Леха Андреев о московских банях:
Русского человека легко обидеть: надо сказать ему, что он не умеет работать, потому как не дисциплинирован. Дальше обычно приводят в пример немцев, японцев или китайцев. Дескать, вот эти — другое дело, всегда готовы ходить ровным строем и формировать любые человеческие многоножки, какие им скажут. Оттого их страны и процветают, даже если иногда там происходит Нюрнбергский процесс или Нанкинская резня. Но в итоге процветают всё равно. Не то что немытая Россия, где из людей никакой каши не сваришь.
Многие соотечественники и вправду обижаются на такие сравнения. Только не я. Сейчас расскажу, в чём ошибка таких представлений о нашем народе.
А вы небось уже подумали, что и так знаете, да? Думаете, сейчас он затянет нечто пафосное и патриотическое: мол, воля и вольность русского человека —это вовсе не минусы, а прекрасные наши преимущества... ну и так далее, на манер Льва нашего Николаича.
В целом верно. Но это в теории. На деле всё немножко хуже. Просто я знаю множество ситуаций, когда русские люди ходят строем, хотя их даже не заставляют. И говорю я сейчас не про метро. И не про очередь за пивом. Увы, есть ситуации, когда бросают даже пиво ради строя. Добровольно и в мирное время.
Вот представьте: в уютном помещении сидят за крепкими деревянными столами три десятка очень разных мужиков. Говорят тоже о разном, но в целом отдыхают. Некоторые пьют и закусывают мелкой рыбкой, другие плотно ужинают шашлыком. Кто попроще, смотрит футбол на большом экране, а умники тупят в айфоны. Эдакая демократичная таверна.
Вдруг раздаётся колокольчик. Да-да, буквально как в экспериментах академика Павлова, который собак мучил. Но тут-то не собаки, тут очень разные мужики! Однако все они встают и идут. Уютное помещение разом пустеет, и только запотевшие кружки с пивом (читатель ждёт уж рифмы «сиротливо») остаются на столах, словно это фильм про инопланетян, которые забирают к себе людей каким-то гипнотическим сигналом.
Так устроена московская баня. Я никогда не видел такого у нас в Новгородской области, где отец приобщил меня к общественной бане ещё в раннем детстве. Не ради мытья, конечно. И душ, и ванна были дома. А в баню ходили ради парилки с настоящей печкой-каменкой, с вениками берёзовыми и дубовыми, да с тазом ледяной воды, которой обливаешься после пара, для контраста — и становится тебе так хорошо, словно ты только родился.
Однако у нас человек мог париться, когда ему охота. Зашёл в парилку, чуешь— не жарко. Ну, спросишь у народа, не подкинуть ли? Давай, говорят. Подкинешь пару шаек, но чтоб не залить — внимательно слушаешь, из какого угла печки отвечает шипением, а не плеском. Туда ещё можно кинуть. После паришься. На выходе, в мыльном отделении, обольёшься холодненькой, или даже окунёшься, если есть куда. И отдыхать — опять же, сколько тебе надо. Потом снова паришься.
В Москве не так. Мне довелось пожить в разных районах, так что и бани я видел разные — Астраханские, Донские, Варшавские, Измайловские, Усачёвские... С виду они конечно разнообразны. Мой знакомый писатель-краевед Владимир Березин, решивший пройти путём Льва Толстого по всем московским баням, всегда начинает их описание с архитектуры. Мол, Астраханские — самые древние, в постройке XIX века, а Усачёвские — шедевр конструктивизма, Измайловские же и вовсе сталинский ампир с мозаиками... Наверняка когда-нибудь Березин выпустит красивый банный путеводитель по Москве, со всеми этими историческими подробностями. Правда, многие из описываемых им бань уже закрыты или даже снесены, но это не останавливает смелого краеведа; так что если однажды вы встретите голого человека с мочалкой на пустой автостоянке или на шумной стойке — не пугайтесь, это писатель Березин идёт путём Льва Толстого и моется во всех столичных банях, включая исчезнувшие.
Но я сейчас про другое. Не про наружные различия бань, а про то общее, что внутри. В этом веке оставшиеся московские бани отремонтировали, и в целом они стали лучше. Там можно теперь и поесть, и подстричься, и на массаж сходить, и купить всё нужное для бани, включая войлочные шапки, веники и шлёпанцы. Можно даже ходить без шлёпанцев, потому как чистоту теперь блюдут.
