Тяготение К. ко всему необычному, волшебному и даже мистическому вполне логично. Личности, подобные К. просто не могут не формировать вокруг себя среду (четверёжность?) располагающую к таинственности и мистицизму.
В сборнике «Записки из прошлого» в статье «О нужде и каменщиках»
К. пишет так: «Править миром мне предлагали. «Он будет принадлежать
нам!» А вы уверены, что он принадлежит не мне? На том и закончили».
Если оставить пафосную категоричность автора и её сердечную неприязнь ко всякого рода тайным и не очень собраниям любого (кроме патриотического, разумеется) толка, стоит вспомнить её же слова:
«Мой тайный знак»
Мой тайный знак найдёте вы едва ли,
Во внешнем мире редко он цветёт.
Он щит и меч от скорби и печали –
Улыбкой его сердце назовёт.
Давайте мы, нетайным обществом назвавшись,
Миры и правила храня,
Друг друга узнавать, заулыбавшись,
И тем хранить и слово и меня.
Однако, если рассматривать творчество К. Хеллен в целом, то можно обнаружить весьма интересную и характерную особенность. В тех текстах, которые можно (пусть и с художественной точки зрения) расценивать как автобиографические, К. довольно часто оказывается вовлечена в различного рода приключения с участием самых неожиданных сторон, так или иначе, становясь частью то действующей армии, то спасательной операции, то героического похода, или иного события, подразумевающего кооперацию группы лиц при условии неразглашения их цели и действий. И в этом случае важно отметить, что автор никогда не стремится сохранить за собой «след» от участия в подобных действах. Так, например, в рассказе «Воспоминания о королевстве под корнями или краткое доказательство Эрк», где, в результате героического похода (?) или поисково-спасательной операции по возвращению наследнику престола его похищенной невесты, проводимой К. (Эрк) совместно с главой тайной полиции Варт Ай Йина она, в итоге, становится частью королевского клана, когда король Альтир вручает ей свой королевский перстень, как символ принадлежности к королевскому роду, сама К. об этом пишет так: «Забавная вещь, должна вам сказать, этот перстень короля Альтира. Из чистого серебра, он представляет переплетённые между
собой дубовые листья. Такие перстни носят все в роду Альтира. Такие носят не только жители Вортейна, но – они распространены и там, где дуб признаётся деревом королей. Этот перстень был передан мне для моих потомков. Что ж, щедрый дар, даже слишком. И слишком во всех отношениях. Где он сейчас, этот перстень? Может быть, в недрах моего рабочего стола? Или в одном из ящиков прикроватной тумбы? Или… Так сразу и не вспомнишь…»
Для К. характерно то отношение, которое она проявляет к любой групповой деятельности – оставаться сторонним наблюдателем даже при деятельном участии и оставаться таким после завершения действия. К. никогда не осмысливает себя как часть какой-либо общности. В её автобиографическом творчестве ни разу не встречается местоимение «мы», применительно к автору, т.е. самой себе. Ни люди, ни фейри, ни друзья, ни соратники в том или ином действе или деле не вынуждают автора воспринимать себя частью данного сообщества. С другой стороны, К. совершенно спокойно объединяет разные группы явлений посредством называния их местоимением «я», как, например: «я – мир», «я - всё сущее», «я – стихии», «я – природа» и т.п. Любого строгого определения К. старается избегать, желая оставаться свободной от ярлыков. Ни свои убеждения, ни свои взгляды и привязанности, ни увлечения она не называет так, чтобы можно было причислить её к соответствующей группе лиц. И, в то же время, с другой стороны, практически всё автобиографическое творчество К. построено на внутренних поисках определения и, как ни странно, именно определения себя как части некоего целого.
«Кто я, среди людей?»
Мои глаза порой меняют цвет.
Сумерки дня милей.
Моя вечная боль – рассвет.
И Грусть всех надежд сильней.
И покоя душе – нет,
Когда ветер дует с полей.
Кто я – кто даст ответ?
Кто я среди людей?..
Или, например, когда К. Хеллен называет себя «mayndu» в «записках из прошлого»: «Есть такое слово mayndu, которое означает «всё». Единство всех значений и всего сущего. Кто-то из нас употребляет его для обозначения полноты и единства мироздания, кто-то употребляет его, рассказывая об истории своих бед или бед своей страны…Майнду… Те, кто не знает, чем занять себя в этой жизни, которая всё никак не закончится, спорят о том, не есть ли Бог-Слово больше mayndu, или так теперь говорят те, кто не хочет признавать своё исконное подчинение хоть какой-то силе, кроме своей безумствующей скуки. Кто-то уверяет, что майнду включает в себя
все понятия: и само Слово, и Бога, и нас самих, как бы нас ни звали и кем бы мы ни были или могли бы быть. Майнду. Я никогда не спорю о значении этого слова. Я не исследую майнду, я наблюдаю его».
Подобное избегание самоопределений окажется вполне объяснимо, если рассматривать его с точки зрения кельтской традиции называния: К. недвусмысленно даёт понять, что она готова к тем определениям, которыми могут одарить её другие. Иначе говоря, «я – та, кем вы меня называете». Вне индивидуального восприятия К. Хеллен каждым из читателей – самой К., как оказывается, нет места.