Найти тему
РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ

"Однажды 200 лет назад..." Май 1823-го. Часть II

Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!

Продолжаем путешествие по маю 1823-го года (первая часть - здесь) и на очереди у нас буквально "ах-какое-чудесное" письмо одного брата к другому. Семейство Муравьёвых одарило Россию сразу четырьмя примечательными сыновьями: один из них был декабристом, другой - прославленным воином с добавлением "Карский", третий - усмирителем Польши и Белой Руси, звавшийся также "Виленский" и "Вешатель" (последнее, конечно, заглазно, ведь легенда о его пристрастии "вешать" - именно что легенда), последний - литератор ярко выраженного духовного направления. В сегодняшнем письме от 10 мая 1823 года, отправленном из Москвы в действующую армию, старший Александр (тот, что "декабрист") обращается ко "второму" - "Карскому" с размышлениями о родственных отношениях, службе, деньгах... Обратите внимание на совершеннейший стиль изложения!

"Премного тебя благодарю, любезнейший брат и друг мой Николай, за твое письмо от 2-го марта сего года. Спешу на оное отвечать, чтобы не подумал ты, что я дружбою разлучился с тобою. Подобная в тебе мысль весьма для меня оскорбительна. Ежели, по сие время, я редко к тебе писал, то поверь, любезный брат, что холодность в том не участвует: приучены будучи с молодости не слишком друг о друге хлопотать, и живши сначала все вместе, мы не имели нужды в частых письмах; служба, обстоятельства холостых людей были почти одинаковы у нас. Но с летами, переменилась и судьба наша; круг действий наших умножился, сделался сложнее; особы, с коими тесно соединились, разделяя участь нашу, принесли естественно перемену в образ нашей жизни. Согласно с сим, должны и мы были прикладывать, правила в воспитании нам данные к настоящим обстоятельствам, и производить в них модификации, которые теснее-бы нас с братьями связывали. Но мы оставались при стоическом нашем эгоизме; впрочем, всегда много друг друга любя; отвыкли друг от друга, и теперь иным из нас, может быть, и кажется, что братья его не любят и оставили. Но не станем обманываться, любезный брат, будем друг в друге уверены, исправим только ошибку нашу, т.е. молчаливую нашу дружбу. Сделаем ее несколько позвучнее письмами нашими; гармония всегда сердцу приятна. Словом: будем писать друг другу почаще, и искренно, с доверенностию и дружелюбием, забыв прошедшую мнимую холодность!
Ты пишешь, любезный друг, что кроме жалования, нечем тебе содержаться. Тоже самое могу и я тебе сказать; ежели б не имение, в котором ты посетил меня, и которое для приобретения его и улучшения, повлекло меня в большие долги, ежели б не имение сие, то говорю: что и мне нечем было-бы жить; ибо Батюшка совершенно отказался мне давать положенное жалование. Он теперь содержит только Сергея в пансионе у Бибикова, и Андрея оставившего гражданскую службу, и поехавшего в Тульчин для определения себя в кавалерийской полк. Они оба получают по 2000 рублей в год. А мы с тобой и с Мишей, ничего не получаем. Отзыв Батюшкин тот, что он обременен долгами
Забудь горе свое, любезный брат Николай; верь, что тебя здесь любят братья, и выкинь из числа томных мыслей твоих: не надеюсь скоро увидеть круг ваш. Зачем сие уныние?..
... Кто неразлучно пригвоздил тебя к службе? Сам ты, любезный брат, сам ты сего хочешь. Неужели никогда тебе не жениться, потому, что первая попытка тебе не удалась? - и попытка, в которой, не прогневайся, много участвует твое собственное упорство? Неужель Отец, не имеет права испытывать жениха дочери своей? Не простительно-ли ему, ежели он медлит? Но когда уже согласие его почти произнесено, как-то было когда ты был у нас, то ради маловажного оскорбления, которое иными даже за оскорбление не почтется, ради сего малого неудовольствия, ради щекотания самолюбия, которое недостойно внимания высокой души, ради всего сего, лишаешься ты добровольно, может быть, супруги могущей усладить жизнь твою, могущей потопить в любви своей все твои огорчения, печали, неудовольствия. - Ах, брат любезный! подумай о том, что ты делаешь. Не называй порок - добродетелью! Не гордись упорством своим! Не жертвуй щастием твоим — обиде мнимой! - Или признайся - ты не любишь!..
... Поздравил-бы тебя полковым командиром, ежели бы сия новая должность, сблизила тебя с нами, или подавала надежду, что ты оставишь совсем, службу. Впрочем, ежели тебе приятно сие новое место, то поздравляю тебя. По желанию твоему в скором времени будешь ты снабжен новейшими лучшими и прекраснейшими маршами, увертюрами, и протчею военной музыкою на весь оркестр. Я уже послал, в Петербург за этим, и коль скоро мне пришлют, немедля, по данному тобою адресу к тебе все доставлю; также и Арии и пас[с]ажи, которые ты у жены моей просишь. Желаю, любезный друг, чтобы все сие тебе понравилось.
Я с женою живу еще в Москве, по причине болезни ее; на днях решится должно, поедем-ли ныне летом в деревню или здесь останемся; ты-же, для верности, адресуй первое свое письмо в Волоколамск и в Ботово; a ко второму, получишь верный адрес. Жена моя тебе кланяется, любезный брат, и желает тебе, сколь можно, спокойствия и удовольствия; Племянница твоя София, которую еще не знаешь ты, целует у тебя руку. Я же сердечно и душевно тебя тебя обнимаю и остаюсь многолюбящий тебя друг и брат"

