Возможно, Зуго и вправду искали. Иногда со стороны деревни до него долетали выкрики, отдалённо напоминавшие его имя, хотя с равной долей вероятности это могли быть всего лишь обрывки чьих-то фраз или даже просто лай собак.
В любом случае, покидать своё убежище добровольно Зуго не собирался. Вдали от семейных забот и племенных обязанностей он в последнее время чувствовал себя гораздо спокойнее, если только это слово можно было употребить в отношении гнетущей тоски, которая поражала Зуго с каждым днём всё сильнее, отдаляя его от семьи, племени и даже, кажется, от самого себя.
То, что соплеменники помочь ему не в силах, Зуго знал наверняка. Несколько робких попыток обсудить свои переживания с женой и племенным шаманом Ту, убедили Зуго лишь в том, что личные проблемы жителя Вечного Леса, затрагивающие сферу его самосознания, соплеменников не волнуют вовсе. Волнуют их только лодки, выдалбливанием которых Зуго занимался всю свою сознательную жизнь. И если его сейчас искали, то наверняка делали это только потому, что он уже не первый месяц забросил своё занятие и при каждом удобном случае убегал сюда, к Рыжим Болотам, где в созерцании бурой жижи и проводил всё своё время.
Но упрекать соплеменников в меркантильности Зуго всё же не спешил. Скорее всего, в языке их племени просто не существовало подходящего слова, которое могло доходчиво объяснить всем, включая самого Зуго, глубинную суть его переживаний и душевных метаморфоз.
Конечно, для людей, которые сознательно не желали трудиться, слов в языке их племени было предостаточно. Но эти слова были очень обидные и, как чувствовал Зуго, к его ситуации всё-таки не подходящие. Ведь он совершенно точно не был лодырем. Ему и сейчас очень хотелось трудиться. Трудиться самозабвенно, плодотворно. Так, как он привык делать это всю свою жизнь. Вот только теперь это должен был быть труд фрезеровщика, а не выдалбливальщика лодок. Фрезеровщика, и никак иначе.
Кто такие фрезеровщики, что именно они делают и где обитают, Зуго не знал, как не знал и того, каким образом они умудрились возникнуть в его голове. Возможно, Зуго слышал о них от жителей долины, которые иногда приходили в деревню и рассказывали много чудных вещей о жизни за пределами Вечного Леса. Нельзя было исключать, что фрезеровщики были плодом его собственного воображения, но в этом Зуго всё же сомневался —вот как можно просто жить, выдалбливать лодки, а потом вдруг придумать какого-то фрезеровщика? И придумать настолько убедительно, что это враз лишило смысла всю его жизнь. Не такую уж плохую, если задуматься о ней без эмоций, и совершенно невыносимую, если оставить эмоции на своих местах.
***.
И всё-таки Зуго действительно искали. Встревоженный шелест высохшей травы, окружавшей болото, вскоре не оставил сомнений —кто-то направлялся прямиком к Зуго. Убежать или спрятаться времени не было, поэтому Зуго остался сидеть неподвижно, мысленно подготавливая себя к очередной серии упрёков со стороны соплеменников, разгневанных недостачей функциональных лодок перед самым сезоном лова.
Но оказалось, что это был всё тот же шаман Ту. Причём пришёл он в гордом одиночестве. Вынырнув из темноты, Ту бесцеремонно уселся на корягу рядом с Зуго, прошептал несколько приветственных заклинаний духам болот и, расстегнув свои сандалии (дар всё тех же жителей долины, которых сам Ту называл сумасшедшими, но почему-то всегда принимал без очереди), тяжело выдохнул.
— Не помешал? — спросил он, устроившись поудобнее. — Ну присаживайся, коли пришёл, — ответил Зуго. — Что-то ты сегодня рано освободился.
— Ай, надоело! — махнул рукой шаман. — Достали меня уже все своими проблемами и болезнями! Отдохнуть хочу! Может, по своей природе я и не совсем человек, но иногда человеческая сущность во мне тоже устаёт как собака. Да и с тобой поговорить давно собирался. Узнать, как твои дела, всё ли у тебя в порядке. Знаешь, у меня из головы не идёт это твоё желание быть фрезеровщиком. Вот и хочу предметнее разобраться, в чём здесь дело.
