Проводилось исследование серди совсем маленьких детей, 3-4 года. Их оставляли в комнате одних с игрушкой, которая находилась в коробке. Просили ни в коем случае не заглядывать в коробку. По возвращении взрослый спрашивал, заглянул ребёнок или нет. Какие-то дети говорили честно, какие-то нет. Потом приглашали таможенников, обученных определять по лицу и речи тех, кто врёт. Только 49% правильно ответили, кто из малышей говорил неправду. Потом пригласили полицейских. Только 34% смогли распознать лгунов.
Уважаемые родители, если вы думаете, что знаете своих детей, самое время расстроиться, вы даже не знаете, когда врут 3-4-летки.
В связи с моей профессиональной деятельностью по работе с травлей, школьными конфликтами, по профилактике деструктивного поведения я изучаю и читаю огромное количество документалистики по теме. Расскажу сегодня о пессимистичной книге, которую я до сих пор считаю самой тяжёлой из прочитанных. Мемуары Сьюзен Клиболд, матери Дилана, одного из двух стрелков в массовом расстреле, случившемся в школе " Колумбайн" 20 апреля 1999 года. Читала в оригинале под названием «A Mother’s Reckoning». Можно пробовать искать на русском языке, это будет либо «Расплата матери», либо свободный перевод типа «Дневники матери». А я поделюсь выдержками и своими чувствами по поводу книги.
В связи с законом, вышедшим в феврале 2022 года, я не смогу использовать ряд слов, называющих вещи своими именами, поэтому дабы не заблокировать статью буду называть само преступление «трагедией». Также я не смогу много использовать слово, которое звучит на английском как suicide из-за цензуры Дзена, придётся менять его на «уход». Также для упрощения понимания русскоязычной аудиторией, я буду переводить junior year как девятый класс, senior year как одиннадцатый класс, по возрасту это примерно совпадает.
После трагедии Сью Клиболд обвиняли все и во всём. «Вы слишком много контролировали сына». «Слишком мало контролировали». «Вы его не любили». «Вы его слишком любили». «Не обнимали». «Баловали». Страшная правда состоит в том, что это был совершенно обычный ребёнок, а семья Клиболд была совершенно обычной семьёй, живущей загородом.
Невозможно поверить
Первая половина книги состоит из воспоминаний Сью о первых 6 месяцах после трагедии. Все эти полгода никто в семье, никто из близких друзей Дилана не мог понять, как это возможно, что весёлый, эмпатичный подросток, который уже поступил в колледж, которому оставалось доучиться ровно один месяц в школе, у которого была куча планов, мог совершить такое.
Вот что пишет Сью об этих первых шести месяцах. Было всего две вещи, которые, они вспомнили с мужем, из тех, на которые можно было обратить внимание.
Первое. За свою короткую жизнь Дилан лишь однажды попал в передрягу. И тогда он был именно с Эриком, вторым стрелком. Вместе они украли электронику у предпринимателя. Их арестовали в тот же день. Но не стали отправлять в центр задержания. Вместо этого был назначен штраф, Дилан выплачивал его сам из своего заработка. Также Эрику и Дилану было предписано посещать специальную реабилитационную программу (diversion program) и личного психолога-наставника. Оба мальчика успешно закончили эту программу раньше положенного срока, что происходит редко по признанию самих организаторов.
Второе. За пару дней до трагедии отец мальчика Том, который много лет работал из дома и видел сына чаще всех, сказал Сью, что Дилан звучит раздражённо, появились высокие нотки в голосе. Оба решили поговорить с сыном на выходных, но руки так и не дошли (как это часто у нас бывает). В день трагедии Дилан собрался в школу раньше обычного. Сонная Сью вышла из спальни спросить, куда он так рано. Сын холодно и резко сказал: «Пока!» Сью тут же рассказала мужу, который обещал после школы поговорить обязательно. Но разговору было не суждено состояться.
Всё остальное было, на взгляд Сью, совершенно обычным. Уже после трагедии, конечно, многие вещи видятся под другим углом, однако в моменте, когда ты считаешь своего ребёнка психически здоровым, понимаешь, что сейчас он подросток и у него последний год школы, это не кажется из ряда вон выходящим.