Впрочем, "декабрист" Александр Николаевич был довольно... условный. Будучи основателем "Союза Благоденствия", в 1819-м он вышел из него, так что в событиях 1825-го участия не принимал, тем не менее, был осуждён "по VI разряду", сослан в Сибирь - без лишения дворянства и чинов, а в дальнейшем, занимая самые различные должности, дослужился до действительного тайного советника (ещё при Николае I), затем - до генерал-лейтенанта и даже сенатора.

-2

А меж тем в столице в совершенно мирном - казалось бы - сообществе литераторов, именуемом "С.-Петербургскiмъ Вольнымъ Обществомъ Любителей Россійской Словесности", кипят самые настоящие страсти, организуются "партии", плетутся интриги и заговоры... Об этом сообщает князю Петру Андреевичу Вяземскому 23 мая 1823 года непосредственный свидетель сих процессов замечательный литератор и тоже декабрист (только уже "действующий" Александр Бестужев - "Марлинский". Текст приводится с литографированного издания 1904 года, что - ввиду оригинальности нереформированных ещё грамматики и правописания - лишь добавляет тексту очарования.

"Простите меня, любезнѣйшій Князь изъ всѣхъ знакомыхъ мнѣ князей, что давно не писать къ вамъ; тому причиной было публичное засѣданіе Общества. Я поджидалъ окончанія, чтобы рапортовать вамъ объ успѣхѣ; теперь начинаю хотя и не отъ яицъ Леды, хотя и не отъ яицъ прошедшей Святой недѣли, но почти съ того же — съ предъуготовительныхъ собраній, которыя были весьма бурны.

Надо вамъ сказать, Князь, что у насъ въ Обществѣ, Богъ вѣсть отъ чего, завелись партіи. Гнѣдичь, котораго смѣнили съ вице-президенства, есть посеребренная пружина первой. Онъ посредствомъ Дельвига и Плетнева какъ сквозь рѣшето просѣваетъ слухи, которые отравляются, пройдя змѣиный ротъ Воейкова. Слѣдствіемъ оныхъ было неудовольствіе Ѳ. Глинки на Греча и на Общество, которые, какъ онъ думаетъ, желаютъ его затмѣнія. Другая партія есть партія положительнаго безвкусія; у ней голова князь Цертелевъ, а хвостъ (тѣла нѣтъ) Борисъ Ѳедоровъ и еще два или три поползня. Есть и цензурные, или лучше сказать, полицейскіе партизаны, именно Вороновъ; прочіе суть благомыслящіе гласные, полугласные и безъ словъ. Число послѣднихъ статистовъ, какъ водится, есть наибольшее.

