мысль его вперёд несётся.
До гаджетов не каждый смог дожить
Ваятель поэтического слова.
А то бы од под сотню наплодить
Сумел бы этот мастер стопудово.
А дальше углем, ручкой ли, пером,
Компьютерною ли клавиатурой
Орудуй автор явно иль тайком!
Исполни долг свой пред литературой.
Вглядись в глаза большого мудреца,
Проникнись близостью душевной, не телесной.
Проникшись, ты почувствуй в нём отца
(До фазы гибельной, арестной).
Восславь диктатора публично от души!
В истории их было ох как много. Будет
Ещё немало. Так что, автор поспеши
И пошурши, а рифму гений ссудит.
Поэт, себе ты на подмогу призови
Пул эллинских имён, а также римских.
В бессонницу Гомера оживи:
В диктаторах черт море херувимских.
Тугие паруса, Эсхилов Прометей –
Сказания о подвигах далёких.
И ты, поэт талантливый, сумей
Восславить современников жестоких.
Жестокость их во благо той стране,
Которая диктаторов желает.
А если не желает, то вдвойне
Во благо – государство процветает.
Диктатор обожает постоять
В лучах любви и славы на трибуне.
Однако не забудет пострелять
Всех тех, кто недоволен накануне.
Коль роста невысокого тиран,
То комплексы душевные терзают.
Но внешне он величествен, как хан:
Враги пусть гнутся или убегают.
Бессменный и бессмертный государь
(Чего уж прятать общий взгляд ментальный!),
Он всем отец родной (не только царь)
И лидер на века национальный.
Мы любим так его, что кушать нету сил.
И я его люблю, как папу и как маму.
Он друг спортсменов всех, детей. Он научил
Любить меня его подошвы, словно даму.
Конечно же, он светлый указал нам Путь
В грядущее, какое ручкой не опишешь.
Как, впрочем, и пером, и углем. Намекнуть
Могу: не понял коль, себя на кол нанижешь.
В текущей жизни ты не бойся сбить в мозоль
Клавиатуру компа или гаджет разный.
Иначе жизнь твоя в несчастную юдоль
Немедля превратится. Перец этот ясный!
Диктатор мыслью запросто своей одной
Вторую в мире армию пошлёт на сечу.
А если вдруг проигран в поле бой,
То в телевизоре победу обеспечит.
Да здравствует великий исполин
И все другие в мире исполины!
У каждого народа он такой один
В текущую эпоху. Гните спины!
В другой эпохе будет исполин иной.
И снова поколенья будут спины гнуть иные.
Путь каждый раз указан в рай прямой,
А прошлые пути все были как один кривые.
Друг всех спортсменов, всех детей и исполин,
Вождь всех народов (своего народа также
Хозяин, крепостник, рабовладелец-господин)
В предательстве винит и саботаже
Имеющих иные мысли о пути
Развития страны и государства.
Подход един для членов общества: блюсти
Должны почтенье и не допускать бунтарства.
Сегодня в счастье плавает страна.
Иль в домнах плавится. И едут неотложки.
Страна раскалена то ль добела, то ль докрасна,
А друг народа: то ль Дорогин, то ль Дорожкин.