Зуго не верил шаману. Едва ли того привело сюда чувство усталости или сострадания к ближнему. Просто в последнее время жители деревни всё чаще высказывали сомнения относительно шаманских навыков Ту и призывали обращаться к ведуну из соседней деревни, который, по их словам, плату за совершение обрядов брал скромнее, а сами заклинания использовал куда более прогрессивные. Поэтому Ту было необходимо срочно восстановить свой авторитет в глазах соплеменников. И проблемы Зуго подходили для этого как нельзя лучше.
Теперь Зуго даже сожалел по поводу того, что под напором своей индустриальной тоски он несколько раз обращался к шаману за советами и пытался ему объяснить, кто такие фрезеровщики. Объяснить, как умел, —при помощи неизвестных слов и звуков, возникавших в голове Зуго спонтанно, и смысл которых Зуго не всегда понимал сам.
Но раз уж Ту его нашёл, разговора было не избежать.
— Я думаю, что дело в судьбе, — спокойно сказал Зуго шаману. — Насчёт судьбы — это ты брось! Не трогай судьбу! — резво ответил Ту.
Как и любой шаман, он оставлял право разбираться в вопросах судьбы только за собой.
— Если ты жизнью своей не доволен, — заявил Ту, — я против этого возникать не стану. Ей каждый второй недоволен. Времена нынче такие, смутные. А вот на судьбу посягать не смей! Судьба — она священна! — Как же ты говоришь, что она священна, если даже не можешь толком объяснить, что это такое?
Ту надменно хмыкнул.
— Вот все вы так. Сразу вам подавай смысл всего сущего, да так, чтобы ещё и понятно было. К тому же, про судьбу я тебе в последний раз объяснил всё понятнее некуда. Судьба — это как бы весь ты сам, который находится вне тебя. — Да уж, понятнее некуда, — усмехнулся Зуго, водя сухой веткой по бурым разводам болотной жижи. — Пойми, — продолжил Ту свои объяснения. — Судьба — это сама вечность, а жизнь — всего лишь случай, пробегающий рябью по этой вечности. Поэтому на жизнь пенять можно, а на судьбу — нет. — Как это, жизнь — случай? — Ну вот ты кто? — браво спросил шаман. — Я? — Ты, баранья твоя башка! Ты — Зуго Гогзубонге, житель Вечного Леса, мастер выдалбливания лодок. Правильно?!
Возразить очевидным фактам своей биографии Зуго не мог и поэтому промолчал. Шамана это вполне устроило, и он с готовностью продолжил свою мысль.
— И мечтаешь ты быть, скажем, фрезеровщиком на авиаремонтном, как сам мне рассказывал. При этом ты с радостью готов променять свою просторную хижину на блок в коммуналке, так? — Угу. — Ну и о чём это, по-твоему, говорит? А только о том, что вся разница между фрезеровщиком и жителем Вечного Леса — это всего лишь случай. — А судьба? — поинтересовался Зуго. — А судьба у фрезеровщика и лесного аборигена, как я думаю, примерно одинакова, — невозмутимо ответил Ту. — Иначе откуда у тебя подобные мысли? — Да уж, одинакова, — раздражённо сказал Зуго, зашвырнув ветку далеко в болото. — Только вместо того, чтобы по цехам ходить и козла с мужиками в обед забивать, я по джунглям днями таскаюсь, лодки какие-то выдалбливаю. — А тут уж, извини, ничем помочь не могу, — развёл руками шаман. — С точки зрения судьбы у тебя все тип-топ. Как шамана, меня только это и интересует. К тому же, о судьбе ты снова, как я погляжу, ничего не понял. Даже будь у меня зелье особенное, чтобы жителей Вечного Леса во фрезеровщиков превращать, тебе от этого легче не станет. От судьбы ведь не убежишь. Поэтому, вот тебе мой совет — считай себя хоть фрезеровщиком, хоть орангутангом, а лодки выдалбливать всё-таки надо. А если временами тяжко на душе становится, быт заедает — ты не в фрезеровщики иди, а прямо ко мне. У меня и настойка особая есть, «на все случаи жизни» называется. От нее нехорошо с непривычки бывает, но судьба сразу как на ладони становится. Да и с жизнью примириться она здорово помогает. Ну как, а? — Нет! Фрезеровщик я! — настоял на своём Зуго. — А фрезеровщику даже техника безопасности пить запрещает!
Последняя фраза вылетела у Зуго неосознанно, сама собой. Ни он сам, ни шаман Ту не поняли, что именно она означает.