Сперва споры были назначить или неназначить публичнаго чтенія. Тому иные противились, потому что сами ничего не сдѣлали: другіе сомнѣвались, сдѣлаютъ ли что-нибудь путное остальные; но какъ всякій изъ званныхъ хотѣлъ попасть въ избранные, большинство рѣшило: назначить. Пошелъ переборъ пьесъ. Я предложилъ между прочими и вашъ отрывокъ изъ біографіи почтеннаго нашего поэта И. И. Дмитріева, но какъ рукопись была въ цензурѣ, онъ до послѣдняго засѣданія не былъ читанъ. Въ послѣднее я предложилъ Обществу исключить изъ числа назначенныхъ для чтенія пьесъ разборъ одъ Державина Цертелевымъ, чистой вздоръ, гдѣ кромѣ: прекрасно, неподражаемо, божественно, забавнаго было одно имя сочинителя. Но чтобъ не показать пристрастія, и свой 2-й Вечеръ на Бивуакахъ. Цертелевъ возрился (sic), шумѣлъ, защищалъ красоту своей пьесы, возсталъ противъ неформы суда, однакожъ шары покатились, и онъ слетѣлъ кубаремъ. Въ слѣдъ за этимъ Гречъ читалъ вашъ отрывокъ — Цертелевъ воскликнулъ противъ неформы, говоря, что теперь уже поздно назначеніе, но я доказывалъ неправду, Гречь настоялъ въ исполненіи, а пьеса избрана была 19-ю противъ 4-хъ. Собраніе исполнилось 22-го маія (т. е. вчера) въ залѣ Державиной. Народу было много, мелькали и звѣзды и перья и султаны, — чтеніе началось въ 7 1/2 часовъ. Гречь изложилъ во введеніи занятія и цѣль Общества и кончилъ благодарностію Общества Предсѣдателю, который по болѣзни не могъ теперь присутствовать. (Вообразите, Князь, что предложеніе благодарности Ѳ. Глинкѣ нашло противниковъ въ Обществѣ. Но лѣвая (т. е. правая) сторона восторжествовала, онъ теперь не былъ изъ каприза; но со всѣмъ тѣмъ Общество обязано ему благодарностію за труды и согласіе, а за рѣдкой его нравъ — уваженіемъ. Гнѣдичъ съ причтомъ не былъ тоже).

Булгарина статья была очень занимательна, однакожъ у насъ еще не умѣютъ цѣнить историческихъ занятій. Туманскому аплодировали, и стоитъ; были звонкіе стихи и новыя картины. Корниловичь всѣмъ понравился, его читалъ мой братъ очень внятно. Рылѣева Ссыльный полонъ благородныхъ чувствъ и рѣзкихъ возвышенныхъ мыслей — принятъ съ душевнымъ ободреніемъ. Никитинъ читалъ вашу статью — она всѣмъ полюбилась, и потому что просто высказано, и потому что любятъ героя оной. Рукоплескали. Я прочелъ Пушкина маленькую піеску: Прощаніе съ жизнію. Пушкинъ вездѣ Пушкинъ. Лобанова переводъ изъ Ѳедры — хорошъ. Борисъ Ѳедоровъ — гадокъ, словесной воръ и отецъ преотвратительной — не знаю, какъ и когда прошла сквозь оппозицію его пьеса. Въ заключеніи Измайловъ смѣшилъ болѣе своею тушею, чѣмъ стихами. Но вообще публика была довольна очень, и все прошло прекрасно. Просятъ поскорѣе еще.

Вотъ, любезный Князь, вѣсти объ засѣданіи; теперь пойдутъ кумовства и вѣсточки. Просьба или, лучше сказать, жалоба ваша лежитъ у министра, чающа движенія воды. Но ни одинъ ангелъ не сходитъ возмутить ее. Даже А. И. Тургеневъ ничего не дѣлаетъ; а цензура дѣлаетъ свое. Замѣчанія ея на піесу Олина классической глупости и варварскаго деспотизма. — Критика ваша на Булгарина прекрасна и здѣсь ходитъ по рукамъ прежде растлѣнія, хотя я и не со всѣмъ согласенъ, но силою доказательствъ и слогомъ вашимъ доволенъ, какъ нельзя больше, и больше гораздо прежняго. Она пропущена, разумѣется, съ нѣкоторыми пропусками. Ваше посланіе38) зацѣпилъ князь Цертелевъ, человѣкъ, какъ видно изъ его твореній, ничтожный, съ лубочнымъ вкусомъ, а какъ замѣтно изъ его поступковъ и мнѣній — способный на всякое низкое дѣло. Онъ малороссіянинъ. Измайловъ, какъ видно, хотѣлъ иронизировать цензуру, да самъ, обрѣзанный ею, напечаталъ ей акаѳистъ; простите ему это забавное прегрѣшеніе — онъ предоброй человѣкъ. — Впрочемъ, кромѣ приказовъ Уварова, здѣсь нѣтъ никакихъ литературныхъ новостей. Я стыжусь говорить о себѣ, ничего не дѣлая, ни о чемъ не заботясь. Генерала своего я уже оставилъ дней 12-ть. Ищу другова мѣста, потому что вступать во фронтъ не охотникъ, да и кому охота жить съ конями и съ лошадиными офицерами! Эта нерѣшительность вредитъ мнѣ, и я веду каждой день до вечера.