В Колорадо, штате в котором живёт семья, получить лицензию на оружие легко. К тому же семья живёт загородом, где в каждом доме ружье, все охотятся. Многие старшеклассники получают лицензию. Дилан просил позволить ему лицензию. Сью уточнила, зачем, и он ответил, чтобы купить и тренировать стрельбу по цели. Это не было чем-то странным. Однако семья Дилана против оружия в доме, у них его никогда не было, и они не разрешили. Дилан закатил глаза, как все подростки, но больше об этом не спрашивал. Никто не придал значения.
У Дилана была куча планов. Он уже был принят в колледж, планировал, как обставит свою новую комнату. Как можно было представить, что это тот же самый человек, который уже несколько месяцев вместе с другом планирует такое невообразимое преступление? После трагедии Сью посвятила себя изучению и профилактике суицидального поведения. Годы анализа. Теперь она знает об этом всё. Оказалось, это совершенно нормально, довольно часто эти люди одновременно покупают билет на Канары и планируют уход. Специалисты дают два объяснения. Либо так они заметают следы, чтобы никто не знал об истинном плане. Либо это признаки лёгкого (а порой и нелёгкого) раздвоения личности, и они совершенно искренне планируют и то, и то.
Дилан не был изгоем, человеком без друзей, как писали СМИ. У него был ближний круг из четырёх друзей и довольно широкий круг приятелей. Он был социально активен всегда, хоть и немного интровертирован. Сью рассказывает о близких друзьях Дилана. Эрик, второй стрелок не был лучшим другом. Лучшим был Нейт. Часто подростки ночевали вместе. Играли в игры, пекли что-то по рецептам из кулинарных шоу.
Другой друг Зак. С ним они увлекались технологиями. Однажды даже пытались вместе сделать переносной телефон, прототип сотового. Зак вовлёк Дилана в изучение звука. Дилан стал звукооператором в школьном театре. Зак первым нашёл девушку. Она стала ещё одни другом Дилана в его ближнем кругу. После трагедии друзья писали о нём свои воспоминания. Девушка призналась, что из всей четвёрки доверяла только ему. Никто так не слушал, как это умел Дилан.
Третий друг — тот самый Эрик. Сью всегда казалось, что Эрик был дальше всех от её сына.
Своей девушки у Дилана не было. Но у него были друзья среди девушек. Он часто говорил, что среди них самая близкая Робин. На вопросы мамы почему, он отвечал: «Она хороший человек». Именно Робин за пару недель до трагедии купила им оружие, так как у неё была лицензия. Мотивов она не знала.
Кое-что Сью вспоминает о раннем детстве.
Дилан всегда обожал инструкции. Ему было важно следовать им чётко. Он был фанатом Лего и оригами. Никогда не хотел собрать что-то не по инструкции. Родителей это беспокоило. Как же, а творческое мышление? Они пытались вовлечь его в то, чтобы собрать что-то своё. Дилан неизменно отказывался. Ему было важно держать всё под контролем. Он был перфекционистом. В 10 он лет попросил рассказать, как стирать свое белье. Попросил научить его мыться в 5 лет. И всё делал чётко. Старший брат, Брайан, даже в 10 лет забывал мыть уши. Дилан никогда. Вместе с друзьями Дилан работал в пиццерии. У него довольно рано появились свои деньги. После смерти мать нашла все его счета, платежи и налоги в идеальном состоянии, как у любого перфекциониста. Он очень остро реагировал на проигрыш. Как все хорошие родители, Сью и Том, увидев это, стали учить проигрывать. И он вроде бы пытался реагировать не так остро. После трагедии Сью подумала, может быть, стремясь к лучшему, они ломали природу ребёнка. В дальнейшей карьере, как профилактик суицидов, Сью узнала огромное количество детей-перфекционистов, которые казались весёлыми или спокойными, а на самом деле подавляли какую-то большую боль, когда не справлялись с несовершенством мира. Перфекционизм часто тормозит детей. Возможно, это делало Дилана другим. В какой-то момент он даже стеснялся этого.
Дилан был всегда умнее сверстников, и на голову выше. Поэтому в школу его отдали на год раньше. Он всегда был выше всех и младше всех. Уже после трагедии Сью узнала, что над ним за это посмеивались. По своей природе сын никогда не терпел насмешек, для него это было болезненно. В семье это знали и были очень осторожны. А в школе он делал вид, что не обращает внимания.
