Городок ещё спал. В вышине над домами улыбалось раннее солнце. Небо было чистым, по зимнему ясным. Ни облачка. Эльза последний раз оглядела пустые улицы, зевнула, вежливо прикрыв ладонью рот, встала и вышла из дилижанса. Возница уже суетился возле багажного отсека. Рядом на мостовой стоял большой саквояж с торчащей из него ручкой зонта.
Эльза даже усмехнулась, представляя, ответ на какой вопрос сейчас интересует его больше всего: "Для чего вам, мэла, зимой зонт?" Вероятно, он так и думал, только спросил совсем другое:
— Почему вас не встречают, мэла? Непорядок это одинокой девице ходить по улицам в столь раннее время. Знаете, сколько вокруг лихих людей? Зонтиком вы от них не отобьетесь!
Эльза мило улыбнулась и поспешила успокоить мужчину:
— Всё в прядке, мэл. Я здесь совсем рядом живу. Меня не успеют украсть.
Она показала рукой вниз по улице туда, где покрытая изморозью мостовая сворачивала налево.
— Мой дом сразу за поворотом.
Мужчина покачал головой, но спорить не стал. В конце концов, пассажирка была явно совершеннолетняя, пусть у других за неё болит голова, а у него и своих забот хватает. Он закрыл багажный отсек, похлопал для верности по крышке, проверяя замок, вернулся на своё место и сказал:
— До свидания, мэла.
Эльза мило улыбнулась:
— Прощайте и спасибо.
Экипаж тронулся. Как только он отъехал на приличное расстояние, лицо девушки стало серьёзным. Она оглядела улицу и поджала губы – никто её тут не ждал. Всё сказанное вознице от первого до последнего слова было ложью. Эльза не спеша натянула старомодные белые перчатки, достала из саквояжа зонт, подняла глаза в чистое холодное небо и, вопреки погоде, раскрыла чёрный купол у себя над головой.
Город разительно изменился. Весь, до последней частички мироздания. Нет, на первый взгляд всё осталось, как было — чистое небо, заснеженная мостовая, сонные дома…
"Не только сонные, ещё и мертвые" — сама себя поправила Эльза. Мёртвые. Самые обычные дома — мытые окна, крашеные двери, чистые ступени. И всё неживое, как в кукольных домиках. Попади сейчас кто к Эльзе под зонт, он точно бы не почувствовал никакой разницы. Всё, как прежде. Но для неё всё было не так.
Девушка немного потопталась, набираясь смелости, и пошла по улице вниз, туда, куда совсем недавно указывала вознице. Нужный дом оказался пятым слева. Эльза шагнула на крыльцо, взялась за медное кольцо и потянула на себя. Оказалось, не заперто. Девушка этому даже не удивилась. В кукольных домиках подобное было частым явлением. За дверью её встречала маленькая уютная прихожая. Чистая и обжитая. У порога стояли новенькие саночки, на крючке висела детская шубка. Под ней — войлочные сапожки с вышивкой.
Когда-то у Эльзы были такие же. Тёплые, лёгкие. В какой-то момент она даже испытала лёгкое сожаление, что детство прошло, и его не вернуть. Но эта мысль была лишней, ненужной. Она мешала видеть реальность такой, какая та есть на самом деле. И Эльза прогнала эту мысль от себя.
Возле сапожек неровной кучкой осыпалась сухая грязь. Это было плохо. Очень плохо. Откуда ей, скажите на милость, взяться, этой грязи? Последняя оттепель была больше трёх недель назад, а после всё подморозило. Эльза поморщилась, заперла дверь на замок и шагнула вперёд. Прихожая вывела девушку в гостиную. Здесь тоже всё казалось сколь красивым, столь неживым. Зонт в дверях пришлось наклонить на бок. Проём был слишком узок, и купол целиком не проходил. Реальность сразу разделилась на две части, словно кто-то провёл наискосок невидимую линию. Слева всё ожило, справа не изменилось. От этого стало совсем не по себе.
