До конца книги оставалось 19%, я лежал в темноте. Сложно остановиться читать, но и читать дальше невозможно. К тому же одолевала усталость. Рядом лежат дети и мирно спят. Я лежу рядом и мне хочется кричать. Долгим громким “ААААА”. Мне неуютно, тревожно. Одиноко.
Филип Рот сотворил хирургический надрез в области детско-родительских отношений, моих отношений с дочерью. Наверное, схожий эффект производит “Бог мелочей” Арундати Рой, только если она это делает с позиции матери, то Рот - с позиции отца.
Подростковое бунтарство, обида или ненависть, которые могут копиться в детских сердцах, как бы ты себя ни вёл. “Как ни воспитывай детей, им всегда будет что рассказать психологам”. И вроде главный герой вёл себя достаточно гибко, не стремился подавить, и его требования были вполне рациональны. Но отчасти именно эта их рациональность и правильность ещё больше вызывала протест. Теперь я очень боюсь этого периода. Периода, в котором маленькая принцесса может превратиться в пышущий гормональный хаос, потому что я сам рационален. Я боюсь внезапности перехода, боюсь, что пропущу тот момент, когда начнутся изменения. Боюсь, что я не справлюсь.
Отношения главного героя со своей дочерью - самое яркое выражение борьбы порядка и хаоса, описанных в романе. Но “Американская пастораль” не была бы так хороша, если бы касалась только одного слоя отношений, потому что за семейными конфликтами скрывается конфликт американского общества, конфликт поколений, конфликт американской мечты и её несостоятельности.
Главный герой, Швед, красавец, бывший спортсмен, успешный бизнесмен в области изготовления перчаток, еврей (что важно). Он - представитель того поколения, которое, с одной стороны, использует багаж предшественников, с другой - достигает успеха собственным трудом. Он достигает высот, о которых его дедушка, ступивший впервые на берег Америки только мечтал. У него есть деньги, жена-красавица, старинный дом, лапочка-дочка, любимое дело, идеальная внешность. Кажется, что всё под контролем, а рациональный подход может решить любую проблему, но хаос в виде отношений с дочерью, забастовок рабочих, волны терактов, заявленных как действия против войны во Вьетнаме, ломают привычную картину мира Шведа, выбивают из-под ног опору. И каждая новая проблема всё больше оголяет депрессивно-разлагающуюся реальность.
Одна из причин происходящего - никто никого не понимает. Абсолютно все как будто заперты в собственных пузырях и не понимают друг друга. А если думают, что понимают, то начинают ненавидеть. Ненависть подавляется, но просачивается из всех щелей. Родной брат Шведа, Джерри, ненавидит его за простоту его жизни, вымещая злость на однокласснике и превращая достижение простых вещей в целый квест. Дочь ненавидит отца, нацисты ненавидят евреев, евреи - афроамериканцев (хотя, учитывая время, называли они их явно не так), self-made persons - людей с родословными (и наоборот), богачи - бедняков и т.д. И, конечно же, все ненавидят свои собственные комплексы.
Ненависть, непонимание и, как следствие, кризис экзистенциального одиночества, когда вместо того, чтобы попробовать понять друг друга, люди надевают маски нравственности, либо превращаются в желчных персон.
Усиливает ощущение экзистенциального одиночества тот факт, что почти вся история Шведа - фантазия-реконструкция Натана, одноклассника Джерри. Натан - писатель-отшельник, раньше он боготворил Шведа. Однако, после личной встречи Швед показался ему пустым. Всю его биографию и рефлексию Натан воссоздает на основе одного поверхностного разговора, нескольких фактов из его жизни, которые Натан узнал почти случайно и “объективных” источников: газетных статей и наблюдений за местами жизни Шведа. Общение с друзьями и родственниками здесь почти отсутствуют. Потому что, с одной стороны, Натан сам по себе одинок (без семьи и детей) и он проецирует рефлексию собственного одиночества и собственного страха перед внешним миром, с другой - придаёт глубины своему кумиру, но этим самым изживает его из собственной жизни.
Хотя, не исключаю, что это уже мои собственные интерпретации, которые я вкладываю в голову Натану.
“Мама, мы все тяжело больны
Мама, я знаю, мы все сошли с ума”