Все окружающие считали Дилана очень эмпатичным. В старшей школе он часто бывал на работе у матери. Волонтёрил с малышами. Сью работала в центре реабилитации людей с ментальными отклонениями.
Что ещё? Дилан занимался своим компьютером, но не более и не чаще, чем рекомендовали педиатры и психологи. Это никогда не мешало его социальной жизни. Мать и отец всегда смотрели, что именно он делал, какие фильмы они смотрят с друзьями.
После трагедии, пытаясь найти ответы на вопросы, Сью стала обыскивать все личные вещи, кроме тех, что изъяла полиция. Нашла пачку сигарет. За пару недель до трагедии она чувствовала табачный запах. Спросила сына. Он посмотрел удивлённо и сказал: «Я не так глуп». Она поверила, тем более, больше запаха не было. Еще в ходе поисков Сью нашла натуральный антидепрессант. Именно эти найденные сигареты и таблетки впервые сообщили Сью, что всё-таки до трагедии с сыном происходило что-то, о чём они не знали.
Но всего масштаба своего незнания сына Сью на тот момент ещё не представляла. Она не понимала, что она делала не так все эти 17 лет. Как мог вырасти монстр в семье, где постоянно разговаривают, никогда не кричат, каждый вечер стараются сесть за общий обеденный стол. Она спрашивала себя, может, надо было вместо этих семейных ужинов собирать друзей сына и курить с ними траву? Сью призналась, что стала параноиком после смерти сына. Если она произвела на свет и вырастила такое чудовище, то с ней что-то не так. Ей было уже 50, однако личность пережила полный коллапс. Она болезненно воспринимала каждую ошибку. Боялась задавить кого-то на дороге. На работе маньякально стремилась всё делать лучше, чем нормально. Каждый вопрос воспринимала как критику. Каждую секунду своей жизни боялась, что за любое слово или действие её признают сумасшедшей.
Долгое время Сью надеялась, что в крови у сына найдут алкоголь и наркотики, это бы хоть как-то объяснило его поступок. Но их не нашли. Тогда она подумала, возможно, он стал жертвой. Эрик всегда отличался особой агрессивностью, семье даже пришлось обратиться к психиатру, Эрик пил таблетки. Возможно, на Дилана надавили. Через полгода после трагедии с этими мыслями пришлось расстаться. Полицейские показали видеозаписи в подвале. Это известные записи, часть которых расшифрована и выложена тут. Подростки начали готовить преступление в январе 1999 года и все четыре месяца записывали себя.
Для Сью это был полный шок. Это был совершенно другой сын. Таким они никогда его не видели. Как и Эрик, он выкрикивал ругательства по отношению к чёрным, евреям, женщинам. На его лице было превосходство. Сью никогда не слышала такого языка в доме. По видео стало понятно, что его никто не заставлял. Дилан абсолютно хладнокровно вместе с Эриком планировал. В одном видео они сидят перед камерой и пьют. Перечисляют людей, с которыми хотели бы расправиться и как именно. Позже выяснится, что эти люди травили Эрика и Дилана. Однако ни один из этих людей не пострадал.
В одном из видео Эрик высказывается ужасно о брате, о родственниках. В какой-то момент Эрик предлагает высказаться о родителях. Но Дилан опускает глаза и говорит: «У меня хорошие родители». Последнее видео снято перед уходом в школу. От Дилана больше не слышно ни бравад, ни ненависти. Но он и не плачет. Он выглядит грустно и обречённо. Отворачивается и говорит тихо, будто сам себе: «Мама, папа, я ухожу туда, где лучше. Мне просто не очень нравилась жизнь».
Путь Дилана к трагедии
Когда Сью приняла факт того, что сын не был жертвой, она стала разбираться. Ей было важно понять, что такое происходило в его жизни, что они с мужем упустили. Первое, что пришлось осознать с помощью команды психологов и психиатров, расследовавших дело, первоначальным у Дилана было не желание навредить людям, а желание уйти из жизни. Уже потом под влиянием Эрика назрела идея взять с собой людей. Если мотивом Эрика было желание нанести вред людям, и неважно, что случится с ним, то у Дилана, наоборот, ему хотелось каким-то образом уйти, и неважно, причинит ли он кому-то вред. Дилан и Эрик оставили после себя дневники. Также Эрик несколько лет вёл сайт, полный ненависти. Психологи на основе видеозаписей, дневников и сайта сделали вывод, что в данном случае наложилось психопатологическое состояние Эрика, его компульсивная ненависть к миру и депрессивное состояние Дилана, его ощущение невозможности оставаться в этом мире.
