Начало (1)
Однако, она не угадала. Задание было другим. Полицейский поманил ее пальцем, и показал в сторону дома напротив. На крыльце сидела и умывалась роскошная, очень пушистая трехцветная кошка.
- К нам недавно переехала старушка одна. Тетушка Фанни. – Заговорщическим тоном начал он, сопя у самого Элькиного уха. Словно она могла не услышать. Очень хотелось отодвинуться, или хотя бы ухо потереть, но Элька терпела. Если тебе что-то надо от взрослого – приходится относится к нему снисходительно. Она даже кивнула вновь – в знак того, что все слышит, и вообще – очень понятливая девочка. Хоть и выглядит, как мальчик. Полицейский, кажется, остался доволен:
- Меня, кстати, зови дядя Ван, меня тут все ребятишки так кличут.
Новый кивок, и вежливое:
-Спасибо, дядя Ван.
- До чего приятно иметь с тобой дело! – толстая ладонь впечаталась в плечо. Оставила ощущение жирного тепла. Элька с трудом удержалась, чтобы не передернуться. – У тетушки этой, как видишь, есть кошка. Белка кличут. Имя несуразное какое-то, ну да ладно. Кошка красивая, жаль будет, если потеряется или забидит кто. К нашим местам она еще не привыкла, а мальчишки к ней не привыкли – могут и пнуть, и щенка там натравить. А мне беспокойство будет – скандал улаживать. Ты уж возьми животину под свою опеку? Да и бабульку – за одно. Воды там принести, или что еще надо? Обе вы тут… новенькие. А спросит кто – говори, что мой племяшик. И все дела.
Элька подумала. И снова кивнула. Она была не против, это ведь вовсе не сложно.
Кошек Элька любила, и потому они с Белкой быстро подружились. Та охотно отзывалась на "кис-кис" и спокойно давала брать себя на руки. С тетушкой Фанни найти общий язык оказалось не сложней. И Элька впервые за много лет зажила в свое удовольствие. Играла с мальчишками, лопала утренние бутерброды тетушки Фанни, пекла выкопанную на огороде у деда картошку. Ну и следила за Белочкой, само собой. То и дело притаскивая ту домой
- Тетушка Фанни, а Белка с собакой подралась!
- Тетушка Фанни, а Белочку Рыжий с той улицы пнул! Ну и я ему накостылял!
- Тетушка Фанни...
Тетушка выслушивала все душераздирающие истории, неизменно смешно всплескивала руками и говорила традиционное: «Что бы я без тебя делала, спаситель ты наш!». Потом вела «героя» отмываться и обрабатывать боевые раны. И разрешала тихонько посидеть в гостиной, почитать книги или полистать старые журналы (чистыми руками!). Часто еще и кормила обедом. А если время было не обеденное, то обязательно приносила большущую кружку молока и домашнее печенье.
Белочка обычно устраивалась рядышком, на старом диванчике. Притискивалась к Эльке боком. И «заводила свою шарманку» - так называла тетушка негромкое кошачье мурчание. Элька листала старые страницы, глотала молоко из белой в синей горох кружки... и готова была нарисовать новую картинку: себя, тетушку Фанни и кошку. Втроем идущих домой. Никогда она еще не ощущала так отчетливо, что такое быть «домашней». И уже, кажется, начинала мечтать, что однажды тетушка Фанни оставит ее. Да-да. Обо всем догадается, и оставит. Или, может, Элька наберется храбрости и попросится к ней. Она же добрая, и ладят они не плохо. Элька вот и воду таскает. И посуду моет, и терпеливо сидит над тетрадками, если тетушка вдруг скажет: «А давай-ка, дружок, проверим, как ты готов к школе… а то дядя твой твои куда только смотрит!» Эльке каждый раз хотелось сказать, что никуда он не смотрит. Потому что не дядя. А родителей и вовсе не было, наверное, никогда. Но она молчала. Послушно кивала, и не без удовольствия бралась за тяжелую перьевую ручку, аккуратно выводя буквы. Или цифры. Что уж там тетушке приспичит. Учиться она любила, это же здорово – узнавать новое?