Но вот чего нельзя или очень трудно — так это зайти с веником в парилку и просто попариться, когда захочешь. Нет, ты обязательно попадёшь в одну из трёх дурацких ситуаций. Либо все покорно ждут у закрытой двери парилки, пока двое-трое самопровозглашённых жрецов чего-то там шаманят внутри. Либо три десятка мужиков уже набились по команде в парилку, как селёдки в бочку, а тот самый жрец машет над ними тряпкой, покрикивая «Не разговаривать! Тихо сидим! Теперь нагнулись! Теперь развернулись! Теперь ноги подняли!»
Ну и третий вариант: ты дожидаешься, когда этот припадок коллективизма закончится, то есть когда вся армия розовых мужиков, опять-таки по команде, выбежит в мыльное отделение. Тогда ты наконец заходишь в пустую парилку и... у тебя есть всего минут пять-десять. Лишь только ты согрелся, пропотел и начал хлестать себя веничком, как обязательно заходит один из тех шаманов. Он растворяет все форточки, распахивает настежь дверь парилки и сообщает, что пора проветривать, убирать и готовить «новый пар». Как будто он тут единственный, кто умеет кинуть шайку в печку.
Жрецы и сами понимают, что способность эта не уникальна. Потому добавляют себе понтов с помощью лекарственных растений. Вначале это может даже показаться приятным, особенно когда по стенам развешают лаванду или полынь. Но в другой раз чувствуешь такой мощный ментоловый духан, словно тебе сразу десять жвачек в нос запихнули. И сразу вспоминаешь: мята замедляет выработку тестостерона, то есть снижает либидо и подвижность сперматозоидов. Но никто не собирается обсуждать с тобой этот любопытный эффект, потому что на следующем сеансе банный шаман выкатывает ещё более убойное биологическое оружие.
Первый раз, когда это случилось, я думал, что мои глаза сейчас просто вывалятся из черепа. Я выбежал из парилки и долго умывался холодной водой. Пошёл обратно, когда ритуальное обмахивание уже закончилось. И хотя дверь парилки была открыта, глаза мои всё равно защипало с новой силой. А добравшись до полка, я обнаружил, что перед глазами плавают белые хлопья, словно парилку засыпало снегом. Ну вот и всё, начинается слепота, подумал я.
Оказалось, это хрен. Его белые ошмётки были щедро навалены на перила, скамейки и пол парилки. Никогда в жизни я не видел столько хрена сразу. Килограмма три они тут раскидали, не меньше.
Но набившиеся в парилку голые мужички, словно пельмени в горшочке, смиренно терпят этот сеанс выжигания слизистых оболочек. Да ещё обсуждают альтернативные суповые наборы: мол, вот на той неделе с чесноком делали пар, так жгло и поболе! А был ещё, помнишь, такой старичок, который приносил багульник? Что-то не пришёл он в этот раз, да...
Я хотел предложить им свою гипотезу про то, отчего не пришёл старичок с багульником. Но нас уже выгоняли из парилки, чтобы делать следующий пар — так что мою историю они не услышали. Но вам-то расскажу.
Мне было тогда лет десять. Мы с батей во время отпуска на Чёрном море, в посёлке Лоо, пошли там в местную баню. Но попариться нормально нам не удалось: из парилки несло чем-то вроде забродивших щей, и все отказывались туда заходить. Хотя в итоге зайти пришлось, чтобы вытащить оттуда любителя целебных трав, который к тому моменту был уже без сознания. Один веник у него было лавровый, а другой эвкалиптовый. Казалось бы, такие благородные растения! Но я так и не узнал, откачали его или нет — мы ушли раньше, чтобы не получить аналогичный передоз эфирных масел. Между прочим, русский философ Василий Розанов умер как раз после похода в баню.
И кстати, раз уж мы метнулись в прошлое — угадайте, когда возникли эти дисциплинарные ритуалы московских бань, неведомые в других регионах? Ещё в начале XX века ничего такого не было. Ни у Розанова, ни у Гиляровского нет ничего про хождение строем в парилку. Наоборот, оба пишут про банное равенство, про посещение русской бани людьми всех сословий.