Эльза спешно переступила порог и выровняла зонт над головой. Фух, так лучше. Живой мир был ложью. Ложью, которая мешала, которая звала к себе, в которую хотелось окунуться. Ложью опасной.
Гостиная представляла из себя большой практически правильный квадрат. Справа — два окна, слева в стене по центру — дверь, чуть дальше, в самом конце комнаты, — лестница ведущая на второй этаж.
Недалеко от двери, на коврике, возле стола, свернувшись клубком, спала кошка. Серая, пушистая, с тёмными полосками на спине. Кошка, как кошка. Домашняя мурлыка. Эльза осторожно тронула её бок мыском сапожка. Кошка не пошевелилась. А где вы видели кошку, в которую чужакам можно безнаказанно тыкать сапогами? Где? В том-то и дело…
Девушка вздохнула, пробормотала: "Даже так?" Повторять попытку она не стала. Что толку? Кошку обошла стороной, тщательно осмотрела помещение — здесь других признаков видно не было, разве что сухая герань на окне, густо оплетённая паутиной.
Эльза вновь наклонила зонт. Ей захотелось увидеть окно обычным взглядом. Герань зеленела. Герань цвела пышным цветом, была так хороша, что до неё безумно захотелось дотронуться. Девушка с трудом подавила неожиданное желание, вернула на место зонт, и всё стало как раньше.
За спиной на лестнице скрипнула половица, послышалось тихое хныканье, шорох. Эльза почти бесшумно в два больших шага вернулась ко входу в прихожую, встала у самого порожка, нахлобучив зонт практически себе на голову. Замерла.
По ступеням шла кукла. Большая фарфоровая кукла, с длинными шёлковыми волосами. Одета она была в драное рубище, сшитое из джутового мешка. Кукла была босой. Шагала она неуверенно, покачиваясь при каждом шаге вправо-влево. Звук от фарфоровых ступней раздавался фальшивый, как от босых детских ножек. Кукла хныкала. От этого звука по коже продирал мороз. Эльзу кукла не видела.
Девушке снова захотелось наклонить зонт, глянуть, как это кошмарное создание выглядит для всех прочих людей, но она побоялась это сделать. Потом, чуть позже, когда кукла обернётся спиной. А пока Эльза затаила дыхание.
Спустившись с лестницы, кукла обернулась, и девушка едва не вскрикнула — у куклы не было глаз, только пустые фарфоровые глазницы. Лицо её когда-то было разбито, а после небрежно склеено. Во лбу зияла неровная дыра, сквозь которую проглядывала чернота. Рот после ремонта получился кривым и теперь всегда улыбался миру. Улыбался он и Эльзе. Правда, её эта улыбка совсем не обрадовала.
Кукла прошлёпала "босыми" ногами к столу, мимоходом наступила на кошку, не заметила этого, сделала ещё шаг и остановилась, повернувшись к Эльзе спиной. Кошка осталась лежать на полу с округлой вмятиной в боку. Не вскочила, не выпустила когти. Ничего.
Отсюда с расстояния в два шага девушка разглядела, что от куклы вверх идут прозрачные, едва различимые нити. Нити эти пронзают потолок, словно тот сделан вовсе не из дерева, а из… Здесь Эльза запнулась. Материал, который можно было бы так запросто пронзить, не нарушая его целостности, ей был неведом.
Кукла качнулась, сделала ещё шаг вперёд, оказалась возле старого деревянного буфета и открыла дверцу. Внутри на полке стоял стеклянный кувшин. Когда-то там был чайный гриб. Сейчас жидкость почти испарилась. По бежевой массе на дне, по стенкам сосуда почти до самого горлышка поднималась пушистая чёрная плесень.
Кукла протянула руку, взяла стакан. Эльза слегка наклонила зонт. На полу нервно вылизывалась потревоженная кошка. Целая, живая и вполне себе милая. Маленькая девочка в белоснежной сорочке пила золотистый напиток. Её светлые волосы рассыпались по спине, закрывая лопатки. Босые ножки зябко поджимали розовые пальчики.