— Твою мать! Я так и думал, — разочарованно произнёс шаман Ту. — Что ты там думал? — настороженно спросил Зуго. — В общем, проблема твоя не в судьбе, и даже не в случае твоей жизни. Давно я это понял, только убедиться хотел. За этим, если честно, и пришёл. — И в чём же моя проблема? — спросил Зуго. — В тебя, Зуго, вселился дух. Дух фрезеровщика. — Дух фрезеровщика? — переспросил Зуго. — Да, дух фрезеровщика. Ты вообще, Зуго, что о духах знаешь?
Зуго пожал плечами. О духах он слышал множество страшных и пугающих историй. Знал, что духи —это воплощение зла, главная цель которых — изничтожение простого лесного жителя. На этом знания Зуго в области духов исчерпывались. Честно говоря, в духов он особо не верил, и даже теперь вместо страха испытывал, скорее, недоверие к словам шамана, неспособного вылечить от чесотки деревенских коз и предпочитающего побеждать любые сомнения на счёт судьбы и жизни при помощи лягушачьих отваров.
Но Ту был настроен серьёзно. Он шептал какие-то заклинания, неприятно шевелил пальцами и, кажется, собирался впасть в транс.
— Стой, погоди! — прервал шамана Зуго. — Почему это, если фрезеровщик — то сразу дух? — А про фрезеровщиков ты откуда столько знаешь? Слова такие говоришь, что прямо мурашки по телу. Сам послушай: блок в коммуналке, цеха, распред, или вон эта твоя техника безопасности. Ну козла с мужиками забивать — это, конечно, дело понятное, хоть ты и не охотник, а вот всё остальное… Да и жена твоя ко мне уже целую тропу протоптала. Говорит, ты совсем другой стал. Нелюдимый, грубый, про какие-то вымпелы во сне бормочешь. В общем, изгонять из тебя этого фрезеровщика нужно. И чем скорее, тем лучше. Духи, они, знаешь ли, до добра не доводят!
— И что? Кому это мешает? Живи себе дальше, как жил, — недовольно сказал Зуго. — А я с фрезеровщиком своим останусь. — Нельзя! — всплеснул руками шаман. — Мы ж все одного племени. И судьба у нас, как ни крути, более-менее одинакова. Этот фрезеровщик пока только в тебе обосновался, но как только укоренится понадёжнее, наверняка своих братьев призовёт. Не успеешь глазом моргнуть, как мы все во фрезеровщиков превратимся. Представляешь, посереди Вечного Леса — целое поселение фрезеровщиков?! — А если я всё-таки откажусь? — с опаской поинтересовался Зуго. — Отказаться, конечно, твоё право. Но тогда мы тебя свяжем, и насильно изгонять из тебя фрезеровщика станем! Другого пути, извини, нет. Общая безопасность под вопросом. Только этого, честно скажу, не хотелось бы. Всё-таки, дух малознакомый. С ним сперва в контакт войти надо. И тебе самому в первую очередь. А связанному оно, знаешь, не особо сподручно.
Зуго и сам понимал, что выбора у него не осталось. Пусть в духа он по-прежнему не верил, но одно знал наверняка — если за дело принялась его жена, то его всё равно свяжут и заставят делать то, чего ему не хочется. Только на этот раз всё произойдёт немного буквальнее, чем обычно. Да и Ту не мог упустить такой шанс укрепить свой авторитет в глазах соплеменников — обряд изгнания духа всегда был самым красочным и пугающим.
Раз выбора не было, Зуго решил, что на всякую потустороннюю глупость следует реагировать житейской хитростью.
«После ритуала выдолблю им для показухи лодку, другую, а потом, может быть, и вовсе из деревни уйду. Только уже навсегда!» — решил Зуго.
— Хрен с тобой, пойдём! — сказал он шаману, бодро вскочив с коряги.— Раз надо, значит надо! — Не, ну ты погоди! — спохватился шаман, который не ожидал подобного энтузиазма со стороны Зуго. — Такие дела с бухты-барахты не делаются! Подготовиться сперва надо, ритуал организовать. — Ну так поторопись! Сам же говоришь — чем быстрее, тем лучше. — Так-то оно так, но дух этот точно не местный. В его изгнании помощь всех соплеменников потребуется. Вот завтра вечерком всех на пустыре соберём, тогда и приступим. — Может, лучше вдвоём всё обставим? — смутился Зуго. — Не хочу я, чтоб на меня вся деревня таращилась. Ударно ритуал провернём, потом настойки этой твоей жахнем. После работы, как говорится, сам Бог велел!
