Дантес пишет «исповедальное» письмо своему покровителю барону Геккерну, который в настоящий момент находится в Европе.
Оригинал по-французски.
«Петербург. 14 февраля 1836 года.
Мой дорогой друг, вот и карнавал позади, а с ним — толика моих терзаний; право, я, кажется, стал немного спокойней после того как перестал ежедневно видеться с нею; к тому же, теперь к ней не может подойти кто угодно, взять ее за руку, обнять за талию, танцевать и беседовать с нею, как это делал я: да у них это получается еще лучше, ведь совесть у них чище. Глупо говорить это, но оказывается — никогда бы не поверил — это ревность, и я постоянно пребывал в раздражении, которое делало меня таким несчастным. Кроме того, в последний раз, что мы с ней виделись, у нас состоялось объяснение, было оно ужасным, но пошло мне на пользу. В этой женщине обычно находят мало ума; не знаю, любовь ли дает его, но невозможно было вести себя с большим тактом, изяществом и умом, чем она при этом разговоре, а его тяжело было вынести, ведь речь шла не более и не менее как о том, чтобы отказать любимому и обожающему ее человеку, умолявшему пренебречь ради него своим долгом: она описала мне свое положение с такой доверчивостью, просила пощадить ее с такой наивностью, что я воистину был сражен и не нашел слов в ответ; знал бы ты, как она утешала меня, видя, что у меня стеснило дыхание и я в ужасном состоянии, и как она мне сказала: «Я люблю вас, как никогда не любила, но не просите у меня большего, чем мое сердце, ибо все остальное мне не принадлежит, а я могу быть счастлива, только исполняя все свои обязательства, пощадите же меня и любите всегда так, как теперь, моя любовь будет вам наградой» — представь себе, будь мы одни, я определенно пал бы к ее ногам и осыпал их поцелуями, и, уверяю тебя, с этого дня моя любовь к ней стала еще сильнее. Только теперь она сделалась иной: теперь я ее боготворю и почитаю, как боготворят и чтят тех, к кому привязаны всем существом.
Прости, мой драгоценный друг, что начинаю письмо с рассказа о ней, но ведь мы с нею — одно, и говорить с тобою о ней — значит, говорить и о себе, а ты во всех письмах попрекаешь, что я мало о себе рассказываю.
Как я уже писал выше, мне лучше, много лучше, и, слава Богу, я начинаю дышать, ведь муки мои были непереносимы: смеяться, выглядеть весёлым в глазах света, в глазах всех, с кем встречаешься ежедневно, тогда как в душе смерть, ужасное положение, которого я не пожелал бы и злейшему врагу. Всё же потом бываешь вознаграждён — пусть даже одной той фразой, что она произнесла; кажется, я написал её тебе — а ты единственный, кто равен ей в моём сердце: когда я думаю не о ней, то думаю о тебе; однако не ревнуй, мой драгоценный, и не злоупотреби моим доверием: ты останешься навсегда, что же до неё, время произведёт своё действие и изменит её, и ничто не будет напоминать мне ту, кого я так любил, тогда как к тебе, мой драгоценный, каждый новый день привязывает меня всё крепче, напоминая, что без тебя я был бы ничто.
В Петербурге ничего интересного, да и каких рассказов хотел бы ты, источник всех моих удовольствий и душевных волнений, когда ты в Париже и легко можешь найти себе развлечение — от полишинеля на бульварах до министров в палате депутатов, от уголовного суда до суда пэров; я впрямь завидую твоей жизни в Париже, там должно быть сейчас безумно интересно, а наши газеты, как ни стараются, способны лишь весьма слабо воспроизвести красноречие и дерзость убийцы Луи-Филиппа.
Едва не запамятовал: на прошлой неделе и у нас разыгралась своя трагическая сценка, и хотя она не касается верхушки общества, но весьма примечательна тем, что живописует характер участников.
Один из живущих в Петербурге черкесов внезапно заболевает горячкой; пользуясь отсутствием слуги, он надевает парадную одежду и вооружается, словно идёт на войну. Когда же несчастный слуга вернулся, тот кинулся на него, пронзил кинжалом и изрубил на куски. Раз! Затем в его комнату входит ещё один. Он бросается и на него, стреляет из пистолета в упор, но промахивается. Этот, как ты догадываешься, спасается к себе в комнату и убегает с ужасными воплями; о произошедшем тотчас уведомили графа Бенкендорфа, попросив, чтобы он послал кого-нибудь арестовать несчастного; граф однако решил никого не посылать, ведь пытаться арестовать впавшего в неистовство безумца это почти что верная смерть, и сам отправился на место происшествия, чтобы лично произвести арест; к этому времени наш черкес успел выстрелить в третий раз из ружья в своего полковника, который явился его урезонить, и убил слугу, нёсшего шинель; тогда другие господа черкесы вышли из терпения и велели ему открыть дверь, несчастный тотчас выбежал на двор, а там четверо из них открыли по нему стрельбу из ружей и пристрелили, как собаку; Бенкендорф же прибыл в самый раз, чтобы послушать выстрелы. Император разгневался и выслал всех четверых на родину; ежели они и там станут лечить горячку такими же лекарствами, я искренне поздравляю их соотечественников, каковые попадутся им под руку.
Дорогой друг, я не отправил тебе отчёта, но не по своей вине. Уж не знаю, сколько раз я просил его у Клейна, но он не даёт. Позавчера я снова ходил к нему и просил прислать мне отчёт, говоря, что ты требуешь его уже третий раз. Он заверил, что отчёт закончен и он пришлёт его к сегодняшнему дню, то есть к субботе. Но вот уже полдень, а письма всё нет, ежели будет возможность отправить его чуть позже, ты получишь его вместе с моим.
Только что ушёл доктор, он просил передать, что получил место, о котором ты ходатайствовал для него перед князем Долгоруковым, и что благодаря твоей протекции его доходы возрастут на 6000 рублей.
Прощай, добрый мой друг, обнимаю тебя так же, как люблю, и считаю дни до твоего возвращения в Петербург.
Дантес».
Его рассказ не стоит воспринимать как точное и объективное свидетельство. Во-первых, у него были резоны подбодрить своего обожателя признанием о влюбленности в женщину. Во-вторых, им обоим нужно было письмо, часть которого, «случайно» попав в общество, смогло бы создать Дантесу амплуа рыцаря, отвергнутого Прекрасной Дамой.
Источник: Витале С., Старк В.П. Черная речка. До и после — К истории дуэли Пушкина. СПб., 2000. С. 125 и далее.