Но лучше всего бывало, когда Фанни выходила из дома, оставляя Эльку, «задремавшую» на своем любимом диванчике. Вот тогда можно было тихо-тихо подняться, и прокрасться в тетушкину комнату. Там, совсем рядом с дверью, висела огромная картина. Совершенно, между прочим, пустая. Нет-нет, это был не черный или белый прямоугольник, вы что! На картине был угол дома, кусты и кусок двора. Видимо, тут только что играли две девочки – валялись цветные мелки, асфальт пестрел от разноцветных зайцев, котят и прочей пушистой мелюзги, даже кукла лежала. И какие-то крупные бусы. Но никого не было. Ни одного человека. Девочки куда-то убежали, а взрослые вообще, наверное, не знали про этот тайный уголок. Элька замирала, не дыша. Ей казалось, что она почему-то помнит это место. И что ей очень нужно туда. Может быть… в этом доме, что был виден лишь углом, жили мама и папа? Не те, что могли подобрать Эльку, словно бродячего щенка на улице. А настоящие. Те, что все же были. Где-то. Когда-то. Но были же? Может быть, эта вот кукла – она была Элькина? Может быть…
Скрипела открывающаяся дверка, и Элька бесшумно и быстро возвращалась на свой диванчик. Зажмуривала глаза. И мечтала, мечтала, мечтала… остаться тут. Как оставалась Белка.
Сегодня эти мечты разбились в дребезги. И сегодня же Элька поняла смысл своего странного задания. Кошку и должны были убить. Просто обязательно сейчас, в этот день. Не раньше. Вот и все. Она бы сразу сообразила, да совершенно забыла про этот особый день, что приходился на конец августа. День, прозванный «Кошачья метка». Сейчас в городах о нем знают не много. Детишки ищут в этот день четырехлистник клевера – «кошачью лапку», приносящую удачу. Да принято еще разыгрывать соседей - воровать у них кошек, и запирать до полуночи. Или до рассвета. Мало кто помнит о том, откуда пошел этот обычай. Мало кто слышал про двоедушцев.
Двоедушцы... маги, оборотни, колдуны. Ведьмы. Для постижения темных знаний отдавшие часть своей души своим постоянным фамильярам - кошкам. Чтобы их глазами видень невидемое, их ушами слышать неслышимое. Чтобы ходить тропинками времени. Так говорят.
И говорят еще, что двоедушец, оставшись без своей кошки в этот вот самый день, к вечеру впадает в беспамятство. И не приходит в себя, пока ему не вернут вторую половинку души - мурчащий, пушистый комок.
Только кто же ему вернет? Ну или ей – часто двоедушцами оказывались именно женщины. Двоедушцы были вне закона в любые времена. Так что кошек неизменно убивали. Чтобы разнять сросшиеся души навсегда.
Правда, в современном мире кто в них верил-то всерьез? В двоедушцев? Оказывается - верили. Например, толстый дядя-полицейский, дядюшка Ван. Отец Кирика и Нюрки.
Вчера он зазвал Эльку на ужин, как делал примерно раз в неделю – племянник же, по легенде! То есть своя кровиночка. И, пока она уплетала вкуснейшие жареные сосиски, вызнал у нее все:
- Так ты говоришь, что тетушка Фани боится розыгрыша соседей? - добродушно похохатывал он.
- Угу! - потерявшая осторожность Элька облизывала пальцы. За столом тетушки Фанни она бы никогда себе такого не позволила. Но здесь, в этом доме, она почему-то и сама начинала напоминать поросенка. - Боится. Она Белку спрятала, заперла в цветочной оранжерее. Там и искать не будут, и кошке не выйти - закрыто все.
«И в туалет есть, где сходить - столько земли!» - но это она хихикнула про себя. Вслух не сказала. Впрочем, ее, видимо, поняли - Кирик многозначительно переглянулся с отцом.
А теперь оранжерея была разбита, а Белка - мертва. И у тетушки Фанни, что не забыла про «утренний бутерброд» для мальчишки-соседа (видимо, и правда догадывалась, что ничей он не внук) дрожали руки. И глаза были мокрыми, словно вставили в них влажные стеклышки. Вот бутерброд и упал. Лежал перед босыми ступнями склонившей повинную голову Эльки. И растекалась снизу от него красная лужица варенья.
Ей бы сказать - Кирик убил вашу кошку! Ей бы признаться: это все я! Ей бы криком кричать, на колени упасть, вымаливая прощение: я полюбила её и вас, я не знала о дурном! Я не хотела...
Прозвучи это – и все было бы иначе. Но весь крик, вся вина и весь ужас застряли у Эльки в горле. Скребли там колючим комком. И она сказала вдруг совсем иное:
- Я.. найду ее! Я найду, тетушка Фанни! Не бойтесь!
И бегом кинулась прочь.
Случилось это потому, что глядя на старческие, трясущиеся пальцы, Элька подумала вдруг, что двоедушцев, конечно же не бывает. Сказки все это. Но старый человек вполне может заболеть просто от тоски, если отнять у него любимое существо. Это называется «сердечный приступ». Элька слышала.
(Продолжение следует)