Ту разочарованно покачал головой.
— Вот! Опять в тебе фрезеровщик говорит. Крепко же в тебе он засел! — Ладно, делай как считаешь нужным, — махнул рукой Зуго и побрёл по направлению к деревне.
***.
На правах официально признанного одержимым, весь следующий день Зуго провёл у себя в хижине, не опасаясь за свой покой и такое приятное одиночество. Соплеменники тревожить его не решались, а супруга хоть и заглядывала в хижину, к общению расположена не была. Куда охотнее она общалась с соседками, в нелицеприятных подробностях описывая все тяготы жизни с Зуго и утверждая, что в современном мире семья фрезеровщика просто обречена на нищенское существование.
Большую часть дня Зуго и вовсе проспал, не испытывая по этому поводу угрызений совести. Спать он в последнее время любил. Непонятные и даже пугающие во время бодрствования, многие понятия из жизни фрезеровщика во сне становились намного ближе и обретали особую эмоциональную доступность, в свете которой даже забивание козла выглядело приятным и даже весёлым занятием.
Проснулся Зуго только к вечеру, разбуженный пением, доносившимися со стороны пустыря.
— Ту! Ту! А! Ту! Ту! А! Ту! Ту! — напевало несколько десятков голосов.
Это ещё не было ритуальным пением. Зуго понял, что жители деревни уже собрались на пустыре, но Ту ещё пребывал в своей хижине и только подготавливал себя к встрече с духами при помощи трав и отваров. Но времени на одиночество у Зуго оставалось мало. Обычно Ту быстро доходил «до кондиции», и ритуал мог начаться с минуты на минуту. Следовало отправляться к пустырю.
«Ту просто шаман низкой квалификации, — размышлял Зуго по пути. — На самом деле фрезеровщика можно легко объяснить, не привлекая к этому духов. Просто фрезеровщик — это и есть судьба. Моя судьба. А вот всё остальное — это всего лишь случай!»
На пустыре всё уже было готово к началу ритуала. Костры уверенно отвоёвывали пространство у тьмы. Жители деревни, образовав широкий круг, пританцовывали, постепенно вкладывая в свои голоса всё больше силы. Заметив Зуго, они дружно расступились, позволили ему пройти к центру пустыря, после чего снова сомкнули свои ряды и запели ещё громче.
Как только Зуго оказался в центре общего внимания, покрывало хижины шамана резко распахнулось (Зуго доподлинно знал, что для этого Ту дёргал специально прилаженную верёвку), и главное лицо предстоящего действа под одобрительные крики соплеменников выскочило наружу.
Сегодня шаман был облачён в особенно пышный наряд (Ту приладил ещё несколько ворохов перьев в районе своего зада, и теперь был похож на весьма пышную, но едва ли годную для полёта птицу). Он сразу же принялся отчаянно танцевать, высоко задирая ноги и временами начиная трястись, наглядно демонстрируя опасность соприкосновения с невидимым миром духов и судьбы.
Описав несколько кругов по пустырю, Ту начал постепенно приближаться к самому Зуго, периодически замедляясь и внимательно в него всматриваясь.
В эти моменты пение соплеменников затихало и превращалось в глухой, вибрирующий звук, который далеко разносился по лесу и отзывался тусклым эхом, создавая впечатление, будто сама природа тоже решила не оставаться в стороне и принять участие в ритуале.
Вдруг, резко вскинув руки вверх, Ту заставил всех соплеменников замолчать. В навалившейся тишине, разбавленной потрескиванием костров и стрекотом ночных насекомых, он принялся живописно гримасничать и снова (на этот раз уже медленно и обстоятельно) осматривать Зуго, периодически обдувая его какой-то мелкой пылью.
Зуго знал, что это — первая фаза ритуала, в ходе которой главной задачей шамана было узреть духа и сориентироваться, с чем, собственно говоря, ему приходится иметь дело.
«Вот и посмотрим, какой ты шаман! — размышлял Зуго, пока Ту увлечённо рассматривал его живот и грудь. — Если работаешь на совесть — скажешь, что ошибся. А вот если начнёшь общаться с духом — значит фигляр и работаешь на публику. Впрочем, и так известно, что фигляр… И как таким только разряд дают?»
