Начало января - это поздние жёлтые рассветы, жёлтыми их делает свет ленинградских фонарей. Начало января - это значит можно, проснувшись, лежать на спине и смотреть в окно, через широкую щель между шторами, как рождается новый зимний день. Работа бармена не требует вставать ни свет - ни заря, можно появляться на работе не раньше полудня, бар открывается только в два, а наполняется посетителями и вовсе после пяти. Себастиану нравилось стоять за стойкой, наливать «шорты» и «лонг-дринки», кивать завсегдатаям, перебрасываться двумя-тремя фразами с весёлыми компаниями, рассказывать истории из жизни подвыпившим дамочкам, которые были не прочь провести с ним время до утра (некоторым это удавалось) и, находясь в центре кипучей жизни бара, быть при этом скорее зрителем, нежели актёром.
По пути на работу Себастиан часто, как правило по средам, заходил в церковь, стоявшую наискосок от здания, где располагался бар. «До церкви близко, да идти склизко, а до кабака далеко, да идти легко», - не совсем к месту вспоминал он бабушкину присказку. Церковь Святых праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы была не самой близкой к его жилищу на Провиантской, но стояла рядом с его работой - кабаком, и в этой церкви Себастиан крестился, а потому считал подходящим и правильным заходить туда каждую среду перед началом рабочей недели. Зайдя внутрь, он обычно широко крестился три раза, повторяя про себя: «Господи, прости и помилуй!», потом писал записочку «За упокой Анны Григорьевны», покупал свечку, ставил её Николаю Угоднику и, уходя, снова трижды крестился, повторяя на этот раз «Господи, спаси и сохрани!»
Крещение Себастиан принял поздно, уже взрослым. Он относился к православию довольно спокойно, точнее - никак. Когда обряд крещения из таинства превратился в модный тренд, он вообще перестал рассматривать для себя такой путь. Когда мода воцерковляться и носить кресты и крестики на груди и поверх одежды пошла на убыль, он частенько шутил над своими приятелями и знакомыми, не увидев на них нательных крестов в раздевалке стадиона или в бане. «Где ваши кресты, христопродавцы?» - с насмешкой вопрошал у них, и не дожидаясь ответа, указав на вытатуированные у себя на животе чуть ниже пупка три крынных креста, громогласно объявлял: «А мой крест всегда при мне!»
Дочь купила ему крест, когда Себастиану было тридцать семь, и вручила со словами: «Папа, покрестись, пусть за тобой Бог присматривает!» Отшутиться татуировкой крынных крестов не получилось, она умела быть настойчивой и упрямой. От своего ближайшего друга Димы-художника, подрабатывавшего татуировкой в своей мастерской на Карповке, Себастиан слышал, что некто Отец Олег, настоятель Церкви Святых праведных Симеона и Анны, захаживает в мастерскую, но не для того, чтобы наслаждаться полотнами, а ради наколок. На вопрос Себастиана, что и где Дима колет батюшке, он услышал ответ: «Конечно Самого Патрона, - и во всю спину, конечно!» Также Себастиан узнал, что у Отца Олега был когда-то порван бицепс - шрам заметен до сих пор - и он старше Себастиана на пару лет. Не тратя на раздумье больше чем нужно, Себастиан решил, что кандидатура батюшки вполне подходящая и попросил художника замолвить словечко насчёт крещения. Художник отзвонился довольно быстро - батюшка долго выспрашивал, кто и почему вдруг хочет принять крещение, какие татуировки на Себастиане, видимо удовлетворившись ответами - дал «добро».
Холодным январским утром Себастиан стоял в церковном дворике, притаптывал, чтобы меньше мёрзнуть, и ждал Отца Олега. Церковь была старая в стиле Петровского барокко. Возведена в камне в 30-х годах восемнадцатого века при Анне Иоанновне на месте деревянной, заложенной в 1712 году в честь рождения дочери Петра I — Анны. Выданная отцом за Гольштейн-Готторпского герцога Карла Фридриха в 1728 году Анна Петровна умерла в немецком герцогстве вскоре после родов. 14 февраля 1735 года герцог в память о любимой жене учредил орден Святой Анны. Впоследствии орден перешёл по наследству к сыну «голштинца» Петра III, Павлу. Его мать, императрица Екатерина II, относилась к ордену как к игрушке сына, дозволяла ему жаловать российских сановников от его имени, но её выбору. Чтобы скрыть от матери награждения, совершённые по своему решению, Павел велел изготовить маленькие копии ордена, которые возможно было навинтить на эфес шпаги с внутренней стороны и легко прикрыть от соглядатаев императрицы. Церковь стала церковью ордена Святой Анны. В ней заседала Кавалерская дума ордена, а с 1868 года действовало общество вспоможения бедным, содержавшее детский приют и богадельню. После революции уже в 30-х годах церковь была закрыта, а помещение приспособлено под склад. В 50–х отреставрирована, как памятник архитектуры и в 80-х приспособлена под метеорологический музей.
