О романе Алексея Иванова «Тени тевтонов» (2021)
Мое знакомство с творчеством Алексея Иванова началось с самого яркого и сильного романа. Я говорю о «Пищеблоке». Книга проняла меня буквально до самых глубоких читательских косточек. Детские впечатления от пионерских лагерей, выживания в лагерных и школьных коллективах, давление «комсостава» (училки, директорша и т. п.), тяжкая атмосфера несвободы и отсутствия элементарного выбора, такая же несъедобная каша, такие же слипшиеся макароны, такие же бессмысленные речевки, дикие смотры строя и песни, загубленный месяц драгоценных летних каникул — все есть в романе, все так и было в жизни. И вместе с тем яркие, необычные пейзажи, несущие важную смысловую нагрузку, ностальгическое ощущение отроческой романтики, жизнеутверждающий финал, открывающий дороги и горизонты — все впечатлило и вызвало живейший интерес.
Покончив с «Пищеблоком», я ринулась читать всего Иванова: «Золото бунта», «Географ глобус пропил», «Общага на крови», «Чусовая», «Тобол», «Сердце пармы», о котором уже рассказывала беседка — все было достаточно интересно, но уже не производило такого сильного и глубокого впечатления. Предпоследний роман «Тени тевтонов» вызвал лишь недоумение. Но обо всем по порядку.
Действие «Теней...» разворачивается в Кенигсберге в двух временных плоскостях: в 1457 и 1945 годах. Бывший краевед, Иванов любит раскручивать местные региональные достопримечательности и превращать глубинку в потенциальные туристические центры. Наверное, это здорово. Но к литературному творчеству как таковому ничего не прибавляет. Наоборот, создается впечатление некоей предвзятости и не то, чтобы корысти, но, скажем так, долгосрочных материальных перспектив.
Итак, мы с Ивановым переносимся на побережье Балтики. Знаменитый писатель решил затронуть тему западных крестоносцев. Текст изобилует подробнейшими и, с моей точки зрения, скучнейшими описаниями боев, специфических картин рыцарских быта, длиннейшими историческими справками. Получилось ли показать дух времени? Дух рыцарства? Мне кажется, нет.
То, что можно было описать как откровения и тончайшее духовидчество, вышло слишком брутально и как-то плоско. Без выхода в Небо. А рыцарство, пусть даже тевтонское, - не просто дикое германское язычество и аскетический монастырский дух. Это еще и возвышенное проникновение в святыни христианского духа, высокие идеалы самоотверженности и предания себя Христу.
Судьба человека, традиционно являющаяся центром русской классической литературы, решается Ивановым всего лишь как сюжетный ход. Не скажу, что автор не сострадает своим героям, но им явно не хватает того внутреннего светлого авторского согревающего начала, которое в «Пищеблоке» прозвучало с такой убедительной силой. Там герои страдали и боролись не в пустую, а здесь нагромождение событийных линий и сюжетные хитросплетения не связаны внутренним смыслом, и сколько бы ни старался тот или иной герой, его усилия не вознаграждаются.
Есть правда жизни, а есть литературная правда. Они соприкасаются далеко не всегда. В художественном произведении события зависят от воли главных героев и разворачиваются таким образом, чтобы подчеркнуть авторский замысел и отношение к героям.
В «тевтонах» все темно и бессмысленно, а судьбы людей никак не зависят ни от внутренней логики развития романа, ни от личностного начала самих персонажей. Человек ничего не решает, все зависит от воли случая и вмешательства сверхъестественных сил. В результате остается ощущение натянутости и не возникает понимания, зачем, собственно, автору именно так кончать роман? Впечатление бессмысленного хаоса, который якобы правит историей человеческого общества, не оставляет надежды, которая, как правило, сияет героям в конце романа (исключение составляет «Общага на крови», не являющаяся исторической).
Автор лишает читателя светлого ощущения веры в силы героев и, соответственно, в свои собственные. Делается это не для того, чтобы подчеркнуть бессмысленности кровопролитий, а просто из прихоти автора. Игры с сюжетом, не более того.
Любовь советского офицера Володи и немецкой девушки Хелли обрывается совершенно бессмысленно и равнодушно, и даже патетическая фраза «Он сильнее танка» звучит не убедительно, а безвкусно. Претензия предать их любви неземное начало не вполне удалась, хотя местами описание взаимного чувства героев по-настоящему выразительно. Кроме того, если средневековый суккуб, действующий в средневековой части романа, - настоящий демон похоти и разврата, то его двойственное воплощение в Володе и Хельге — образце чистой, большой любви выглядит совершенно неуместно.
В романе есть безусловные удачи. Очень сильно выглядят описания концентрационных лагерей, условий жизни и выживания, нравов немецких офицеров. В них проглядывает сила слова и художественного образа прежнего Иванова и важная гуманистическая составляющая произведения. Интересен образ Володи — характерный для Иванова волевой интеллигентный парень, исполненный нравственной силы, отважный и целеустремленный.
В целом создается впечатление, что перед нами не самодостаточное литературно-историческое произведение, а готовый сценарий для крутого боевика в стиле фэнтези с готическим уклоном. Если рассматривать роман в качестве такого сценария, он вполне удачен. Но если оценивать как чистую литературу, безусловно слабоват. Тени рыцарских сражений, безусловно, очень эффектно и вполне устрашающе будут выглядеть на экране (чему, уверена, мы скоро будем свидетелями), но в процессе чтения, где читатель один на один с автором и его языком тени рассеиваются и даже исчезают при ярком внутреннем свете разума, не нуждающегося в помощи спецэффектов и прочих киношных подпорок.
Чтобы был интересен чистый текст, недостаточно живописаний битв и разрушений, фэнтезийных чудовищ и зверски рычащих рыцарей. Нужно нечто большее. Язык, дающий простор читательской мысли, живые, достоверные образы и сюжет, развитие которого подтверждает авторский замысел и вдохновляет читателя, а не выстраиваются в прихотливый узор, созданный отстраненной писательской фантазией.