Матерь Божья, спаси и сохрани. Как мы это пропустили? Эльза осенила себя охранным знаком и вернула зонт обратно. Вернулось и истинное зрение. А вместе с ним разбитая кукла, раздавленная кошка, прозрачные нити, плесень в стакане, сухая герань. Мерзость, безнадёжность, тлен.
Девушка передёрнула плечами. Смотреть на это было отвратительно, тяжко, больно. Смотреть на это было нужно. В "Кукольных домах" не было ерунды. Важной могла оказаться каждая мелочь.
Кто и когда дал такое название обиталищам бездушных, Эльза не знала. Но оно точнее всего отражало суть происходящего. Пустые куклы должны жить в кукольных домиках.
Фарфоровая фигурка прикончила своё пойло, вернула стакан на место, закрыла буфет. Потом неспешно придвинула стул к окну, забралась на него, уселась, нелепо подломив негнущиеся ноги, и уставилась на улицу.
Что ж, пора начинать. Зонт Эльза закрывать не рискнула, просто зажала подмышкой. С ним ей было куда спокойнее. Она отворила саквояж, достала оттуда камертон, лишь после взялась за потрёпанную книжицу, распрямилась, прочистила горло и принялась петь. Молчащий камертон она держала перед собой на вытянутой руке. С первыми же звуками песни кукла дёрнулась, попыталась вскочить, но быстро обмякла, уснула, положив голову на подоконник и безвольно свесив руки
Эльза пропела весь текст, потом повторила его ещё два раза. Когда под сводами комнаты отзвучали последние отголоски эха, она вернула и книжку, и камертон в сумку, вытащила оттуда свечу. Теперь можно было не беспокоиться. Теперь можно было не спешить. В кукольном домике уснуло всё живое.
Девушка снова поправила себя: "Всё, что кажется живым". Так было точнее. Не было у бездушных ни жизни, ни души. Не было с той самой минуты, когда они попались на крючок кукловоду.
Огонёк никак не хотел разгораться. Эльза истратила четыре спички, пока смогла его зажечь. Когда же над свечкой появилось ровное золотистое пламя, девушка шаг за шагом исследовала всю комнату, методично сжигая прозрачные нити одну за другой — над куклой, над кошкой, над геранью и даже над чайным грибом из буфета.
Паутина горела легко. Огонёк разбегался по нитям, пожирал их полностью и затухал сам собой. Горячий воск тёк по свече, капал на пол, застывал на белоснежных перчатках неряшливыми кляксами. Скоро в комнате не осталось ни одной целой нити. Эльза положила истаявший почти до основания огарок на стол. Достала из саквояжа новую свечу.
Та зажглась легко, с первой спички. После очищения огнём в комнате вообще стало легче дышать. Теперь предстояло самое сложное, нужно было заняться вторым этажом, тем помещением, куда вели сгоревшие нити.
Эльза поднялась по лестнице, стараясь не касаться перил. В кукольном доме вообще было лучше ничего не трогать. К сожалению, так получалось не всегда. Вот и сейчас, дверь в комнату, куда девушке нужно было попасть, открывалась не внутрь, а наружу, и Эльзе пришлось взяться за ручку. Благо, на руках были надеты перчатки.
Девушка пыталась двигаться бесшумно, хоть в этом и не было никакого смысла. Бесшумно открыла дверь, бесшумно вошла, бесшумно замерла на пороге. Комната оказалась спальней. На большой кровати спали двое — две куклы. Если зонтик чуть наклонить, то было видно, что это мужчина и женщина. Нормальные, живые, крепко спящие.
Окно, невзирая на зиму и холод, было приоткрыто. Туда, наружу, вели целые клочья переплетённой паутины. Стало страшно от мысли, сколько народа успела здесь захватить скверна. Сколько бездушных притаилось в этом крохотном городишке? Сколько несчастных ждёт неминуемой скорой смерти?
Мысли эти Эльза отбросила прочь. Они мешали действовать. Они убивали здравомыслие и рождали ненависть к той твари, что сотворила с невинными людьми такое.