— По-да-ча! По-да-ча! По-да-ча! — неожиданно принялся нашёптывать шаман, постепенно придавая своему голосу силу и поднимая руки вверх, призывая соплеменников повторять вслед за ним это непонятное слово. И хотя сам Зуго так же не понимал, что именно оно означает, то, что он уже слышал его прежде, сомнений у него не было. Тем более, что слышал он его только у себя в голове. Про неведомую «подачу» он совершенно точно не рассказывал шаману, и происходящее начинало его настораживать. И настораживать тем сильнее, чем увереннее несколько десятков голосов напевали:
— По-да-ча! По-да-ча! По-да-ча!
Шаман больше не осыпал Зуго пылью и снова танцевал, только делал это вплотную к Зуго, раз за разом задевая его перьями своего наряда и жестами призывая соплеменников петь ещё громче.
— По-да-ча! По-да-ча! По-да-ча! — ревели голоса на предельной громкости, и сейчас, как понимал Зуго, ритуал переходил в свою вторую фазу. Теперь шаман должен был отождествиться с предполагаемым духом и стать на время его устами и глазами. Тут уж многое зависело от самого духа, а точнее, от его сговорчивости.
По идее, самозабвенный танец шамана был призван обратить на себя внимание инореального гостя и заставить его переселиться непосредственно в тело шамана, которое должно было выдать истинные устремления духа нагляднее и информативнее, чем неподготовленное тело Зуго.
После этого наступала самая ответственная часть ритуала — изгнание духа из его основного тела, в которое дух наверняка сразу же вернётся, как только поймёт, что его весьма грубо обманули при помощи перьев, танцев и внушительной массовки.
Конечно, в этот момент дух обычно становился настолько зол, что мог даже попытаться прикончить своего носителя за то, что тому вздумалось припереться на пустырь к шаману, вместо того, чтобы спокойно уйти вглубь Вечного Леса и там окончательно сойти с ума, но тут уж всё зависело от расторопности шамана. В самые сжатые сроки тот должен был подобрать нужное сочетание заклинаний и с позором изгнать непрошенного гостя как можно дальше от людей.
Пока дух не спешил обращать своё внимание на шамана, хотя тот и извивался возле Зуго с почти неприличной настойчивостью. Но как только Зуго подумал, что если уж в нём и обитает какой-то фрезеровщик, то это вовсе не такой простой парень, чтобы повестись на разукрашенного кривоногого мужика, шаман, рухнув на землю, выгнулся всем телом, и, перекрикивая пение соплеменников, издал леденящий душу вопль:
— Пла-а-а-а-а-а-а-а-н-н-н!
После этого Ту начал трястись в самых настоящих конвульсиях. Он метался по земле, из его рта шла зелёная пена, а широко раскрытые глаза выражали такой животный ужас, что Зуго стало по-настоящему страшно.
Несмотря на всем известный запрет прерывать пение во время ритуалов, жители деревни замолчали и теперь испуганно наблюдали за шаманом. Тот продолжал кататься по земле, теряя части своего облачения, а вместе с ними и шансы на благополучное завершение ритуала. Когда же несколько человек решились прийти к нему на помощь и попытались поднять шамана на ноги, Ту вдруг вскочил сам и, окинув присутствующих звериным взглядом, прохрипел:
— Пре-ме-й-а-а-а!
Хрип этот временами переходил в шипение и свист, но в ночной, испуганной тишине звучал достаточно отчётливо, чтобы каждый из присутствующих понял — посереди Вечного Леса с ними говорит вовсе не шаман Ту, а самый настоящий фрезеровщик.
Впрочем, все остальные интересовали фрезеровщика в меньшей степени — одарив их несколькими ополоумевшими взглядами, он обернулся к оцепеневшему Зуго, и пуская слюну, неторопливо направился к нему.
Тело шамана плохо подходило духу. Он даже не шёл, а нескладно прыгал на одной ноге, вторую волоча за собой и компенсируя недостаток устойчивости взмахами рук.
Подобравшись к Зуго вплотную, фрезеровщик всё тем же вкрадчивым сипом произнёс:
— Тор-це-вать! Тор-це-вать! Сверх-пла-на! Тор-це-вать! Тор-це-вать! Сверх-пла-на! Тор-це-вать! Пет-ро-вич!!! Не пи-л-л-л! Я н-е пи-л-л-л! Со-рок лет за стан-ком! Со-рок лет за стан-ком! Не пи-л-л-л! Тор-це-вать! Тор-це-вать! Вым-пел!