Благодаря васъ, князь Петръ Андреевичъ, за письмо ваше, прошу удостоить повтореніями; каждое изъ нихъ мнѣ подарокъ. Пишите ко мнѣ, пишите для публики, для Полярной Звѣзды. Она уже формируется. Будьте счастливы, князь, этого желаетъ истинно привязанный къ вамъ Александръ Бестужевъ"

Суровый Судия-Время давно уж вынес свой приговор, имена одних - вроде Цертелева, Фёдорова, Туманского, Корниловича и других забыты безнадежно, других - Бестужева и Вяземского - определил как "интересных авторов пушкинской эпохи" или просто - "спутников Пушкина". А нам же, читая строки из шутливого отчёта Марлинского, остаётся лишь удивляться - до какой степени незначительным кажется теперь этот "хабл-бабл", устроенный самым нешуточным образом вроде бы серьёзными взрослыми людьми.

Обратите внимание на "мелкий бизнес" посередине - разносчика "чего-то". Увеличив изображение, получил что-то вроде... домашних растений в горшочках. Дамы, не угодно ли?
Обратите внимание на "мелкий бизнес" посередине - разносчика "чего-то". Увеличив изображение, получил что-то вроде... домашних растений в горшочках. Дамы, не угодно ли?

Раз уж мы оказались в столице, то традиционного чтения "Санкт-Петербургских Ведомостей" на сей раз - как я это предпочёл сделать в апреле - не избежать! Открываем нумер от "пятницы маiя 4-го дня" 1823 года.

Небезыинтересною показалась мне статистическая заметка о результатах деятельности Кяхтинской таможни, что на границе с Китаем. А и в самом деле - каковы были наши отношения с таинственным восточным соседом. Давайте вспомним также провалившуюся двадцатью годами ранее дорогостоящую затею с посольством графа Головкина. Итак, что же там происходит?

  • "При Кяхтинской Таможне в течение Декабря месяца минувшаго 1822-го года: 1) поступило в промен, за Китайскую границу, Российских и иностранных товаров и транзитных Прусских сукон по объявленной торгующими цене суммою всего на 2.725.032 р. 35 коп. в числе коих: бобров на 13.645 р., выдр на 54.435 р., белки на 694.739 руб. 10 коп., рысей на 29.860 р, соболей на 23.189 р. куниц на 634 р. 50 коп., песцов на 49.859 р. 70 коп., корсаков на 38.258 р. 50 коп., горностаю на 16.598 р. 20 коп., выхохоля на 10.378 р. 10 коп., хорьков на 682 р., кошки на 89.579 р. 60 коп., котиков морских на 161.250 руб., лисиц на 62.482 р., лап лисьих на 206.187 р. 20 коп., лап рысьих на 2.122 р., лап собольих на 3.545 р. 50 коп., песцовых на 1.471 р., хвостов хорьковых на 1.154 р. 20 коп., мерлушки на 552. 239 р., мишуры на 6.492 р., рогов изюбревых на 910 р., струй кабарожьих на 22.856 р. 50 коп..."

Уфф, я, честное слово, устал всё это переписывать вручную... Там ещё много всякого: козлиныя и юфтевыя кожи, верблюды, хлеб в зернах и мукою... Изумляют размеры наших поставок: как мы вообще не остались без белок, "выхохоли", котиков, кабарожьих струй и лисиц? Особенно - без последних, у которых отдельно торгуются и сами шкуры, и лапы (причём, лап на сумму в три с половиною раза больше)? Так-так, а что же мы получаем взамен своих природных ресурсов от хитрых китайцев?

  • "На все сии промененные товары получено в заменъ Китайских 19.148 тюней 9 1/2 концовъ китайки. Чаю местъ: 17.061 байховаго, 122 зеленаго, 2.408 кирпичнаго, и по небольшому количеству дабъ, сахару леденцу, шелковыхъ материй, полушелковицъ, шелку, и разныхъ мелочей, и из Внутреннихъ областей Китайскаго Государства привезено в Маймадчины на 2.290 верблюдахъ и на 1.415 телегахъ"

Гм... Мне одному кажется, что торговля с Китаем шла как-то, что называется, "в одни ворота"? Мы для них, стало быть, рискуем вовсе без лисицы и выхохоля остаться, а они - хитрецы - подсадили нас на чай, который там едва не сам по себе произрастает, и впридачу "по небольшому количеству" шёлку отделываются? И что-то мне это очень напоминает... мм?