В комнате ощутимо пахло фиалками — излюбленным погребальным цветком этих мест. Девушка опять накрылась зонтом, прошла в центр помещения и тут заметила у дальней стены колыбельку. Там лежал розовый фарфоровый пупс с отбитыми пяточками. Совершенно голенький. Голубое одеялко валялось рядом с колыбелью на полу.
Эльза вновь наклонила зонтик. Вместо пупса появился младенец, совсем крохотный. Он сучил ножками, таращился на гостью мутными голубыми глазами и тихонько хныкал. Сил на плач у него не осталось.
Видеть это у Эльзы не было сил. Девушка подняла зонт, отвернулась и взялась за свечу. Для начала надо было угадать, кто же из этой пары кукловод: женщина или мужчина. Это оказалось невозможно. Все нити вели под потолок и там переплетались в огромный клубок. Что из этого входит, а что выходит? Эльза потратила на разгадку добрых десять минут, но так и не смогла определиться.
Что ж, такое тоже случалось. Значит, нужно просто жечь. Дальше судьба разберётся сама. Девушка подняла свечу и принялась чистить помещение.
Здесь работа отняла у неё вдвое больше времени и сил. Под конец Эльза едва стояла на ногах. Что сказать, такое логово ей попадалось впервые. Наглое существо, сосущее чужие души, попировало здесь на славу. Эльза закрыла зонт и опёрлась на него, как на трость.
Теперь она смотрела на помещение обычным взглядом. Мило, красиво, со вкусом обставлено. Если не считать слоя пыли в палец толщиной, то очень даже уютно.
Мужчина и женщина спали. Малыш по-прежнему плакал. Ему было холодно. Эльза не сдержалась. Подняла одеяло и укрыла ребёнка. Жить ему осталось совсем недолго. Так пусть хоть не страдает от холода.
Из спальни она вышла с тяжёлым сердцем. В этот раз проделанная работа её совсем не радовала. Кого может радовать неминуемая смерть детей? Эльза ответила сама себе: "Никого".
Брать саквояж она не стала. Вытащила только книжку и камертон, переложила в поясную сумочку. Всё остальное — блеф, бутафория, ненужная ерунда, набитая внутрь для придания объёма.
Дверь наружу Эльза толкнула мыском сапожка. Выбралась на улицу, устало стянула перчатки, закинула их обратно в дом. После долго стояла на ступенях неподвижно — не могла надышаться. Никак не выходило избавиться от могильного запаха фиалок.
Покинутый кукольный домик вызывал в ней двоякое чувство. С одной стороны, всё было сделано как надо. С другой... Она оглянулась на открытую дверь, вздохнула. Фарфоровый пупс в колыбельке, малыш с отколотыми пяточками не давал ей покоя. Девушка понимала, что исправить ничего не сможет. Нельзя вернуть то, чего уже нет. Душа не приживётся в мёртвой оболочке. От этого становилось ещё горше. Девочку-куклу, белокурого ангела с разбитым лицом ей тоже было жаль.
И всё же помочь бездушным она была не в силах. Не придумали пока лекарства от этой напасти. Эльза толкнула дверь ногой, прикрывая плотнее, порадовалась, что с неба посыпал мокрый снег, встала посреди улицы. У неё появилась прекрасная возможность не закрывать зонт. А это дарило уверенность.
Ждать пришлось не очень долго — дилижанс подъехал через сорок минут. Возница был другой, незнакомый. Эльза не обратила ни малейшего внимания на возраст и внешность мужчины, ей это было неважно. Ей хватило быстрого взгляда, чтобы понять — перед ней обычный человек, не поражённый скверной. В истинном зрении кожа его была испещрена красными нитями живых сосудов. Слева ровно билось сердце. В области средостения сквозь одежду пробивался золотистый свет — чистый огонёк души.
Эльза сложила зонт и счастливо улыбнулась:
— Добрый день, мэл.
— Добрый день, мэла, — услышала она в ответ. — А где ваш багаж? Его поднесут? — возница замялся и без особой охоты предложил: — Или нужно помочь? Я бы...
