Мне было, наверно, лет 6 или 7, когда я узнал, что мать меня после родов года на три оставила в деревню у женщины, которую звали Флион. Дело в том, что в Осетии замужних женщин зовут по их девичей фамилии, но несколько измененной по осетинской традиции. Девушку по фамилии Чигоев в замужестве будут звать Чигвиен. Женщина, которой отдали меня, звали Флион от фамилии Флиев. Так вот, когда я приезжал в деревню меня звали «Флион лаппу», то есть мальчик Флиона. Я заинтересовался, почему в деревне меня так зовут? Мне жители деревни сказали, что мать меня у Флиона оставила и уехала. До трех лет за мной ухаживала Флион. Ни мать, ни деревенская родня мне об этом ничего не говорили. И тут мне сказали, что родная бабушка согласилась отдать родного внука чужой женщине. Когда я узнал об этом, то сразу пошел к Флион домой. Я увидел небольшую женщину, которая мне очень обрадовалась. От нее я ощущал тепло и ласку. Она старалась угостить меня чем-то вкусным. В последствии, когда я приезжал в деревню, всегда заходил к ней и чем мог помогал. В деревне одинокой женщине всегда нужна помощь. Сын ее был призван и погиб на фронте. Она сохранилась в моей памяти, как по-матерински любящий меня человек.
Да, меня очень много связывает с мой деревней. Мы бы не выжили в годы войны без деревни. Ближе к осени в лесах поспевали дикие яблоки, груши, вишня, ежевика, алыча. Яблоки были очень кислые, а все остальное ели. Лесных груш было много, и они были довольно сладкие. Мы сушили их на солнце, что нам очень даже помогало зимой в Тбилиси. Ну и в колхозе я что-то зарабатывал.
Короче говоря, я в батраки, конечно, не вернулся. Мать ругалась, но я хотел учиться. Вернувшись в Тбилиси, я пошел к своему другу детства Джунико. Он жил на улице Киевская, которая присоединялась к главной улице левобережья Тбилиси, улице Плеханова. Полагаю, что 99,9% грузин понятия не имели, кто такой Плеханов. Очень много улиц в Тбилиси были названы фамилиями людей, о которых не то что простые грузины, но и более или менее просвещенный человек мог не знать. Я в школу ходил по улице Кропоткина. Я так и не узнал, кто такой Кропоткин, хотя школу закончил на медаль. Полагаю, что подобный подход к названию улиц тоже вызывал раздражение у грузинской интеллигенции. Мать Джунико работала заместителем директора 19ой школы. Школа находилась тоже на Киевской, напротив их дома. Таким образом, я начал учиться в 19ой школе в шестом классе. Было очень обидно, что я лучший ученик из-за родной матери остался в шестой класс. Но главное, я добился своего. Хотя мать снова продолжила разговор о профессии сапожника или парикмахера.
Наше материальное положение становилось все хуже. Квартплату мы уже не могли платить. Хозяин этой халупы решил нас выгнать. Отец воюет на фронте, защищает Родину, а нас, семью фронтовика, четырех детей, выгоняют на улицу и защищать нас некому. Я об этом сказал Джунико. Он поговорил со своей матерью, и мы переселились в школу. У школы была своя огороженная территория. Рядом с основным зданием школы был пристроен домик. Возможно, для каких-нибудь хозяйственных нужд. Этот домик пустовал. Вот туда нас и вселили. Благодаря Джунико и его матери. Они спасли нашу жизнь.
Мать устроилась уборщицей, и я помогал ей передвигать парты во время уборки. Учился я как всегда хорошо. Я помню, что участвовал в олимпиаде по физике и там был вопрос: можно ли вскипитить воду в бумажной чашке? Я прикинул, что мокрая бумага высохнет на огне. Это связана с процессом кипения. Вроде, правильно. Значит, можно. В школе была хорошая библиотека и умело ей пользовался.
Шалико, мой младший брат, закончил ФЗУ и устроился на работу в автомобильную ремонтную мастерскую. Я приходил к забору мастерской. Шалико выбрасывал через забор старые разбитые аккумуляторы машин. .Я их собирал в мешок и нес домой. Мы их использовали как топливо. Отопление в школе не было. В классах было холодно.
В школе каждый день давали по небольшой булочке, политой глазурью. Я иногда видел уже бородатых учеников, которые ругали Сталина за то, что немцев запустил так глубоко в страну. Я часто бывал у Джанико. Его мать, которая принимала меня в школу, не возражала против нашей дружбы. У них были две большие комнаты, хороший балкон и общий туалет с соседом. Мы с Джунико разговаривали на разные темы. Он много знал, и я часто обращался к нему за разъяснением различных вопросов. Например, я никак не мог понять геометрию. А он мне ее объяснил. Иногда он меня оставлял меня на обед. О своем отце он никогда не говорил, а я не спрашивал. А однажды я пришел к нему и увидел высокого худощавого мужчину. Это был его отец, который вернулся из ссылки. Шел 1943 год. Он был юристом и работал в какой-то серьезной организации. Его, наверно, восстановили на работе. Мы с Джунико как-то проходили мимо его работы. Я подошел к дверям, а там была прикреплена доска с надписью из больших металлических букв на русском языке. Отец Джунико несколько раз беседовал со мной. Ему нравилась наша дружба с Джунико. У Джунико была еще бабушка. Очень симпатичная аристократка. Я видел, что она не крестьянка и не из рабочих. Она тоже довольно тепло относилась ко мне. Иногда даже кормила меня. Еще сестра Додо. Наверно, около 10 лет. Мы ее в свою копанию не брали. Я, когда закончил училище, пришел к ним в гости. Она сфотографировалась в моей шинели. Джунико тоже. Много смеялись. Позже я узнал, что она уехала в Америку преподавать русскую литературу в каком-то университете. Джунико стал докторм технических наук. Он занимался борьбой с градом, который является серьезной угрозой для виноградников, особенно в Кахетии.
Продолжение следует...