В своём дневнике Дилан впервые говорит об уходе ещё в 1997 году. Он много пишет об одиночестве и жажде любви. Оказалось, он был безумно влюблён в одну девочку. Но ни разу даже не сказал ей об этом. Также в дневнике он часто пишет, что единственное, что в его жизни нормально, это семья. Его любили, но он не чувствовал любви. У него были друзья, он не был изгоем, но он чувствовал себя одиноким и чужим. Интересно, что в дневнике он вплоть до января 1999 года не описывает способ ухода. Он не может его спланировать. Ему нужен был Эрик для конкретного плана. Так же как с девушкой. Он любит. Но не делает ни одного шага.
Вся вторая часть книги — это анализ Сью тех звоночков, которые были, на которые нужно было обратить внимание. Об этом она знает теперь, когда трагедия уже случилась и когда она узнала так много о депрессии. Родители видели эти знаки, но не были достаточно образованы в вопросах суицидального поведения, чтобы верно их декодировать. После трагедии родитель одного погибшего ребёнка написал письмо, в котором, как и многие, вопрошал: «Как вы могли пропустить столько ненависти в своём ребёнке? Вы обязаны публично рассказать об этом. Да. Это будет больно. Но не больнее чем потерять сына». Сью решила признаться публично, какие именно факторы риска они пропустили, чтобы, возможно, то же самое не пропустили другие.
Фактор риска — друг
Единственный раз, когда Дилан попал в полицию, был с Эриком. После этого семья старалась отдалять Дилана от Эрика. Любая совместная активность согласовывалась с мамой. Когда Эрик предлагал что-то, что Дилан делать не хотел, мама говорила: «Ну скажи, я не разрешила». Она вспоминает, что всем остальным друзьям он мог отказать сам. Только с Эриком нужна была отмазка. После завершения программы реабилитации Сью ослабила контроль над этой дружбой.
За два года до трагедии был один инцидент. Игра в футбол. Дилан в тот день играл плохо, и команда проиграла. Эрик был в ярости и набросился на Дилана. Родители Эрика увели сына и пытались успокоить. Дилан даже не моргнул. Сели в машину. Сью не выдержала: «Ну и придурок!». Сын не выразил ни одной эмоции. Сью давила: «Он же задел твои чувства?» Сын только отвернулся к окну и демонстративно равнодушно сказал: «Нет!». Позже Сью жалела, что не разделила Дилана и Эрика жёстче.
Фактор риска — брат
Старший брат Дилана всегда был более проблемным. Лет в 17 у него нашли марихуану дома. Родители тут же отвели его на соответствующую программу профилактики, у него также был свой психолог-наставник. Брайн несколько лет был в этой программе. Только когда наставник сказал, что Брайн теперь в безопасности, и даже может жить один, родители отпустили его. Брайн снял жильё на двоих с другом. Сью тогда подумала, что наконец-то можно заняться Диланом. Но заниматься было особо нечем. Кроме одного попадания в полицию, Дилан никогда не приносил проблем.
За два года до трагедии Брайн всё ещё не был совершенно стабилен. Он менял места работы. То ему не хотелось рано вставать, то носить форму. Он сам оплачивал свои счета, но некий фон того, что Брайан всегда требовал внимания, в доме оставался.
Фактор риска — семейные кризисы
Весь девятый класс семья Дилана переживала один кризис за другим. Они просто наваливались. Во-первых, старший брат. То бросал одну за другой работу. То попал в аварию. То вступился за жертву скинхэда и попал в больницу. Во-вторых, семье стало не хватать денег. Нужно было копить деньги на колледж, до которого оставалось два года. Родители часто произносили: «Нам надо где-то брать деньги». Дилан слышал это. Сью думает, возможно, это тоже стало триггером. В дневнике он часто пишет: «Я — бремя». В-третьих, из-за более хорошей зарплаты Сью поменяла работу и теперь дорога занимала на час больше. Она чувствовала вину, что меньше уделяет сыну время. В-четвёртых, сильно испортилось здоровье мужа. Нужно было пройти несколько операций по замене суставов, это опять же деньги. Он испытывал невыносимые боли, лекарства не помогали. Серьёзных проблем, казалось, не было только у всегда беспроблемного Дилана. Только одна перемена — он начал иногда огрызаться. Но Сью думала, это нормально при таком стрессе. Она совершенно точно не приняла это как знак психического нездоровья.