— Нет-нет, мэл, — поспешила успокоить мужчину Эльза, — не стоит тревожиться. Я сегодня без вещей.
Она и сама понимала, насколько странно это звучит. Молодым приличным мэлам не положено путешествовать налегке. Это попросту неприлично. Чтобы избежать лишних вопросов, она достала из поясной сумочки купюру, в три раза превышающую стоимость поездки, и протянула перед собой.
— Вот, возьмите, мэл, сдачи не нужно.
Мужчина сразу успокоился, обрадовался. Столь щедрые пассажиры на этом маршруте были редки. А их тайны... Что ж, он вполне мог закрыть на такую мелочь глаза, лишь бы платили.
Эльза буквально угадала его мысли, поняла, что всё в порядке, сказала:
— Мне до конечной.
Возница кивнул.
— Идите внутрь, мэла, там много мест. Устраивайтесь, где вам удобно.
И Эльза поспешила воспользоваться советом.
Всю дорогу она спала. Только со стороны могло показаться, что очищение от скверны — занятие быстрое, лёгкое и необременительное. На самом деле девушка отдала почти все свои силы, и измученный жутким напряжением организм пытался сном возместить потерю. Эльза не просыпалась на остановках. Не слышала, как входили и выходили пассажиры. Не заметила она, и когда возница объявил конечную станцию.
Проснулась от того, что кто-то тряс её за плечо. Открыла глаза, схватилась за зонт, как утопающий хватается за соломинку и… тут же расслабилась.
— Мэла, — сказал мужчина, слегка озадаченный реакцией пассажирки, — приехали, пора выходить.
Эльза быстро глянула в окно, убедилась в истинности его слов и кивнула:
— Да, сейчас.
Время на сборы ей было не нужно. Чего собирать? Всего лишь прихватить зонт. Уже через минуту девушка оказалась на площади возле невзрачного здания, где на втором этаже притаилась её контора.
Дилижанс отъехал. Эльза стояла, опершись на зонт и снова смотрела в небо. Чистое, холодно-голубое. Такое родное. Такое чужое. Хлопнула дверь, на крыльцо вышел моложавый мужчина с зонтом в руках. Девушка счастливо улыбнулась, выпалила:
— Манфред, как я рада тебя видеть.
Она хотела броситься ему на встречу, обнять, прижаться, но мужчина покачал головой.
— Погоди, Эльза, ты знаешь правила.
И он открыл зонт. Дальше… Луше бы этого дальше никогда не случилось. Лицо Манфреда неожиданно изменилось, стало жёстким, каменным. Эльзе эта перемена совершенно не понравилась.
— Манфред, — она обиженно притопнула ногой. — Что за шутки? Прекрати меня пугать.
Манфред сглотнул, произнёс после паузы:
— Эльза, открой зонт.
В голосе его было что-то такое, что девушка подчинилась. Открыла, подняла над головой, спросила с вызовом:
— И что?
Он сжал губы. Сказал:
— Посмотри на себя.
— Зачем?
Эльза хотела выкрикнуть что-то ещё, но опустила глаза, и колкие слова застряли у неё в горле. Медную ручку зонта держала ослепительно-белая фарфоровая рука, покрытая тонкой сеточкой трещин. От матовой её поверхности вверх к голубому небу убегали почти прозрачные белые нити.
— Как ты могла забыть правила! — выкрикнул Манфред с горечью. — Что ты трогала?
— Я не…
Эльза хотела оправдаться, но тут же осеклась. Голубое одеялко. Она вспомнила, как укрывала озябшего младенца. Словно воочию увидела, как потом снимает перчатки — левую, как положено, сквозь ткань, правую, голой рукой. Её озарила запоздалая догадка — вот кто был настоящим кукловодом!
Девушка с тоской посмотрела в небо. Было оно всё таким же холодным. Даже сейчас не потеплело ни на гран.
Эльза закрыла зонт, отбросила его в сторону. Больше он был ей не нужен. Истинное зрение с этого момента перестало быть её другом.
Автор: Наталья Фирст.