После этого фрезеровщик замолчал, продолжая сверлить взглядом Зуго и с силой сжимая в кулаках несколько перьев, которые он выдрал из костюма несчастного шамана. Но если Ту и осознавал происходящее, ему наверняка было не лучше, чем самому Зуго, от которого фрезеровщик ожидал какого-то ответа.
Преодолев страх, Зуго попытался пошевелить языком и, глядя в перекошенное лицо фрезеровщика, дрожащим голосом произнёс:
— Тор-се-уать? — Тор-це-вать?! — крикнул в ответ фрезеровщик и снова затрясся всем телом. — Так подачи нет! Подачи нет! Подачи нет! Подачи нет!
Последние слова фрезеровщик выкрикнул, рухнув на землю и снова погрузившись в судороги. Только на этот раз они продолжалось недолго. Через несколько мгновений тело Ту обмякло, а над пустырём повисла зловещая тишина.
И если особо впечатлительные соплеменники воспользовались моментом, чтобы в полуобморочном состоянии броситься прочь по своим хижинам, то Зуго убегать не планировал — всё безумие фрезеровщика теперь снова заключалось где-то внутри его, и в этом смысле любое бегство было изначально обречено на провал.
К этому времени несколько наиболее отважных женщин подняли с земли тело шамана и утащили его в хижину, попутно бросая на Зуго недобрые взгляды. Что они делали с шаманом внутри, Зуго не видел (оттуда доносились странные звуки, как будто внутри кто-то боролся), но через мгновение из неё прямо через занавеску вывалился сам Ту и, сжимая в руках какой-то черепок, из последних сил пополз на карачках прямо к Зуго.
На победителя духов он точно не тянул (скорее, он был похож на основательно помятую курицу), но его решительность заметил не один Зуго. Жители деревни, которые не успели отойти достаточно далеко, увидев браво ползущего шамана, вернулись к пустырю и неуверенно затянули песню победы над злом.
— Чего вылупился? Лоб давай сюда! — раздраженно рявкнул на Зуго шаман Ту, всем своим видом показывая, что подняться на ноги он не в состоянии.
Послушно нагнувшись, Зуго тихо, с надеждой спросил:
— А сработает? — Хрен его знает, там видно будет! — ответил шаман и принялся шептать какое-то заклинание, понятное только ему и ещё, возможно, фрезеровщикам.
***.
Зуго в своей жизни просыпался много раз.
Иногда он просыпался от холода, иногда от жары. В редкие дни просыпался сам, гораздо чаще его будила жена. Странно, но до следующего утра после ритуала, Зуго не задумывался о самом факте своего пробуждения. Вероятно потому, что каждое из них было рядовым и запоминать их было бессмысленно.
Но в сегодняшнем пробуждении Зуго было нечто особенное. Впервые в своей жизни Зуго проснулся от сильнейшего желания выдолбить лодку. И не просто выдолбить, а сделать это на совесть, аккуратно, с учётом всех секретов этого ремесла, мысли о котором сияли теперь в голове Зуго какими-то особенно яркими и согревающими душу лучами.
При этом Зуго чувствовал себя разбитым и уставшим. Он не помнил, что с ним происходило после заклинания шамана, но наверняка происходило что-то неприятное — тело Зуго было покрыто ссадинами и синяками, а в нескольких местах он и вовсе обнаружил человеческие укусы (видимо, фрезеровщик так просто сдаваться не хотел, и шаману пришлось прибегнуть к нетрадиционным методам воздействия на потусторонний мир), но одно Зуго знал совершенно точно — оставаться в хижине без дела ему было невыносимо.
Схватив свой нехитрый инструмент, он живо выскочил наружу и почти бегом направился в ту часть Вечного Леса, где произрастали особенно годные к лодочному применению деревья.
У самых крайних хижин Зуго чуть задержался, услышав переливающийся хохот детей, игравших с обезьянами и охотно им подражавших. Правда в данный момент предметом их смеха были не обезьяны, а сам Зуго.
— Фрезеровщик! Фрезеровщик идёт! — крикнули дети и с хохотом бросились врассыпную. — Вот я вам! — погрозил в ответ пальцем Зуго. — Где ж вы фрезеровщика тут увидели?! Здесь только я — Зуго Гогзубонге!
2018.
Редактор Анна Волкова.
Другая современная литература: chtivo.spb.ru.