Духоподъемныя для всякаго русскаго человека вести получены с турецкой границы:

  • "Известия о высадке Греков на берега Македонии все еще подтверждаются. Известная по неустрашимости своей вдова Бобелина утвердила Греческое знамя на острове Ѳазосъ, откуда Турки получают строевой корабельной лес"

Сия Бобелина, кстати, упомянута Николаем Васильевичем Гоголем в главе "Мёртвых душ", касаемой приезда Чичикова к Собакевичу, весьма наглядно демонстрируя уважительное отношение русской провинции к грекам:

"...На картинах всё были молодцы, всё греческие полководцы, гравированные во весь рост: Маврокордато в красных панталонах и мундире, с очками на носу, Миаули, Канари. Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу. Между крепкими греками, неизвестно каким образом и для чего, поместился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом опять следовала героиня греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные..."
Полагаю, портрет в доме Собакевича был ещё занимательнее
Полагаю, портрет в доме Собакевича был ещё занимательнее

Напоследок уточним - какие погоды стояли в столице давеча?

А, представьте, так себе. Впрочем, как и спустя 200 лет (только у нас сегодня ещё жёстче!) В среду маiя 2-го дня с утра было 7 градусов по Цельсию, а к полудню разгулялось до сколь-нибудь пристойных 13.3 градусов при слабом западном ветре. Было "облачно и просiявало солнце, потомъ дождь, пасмурно".

Петербург кисти Максима Воробьёва
Петербург кисти Максима Воробьёва

Вот и пришло нам время расстаться с уютным и обаятельным маем 1823-го. Но напоследок прочитаем стихи ещё одного автора, кое-что сим маем написавшего... 20-летний "вечный" студент Дерптского университета Николай Языков, друг и однокашник Алексея Вульфа (их тесное знакомство с Пушкиным и постижение "науки обольщения" ещё впереди), видимо, находясь под сильнейшим влиянием Байрона, собственной молодости и ещё кое-чего позажигательней, пишет 11 мая 1823 года бывшему выпускнику Лицея, близкому к почившему "Арзамасу" литератору и издателю Владиславу Княжевичу следующее послание

Они прошли и не придут,
Лета неверных наслаждений,
Когда, презрев высокий труд,
Искал я счастия во мраке заблуждений.
Младый поклонник суеты,
На лире, дружбой ободренной,
Чуть знаемый молвой и славою забвенный,
Я пел беспечность и мечты;
Но гордость пламенного нрава
На новый путь меня звала,
Чего-то лучшего душа моя ждала:
Хвалы друзей – еще не слава!

Я здесь, я променял на сей безвестный кров
Безумной младости забавы,
Веселый света шум на тишину трудов
И жажду нег – на жажду славы.
Моих желаний не займут
Толпы невежд рукоплесканья,
Оракулы веков душе передадут
И жар отважных дум, и смелость упованья.

Когда на своде голубом
Выходит месяц величавый
И вечер пасмурным крылом
Оденет дерптские дубравы,
Один, под кровом тишины,
Я здесь беседую с минувшими веками;
Героев призраки из мрака старины
Встают передо мной шумящими рядами,
И я приветствую родных богатырей,
И слышу силу их ударов;
Пред взорами – холмы разорванных цепей
И море бурное пожаров!
Какой роскошный пир восторгам и мечтам!
Как быстро грудь моя трепещет,
В очах огонь поэта блещет,
И рвется длань моя к струнам!

Очистив юный ум в горниле просвещенья,
Я стану петь дела воинственных славян,
И яркие лучи святого вдохновенья
Прорежут древности туман.
Ты, радуясь душой, услышишь песнь свободы
В живой гармонии стихов,
Как с горной высоты внимает сын природы
Победоносный крик орлов

Таинственный Петербург работы всё того же Максима Воробьёва
Таинственный Петербург работы всё того же Максима Воробьёва

Таким (или примерно таким) увиделся мне май 1823 года, а уж хорош он был или плох - судить всяко не мне. Буду рад, ежели наш двухэтажный выпуск "Однажды 200 лет назад..." пришёлся вам по вкусу!

С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ

Предыдущие публикации цикла "Однажды 200 лет назад...", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ" или в новом каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE

ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу

"Младший брат" "Русскаго Резонера" в ЖЖ - "РУССКiЙ ДИВАНЪ" нуждается в вашем внимании