После восстановления в 91-м году служений за церковью укрепилось мнение, что многое что сделано для реставрации было на средства питерских напёрсточников и фарцовщиков, чему подтверждением были крепкие молодые люди со сломанными носами и ушами, явно бывшие и действующие боксёры и борцы, приносившие сумками иконы, добытые различными путями в пустеющих деревнях и сёлах Ленинградской области.
Задрав голову, Себастиан смотрел на шпиль. Шпиль колокольни и вправду был очень примечателен, водружённный голландским мастером Германом ван Болесом. Этот мастер, автор знаменитого символа города - шпиля с корабликом над Адмиралтейством, приехал в Россию из Амстердама, когда ему едва исполнилось двадцать два года. Вся его карьера прошла в Санкт-Петербурге. Современники именовали его «разных художеств мастер». Он прожил в Санкт-Петербурге безвыездно до самой смерти и весь этот период выполнял столярные и плотницкие работы, строил купола, шпицы, подъёмные и раздвижные мосты, водоливные машины, водяные и ветряные мельницы, деревянные и каменные шлюзы. Ему так и не довелось, удерживаемому российскими венценосцами практически насильно, вырваться хоть ненадолго, хоть пред самой смертью, обратно на родину. Он умер вдали от родных краёв, заточённый хоть и в золотую но клетку, и тень его бродит во время белых ночей и осенних наводнений вдоль набережной Фонтанки и по Летнему саду, тоскуя по родной Голландии.
Оторвав взгляд от шпиля, Себастиан увидел, что к нему через двор направляется батюшка в модном финском пуховике поверх сутаны. Чем ближе подходил Отец Олег, тем больше Себастиан узнавал в нём Диму, но не художника, а своего старинного знакомца по спортинтернату, пловца и впоследствии бандита, примкнувшего к одной из питерских ОПГ. Это было в середине 90-х, после громкого убийства главы питерской комиссии по управлению государственным имуществом - один чрезвычайно рыжий политик поклялся тогда на его могиле «найти и отомстить» - ОМОН с СОБРом лютовали, обыскивая подозрительные подвалы, чердаки и примыкающие к ним помещения. Чиновник был убит не «абы как», а четырьмя снайперскими выстрелами через крышу служебного «Вольво» с чердака из дома напротив, причём водитель, жена и охранник не получили ни царапины. Тогда-то Себастиан и помог диминому дяде вынести и спрятать завёрнутую в лисью шубу снайперскую винтовку, очевидно, числившуюся за Димой. Был ли тот причастен к громкому убийству или нет, Себастиан так и не понял, да и не хотел он об этом знать. Пути их к тому времени разошлись, изредка до Себастиана доходили слухи, что бывший его знакомец сидел в «Крестах», но сидел неплохо - каждую субботу его отпускали, чтобы он мог навестить свою бабушку и та не волновалась, что с внуком произошло что-то худое. Продолжали его выпускать и после того, как он сломал надзирателю ногу, хотя сильно помяли, тогда вроде бы и порвал он бицепс, а через какое-то время и скудные слухи умолкли. А теперь, спустя почти двадцать лет, к нему навстречу в поповской сутане шёл Дима-пловец. Как во втроросортных шпионских кинофильмах с каждым шагом утверждаясь, что идущий навстречу именно тот, кем показался на первый взгляд, они шли по церковному двору. Взгляд батюшки молил: «Я не тот, мы раньше не встречались! Мы видимся впервые!» Взгляд Себастиана ответствовал: «Здравствуй, я рад, что ты жив, что не остался там, в девяностых с простреленной грудью умирать под дождём на обочине. Не волнуйся, я не выдам тебя! Мы незнакомы». Подойдя друг к другу, они крепко пожали друг другу руки и обнялись. Ни словом ни жестом не подали виду, что у них есть общее прошлое. В то воскресенье батюшка очень убедительно попросив всех прихожан и клириков покинуть церковь, закрыл её до понедельника. В то воскресение Отец Олег совершил ритуал крещения с особым тщанием, отдав часть своих земных долгов.