Фактор риска — травля в школе
Уже после трагедии Сью узнала, что в девятом классе Дилана и Эрика травили. Теперь, когда тему травли Сью изучила вдоль и поперёк, она знает, что знаки были. Но тогда воспринимала это, как многие из нас: «Это просто конфликты», «Это мальчишки», «Во всех школах так». Однажды Дилан сказал, что в школе есть любимчики, так называемые, популярные, это были в основном, спортсмены. Он сказал: «Им прощаются любые нарушения. Они всех задирают и ведут себя как цари». Однажды он испортил чью-то дверцу. Заплатил за это штраф. Сказал, что дверца принадлежала одному из них. Как-то старенькую машину за 400 долларов, которую родители купили Дилану, испортили на парковке. Он отмахнулся: «Это один из этих». Родители не стали расследовать. Решили, что цена невысока. А Дилан не просил вмешаться. Однажды он пришёл весь в кетчупе. На вопросы сказал: «Ничего. Мелочи». Уже после трагедии выяснилось, что это были не мелочи. Их с Эриком окружили спортсмены, швыряли, толкали, поливали кетчупом. Этот общий стыд тоже объединил двух мальчиков.
Уже после трагедии одна из сотрудниц школьной администрации школы «Колумбайн» написала огромный отчёт. Там было приведено очень много примеров жестокости, на которую школа закрывала глаза. Её основной вывод: «Колумбайн» — это академически сильная школа с очень токсичной культурой (в этом месте я сразу вспомнила первую гимназию моего сына в Москве). Выяснилось, что было много случаев травли, однако в 1999 травля ещё не была под прицелом внимания, во многом она стала темой номер один из-за этой трагедии. Многие подростки позже говорили, странно, что такая трагедия в этой школе не произошло раньше.
Когда спорят о том, повлияла ли травля на эту трагедию и на другие подобные, всегда приводят аргумент, что среди жертв никогда нет агрессоров. В результате трагедии в «Колумбайне» погибло 13 детей, 2 стрелка, 1 учитель, 24 человека получили травмы или стали инвалидами. Ни одного агрессора или популярного нет среди них. Сью считает, что травля не может быть причиной такого преступления. Однако травля и в целом очень токсичная культура школы совершенно точно может стать дополнительным триггером для нездоровой психики. И неспроста они идут именно в школу. Сью признаётся, что очень жалеет, что не обращала внимания на культуру школы. Часто мы оцениваем качество школы только по академическим результатам и задаём вопрос: «А какой там средний балл? А сколько олимпиадников?». Сью уверена, что должна была погрузиться, исследовать культуру школы и искать другую.
Фактор риска — личное пространство
Это, пожалуй, до сих пор для меня главное противоречие, с которым я никак не могу смириться. Сью пришла к выводу, что родители должны делать все возможное, чтобы знать, что происходит в личном пространстве ребёнка. Много лет спустя после трагедии она проходила тест «Насколько хорошо вы знаете родительскую этику». На все вопросы она ответила верно. Кроме одного. Будете ли вы читать дневники ребёнка? В этот раз Сью ответила «Да», хотя это считается неверным ответом с точки зрения этики. В этом месте книги Сью не звучит авторитарно, однако она спрашивает нас: уверены ли мы, что, не читая переписки, дневники, мы делаем благое, даём им пространство и приучаем к самостоятельности?
У Эрика был сайт, полный ненависти. Сью о нём не знала. А потом очень жалела, что не пыталась об этом узнать, не читала этого сайта. Хотя были те, кто о сайте знали. Однажды Эрик набросился на одноклассника Брука. Дилан показал Бруку сайт Эрика, зная, что он покажет родителям. И Брук показал. А родители показали полиции. Полиция обыскивала дом. Был составлен рапорт. После трагедии искали этот рапорт, но не нашли, он пропал.