Гиляровский, однако же, в «Москве и москвичах» подробно описывает касту банщиков, которых обучали ремеслу с детства. И одна из специальностей этого банного цеха называлась парильщик. Именно парильщики мыли и парили посетителей, и даже массаж делали, а также топили и убирали баню. В общем, была отдельная профессия.
Что вполне логично. Я вот после Таиланда подсел на тайский массаж — а это настоящее мастерство, требующее многолетнего обучения. Никакой случайный мужичок не сможет так хорошо отдавить вам коленями всю спину, даже если вы с ним влезли в один московский автобус в час пик.
Может, в этом всё дело? Исчезла профессия — так и началась самодеятельность в парилке? В советской литературе такие истории появляются где-то в семидесятые. Особенно точное описание у Анатолия Рубинова в «Интимной жизни Москвы»:
«Войдёт в жарко натопленную полную людей парную мелкий, неказистый мужичонка, оглядит не спеша публику, поглядит вверх, посмотрит вниз и вдруг прикажет:— А ну выходи! Влажно. Помоем и сушить будем.И народу второй раз напоминать не надо: подчистую выскочит. Останутся только двое-трое самых охочих до работы мужчин, которые любят власть над собой. Сами раздобудут мётлы — где только достали их? Начинают собирать листву, скрести, потом полными шайками плескать на полок, на ступени, на пол. Утром после санитарного дня не бывает такой чистоты, как после работы добровольцев. А проворнее всех трудится командир. И покрикивает на здоровенных мужиков:— Как метёшь? Чего в кучу не собираешь?— Выноси за дверь.Люди не знают имени своего командира, первый раз видят его, никто его не назначал, а он, мелкий с виду и плюгавый, приказывает, не глядя:— Отвори дверь — пусть просохнет.И дверь открывают. И никто не смеет войти в отворенную дверь: потому что дисциплина.Потом дверь закроют. Останется в парной только командир и два его верных помощника: накидают шайками в горячую печку воды. Это очень деликатное дело — сколько воды плескать, как часто кидать и какую воду — кипяток или холодную. Пар должен получиться сухой. И нельзя залить печь. Иначе тяжёлый пар получится.А тем временем весь банный народ скопился у дверей парной: ждёт, когда предложат входить. Командир огрызается на тех, кому не терпится. Выгонит зашедшего в парную. Потом сам выйдет оттуда: надо, чтобы парная осталась одна немного подумать, чтобы пар рассеялся. Никто не знает, когда командир слабым голосом сердито скажет:— Входи.И в чистую, раскалённую, свеженькую парную втискивается весь народ. Нет тогда никого на лавках — одни дураки, которые не понимают, что такое настоящий пар. Напрасно льётся тут в душах вода — под ними никого. А в набитой людьми парной никто пока не смеет размахивать веником. Если кто попробует, сильный голос крикнет:— Кому это там чешется?И все знают, кто это сердится, и все боятся.После приготовления парной надо подождать, чтобы жар осел, пронзил, успокоился. Всегда неожиданно звучит команда:— Можно!И все знают, что это такое. Разом взмахивается несколько десятков веников, и начинается великое хлестание».
Но с тех пор полвека прошло! Как же добрался этот ритуал неизменным до наших, совсем не советских времён, да ещё закрепился в железном распорядке повторов — то ли ежечасно, то ли вообще каждые полчаса?
Тут наверняка виноват прогресс, который забрал себе индивидуалистов. Раньше им приходилось париться в общей бане, где они могли вести себя наперекор толпе. Теперь же эти своевольные снимают себе отдельную сауну или парятся в собственной дачной баньке. А в общественной остались те, кому коллективизма не хватает. Ну и невостребованные менеджеры тут как тут, в Москве таких переизбыток. Вот эти две категории граждан и находят друг друга в московских парилках.
Так что ежели вам охота создать слаженную корпорацию, где человеческая многоножка ходит строем — не надо завидовать немцам и японцам. Идите в московскую баню, там и найдёте себе нужных сотрудников. Если только глаза ваши не лопнут от хрена и чеснока, а давление не подскочит в небеса от лавровых веников. Ну а что, в любом рецепте есть свои побочки. Любишь кататься — люби и «Скорую» встречать. Я недавно услышал такое понятие, «облачный русский». Может, это оно и есть? Зато дисциплина, как вы хотели.
Леха Андреев для портала Альтерлит