Стоит прояснить, что называют исследователи термином «шаманизм», здесь же можно открыть многомерность человеческого существа, существования. Само слово имеет тунгусо-манчжурское происхождение и появилось в международной науке благодаря письменным сообщениям русских казаков, служивших в Сибири. Казаки записали сие слово у тунгусов и звучало оно «саман», что значит «исступленный, восторженный». У тюркских народов такой человек назывался «кам». Разумеется, у каждого этноса существует название для категории людей, выполняющих всевозможные магические функции. Однако, шаманизм шагнул вперёд вместе с прогрессом и развернул сосредоточенность на обрядах и культах в образ жизни, шаман живёт в медитации, отрешённости, и отречении, его задача создание идеального сочетания внутренней многомерности , ибо пространство идеально, его не надо менять.
Если шаманы имеют способности вступать в контакт с богами или духами, используя для этого состояние одержимости, для чего это нужно? Проявление состояния одержимости - это по сути выплеск большого количества энергии, которая ранее была сдержана. Если сдержанная энергия была агрессивно выброшена, значит прибывает новая. Шаман здесь, подобен ящерице, которая сбрасывает хвост, подобен гусенице, которая испытывает метаморфозу. Путь шамана - это путь непрерывной трансформации себя, из себя в себя.
Самопознание ведёт проводника к исцелению, после чего во многих случаях такие личности становятся лекарями. В фольклорных сказаниях айнов сохранились следующие обозначения волхва: кинра или ируська («одержимые» или «люди, находящиеся в невменяемом состоянии»). Эти термины отражают различные степени экстаза: во-первых, «получение силы божества»; во-вторых, «вхождение духа», что давало возможности ясновидения. В среде обских угров В.М. Кулемзин и Н.В. Лукина отмечают повсеместное существование шаманов-сказочников (мантье-ку) и исполнителей легенд-напевов (арэх-та-ку, от хантыйского «арэх» — песня, «ку» — мужчина). Эта категория могла не общаться с духами постоянно, им достаточно было получить музыкальные способности, для чего они уединялись на некоторое время в места обитания духов, которые дарили им «личную» песню и обучали игре на струнном инструменте панан-юх.
Интересно, что на реках Васюгане и Вахе певцы арэхта-ку были также и лекарями, кроме того гадали на лопатке и обладали специальным атрибутом — шапкой со священным крестом-пирна на лбу. Предсказанием занимались сновидцы улом-верта-ку, которые общались с духами и также могли лечить, извлекая духа болезни из тела больного. Гадание об охотничьем промысле совершали ню-культа-ку, общающиеся со звериными духами, имеющие для их созыва бубен. Лекарские обязанности составляли сущность группы исылта-ку («человек, который режет сам себя», «человек, который заставляет людей плакать»).
Согласно религии вуду, человек представляет собой несколько тел, наложенных друг на друга, из которых органам восприятия доступно только физическое, называемое corps cadavre. Следующее — n’ame — нечто вроде энергетической копии физического тела, дающее энергию к движению, цели, жизни. Это так называемый запас «топлива», данный человеку от рождения, и который в соответствии с законом сохранения энергии, далее после смерти переходит к живущим в почве организмам. Душа у вудуистов состоит из двух компонентов: gros bon ange большой добрый ангел и petit bon ange (пти-бон-анж) маленький добрый ангел. Эту метафору мы наблюдали в кинематографе Алехандро Ходоровски "Бесконечная поэзия". «Большой добрый ангел» — это своеобразный запас силы, и после смерти возвращается в «энергетический резервуар», питающий все живое. «Маленький добрый ангел» — источник того, что касается именно личности. Та часть души, которая используется при так называемом «астральном выходе из тела», «осознааных сноведениях», «одержимости». Во время одержимости «маленький добрый ангел» временно замещается внешним духом, именно он является мишенью большинства вудуистских обрядов и операций.
В вудуизме распространены ритуалы, при которых танцующие люди под действием пения, барабанного боя, специальных порошков и трав впадают в транс, и их поведение напоминает поведение того или иного бога или духа вуду, которых в вудуистском пантеоне великое множество. Находясь в таком состоянии, человек, по всем признакам, практически не испытывает боли и обладает качествами для него не свойственными (например — изменение тембра голоса, речь на другом языке). Gi
Если человек по данным и фактам способен прибывать в состоянии духовной трансформации и одержимости, транса, значит мы можем отметить многомерность или многомирность его существования. Соизмерение мер в мир. В состоянии транса "одержимый" наговаривает слова неосознанно из общего потока, говорит формами и звуками, то есть черпает из первоисточника. Не описывая происходящее известными ему словами, он пытается соотнести с происходящим сам характер звука. Это есть транс, первопричина. Об этом спрашивал Жан Люк Годар в фильме "Две или три вещи, которые я знаю о ней" с Мариной Влади, он говорит:"А что если бы нам не сказали как называются предметы? Или что красный это красный?" И делает отсылку к Мартину Хайдеггеру: "Язык - это дом, в котором живет человек. Сущность человека покоится в языке... Мы существуем, выходит, прежде всего в языке и при языке". Из такого понимания бытия человека в его органической связи с языком возникает яркий образ последнего как "дома бытия", как "жилища человеческого существа. Причем, язык, как жилище можно понимать и в смысле пребывания человека в лоне человеческой культуры. Подлинный язык, по Хайдеггеру, — это нечто большее, чем доступный нам человеческий язык. Историческая языковая сущность — это царство, из которого человек вышел и к которому он прикован незримыми цепями." "Человек — есть человек, — заявляет Хайдеггер, — поскольку он отдан в распоряжение языка и используется им (языком), для того чтобы говорить на нем". А это означает, что скорее не мы говорим языком, а язык говорит нами и через нас. В такой трактовке язык должен быть понят уже не как атрибут человеческого бытия, а скорее как субъект, если использовать терминологию традиционной метафизики.
Путь языковой метаморфозы в шаманских обрядах связан отдельной мерностью существования языка и "существования в языке". Значит во время транса человек становиться способен к видению языка, "как дома", осознает свою многомерность.