Фактор риска — рассеянность, перемены в поведении
За год до трагедии Дилан забыл про День матери. Сью вспылила. Это был единственный раз за 17 лет Дилана, когда они ругались. Это был как раз период семейных кризисов. Сью казалось, что Дилан отдаляется, но она связала это с возрастом и тем, через что проходила семья. Однако в тот день она была зла. После бури материнских эмоций Дилан сказал: «Мама, не дави. Я не знаю, смогу ли себя контролировать». Потом он извинился. Сью уверена, что вместо того, чтобы ругать его за забывчивость, нужно было сесть с ним, обнять, спросить, что у него происходит, сказать, что он её пугает. Но, вспоминает она, Дилан её не пугал, она была уверена, что это в пределах нормы.
В августе 1998 года за 8 месяцев до трагедии Дилана оставили одного дома. Отцу делали операцию. Сыну дали какие-то задачи по дому. Вернувшись через день, Сью увидела, что он проспал школу, ничего не сделал и не накормил котов. Как сделала бы почти каждая мать, она сказала: «Как это возможно? Как ты мог забыть котов?» Теперь она понимает, что нужно было не глупые вопросы задавать, а увидеть этот частый признак депрессии — рассеянность. Однако как отделить чисто подростковое поведение от депрессивного? Примерно тогда же у Дилана ночевал Нейт, они, как всегда, хохотали в его комнате, смотрели кино, много ели. Сью говорит: «Никак не понять. Показать ребёнка специалисту. Возможно, нескольким». В те же дни Дилан пишет в дневнике прощальную записку девочке, которую любит и записывает много мыслей об уходе.
Когда Дилан пошёл в одиннадцатый класс, в семье всё наладилось. Сью окончательно привыкла к новой работе. Старший наконец осел на одной работе. Муж подобрал лекарства и готовился к очередной операции. Каждую неделю собирались всей семьёй на ужин. Сью даже начала рисовать. Казалось, всё позади, и Дилан смог спокойно пережить все прошлые проблемы. Его программа реабилитации закончилась. Периодически он сдавал тест на наркотики, этого требовала программа. Всегда был чист. Именно в этот период записи в его дневнике становятся самыми страшными. Он зол, что всё ещё здесь, что до сих пор не смог это сделать и ещё более уверенно пишет, что сделает это. Позже психиатры сказали Сью, что часто это подмена. Люди, готовящиеся к уходу, спокойны. Нам кажется, что они справились. А на самом деле, они просто наконец окончательно утвердились в своей цели, поэтому успокоились.
Были и другие перемены в поведении. За месяц до трагедии Сью заметила, что сын похудел. Он хорошо ел дома, подумала, что плохо ест в школе. К тому же он поступал в колледж, видимо, волновался. У кого в последнем классе дети не худеют? Однажды Дилан сидел и смотрел вдаль. Он даже не заметил, как вошла мама. Она спросила, всё ли ок. Сын ответил, что устал, много домашки, пошёл наверх к себе. Сью много раз представляла потом, что вместо того, чтобы дать ему побыть с собой и не нарушать границы, надо было подняться по этой лестнице, обнять, попросить рассказать всё, что у него было на душе.
И был ещё один знак, который точно обращал на себя внимание. В феврале, за два месяца до трагедии, были встречи с учителями школы. Учитель по языку сказала, что последние сочинения Дилана и Эрика были тревожащими. Конкретно у Дилана она сказала: «Очень тёмное сочинение, язык ненависти, мат». Сью спросила, надо ли им с мужем переживать. Учитель сказала: «Нет, всё под контролем, но я обязательно отправлю его наставнику». Ни учитель, ни наставник не подняли тревогу. Уже после трагедии следователи признали, что эти сочинения были красными флажками. Сью отдали копию сочинения только через год после смерти Дилана вместе с копиями дневников. Оно было о человеке в чёрном, который убивает в школе популярных детей.
Очень трудно делать выводы после этой книги. Одна фраза Сью до сих пор звучит в моих мыслях: «Всю жизнь я учила сына профилактике безопасности от внешних факторов: как правильно водить машину, как намазаться от солнца, что делать, если укусила змея, как защититься от маньяка, наркотиков, алкоголя и так далее. Оказалось, что главное, чему я должна была его учить — как защититься от внутреннего, от самого себя, а сама должна была знать, как увидеть признаки подростковой депрессии и вовремя оказать помощь. Но, как и многие, я думала, зачем мне это?»
Неравнодушных педагогов и осознанных родителей я приглашаю в Телеграмм-канал «Учимся учить иначе» и в привязанную к каналу Группу.
Книгу «Травля: со взрослыми согласовано» можно заказать тут.