Кроме группы куйбышевских писателей во главе с Артемом Веселым, которые намеревались, заложив бомбу в букет цветов, взорвать Молотова во время первомайской демонстрации прямо на трибуне мавзолея, здесь же, в Куйбышеве был обезврежен Георгий Венус.
Венус – этнический немец, в Первую Мировую войну ставший кавалером Георгиевского креста. В «гражданскую» он воевал в составе Добровольческой армии, и раненым был вместе с госпиталем эвакуирован в Константинополь, а по выздоровлении перебрался в Германию.
В Германии он взялся за перо.
В 1921 году в среде русских эмигрантов зародилось движение, противоположно направленное идее активного противоборства с Советской Россией. Оно получило название «сменовеховство», произошедшее от названия журнала «Смена вех», который был рупором идеологической базы этого движения.
Часть сторонников этого движения сочли для себя правильным возвратиться на родину и влиться в ряды строителей социализма.
В 1925 году подал заявление в советское посольство в Берлине на возвращение на родину и Венус. В 1926 году он уехал с семьей в Ленинград. Венусу благоволил Горький. Он стал членом Союза писателей.
Власть относилась к нему подозрительно, и начале 30-ых его выслала из Ленинграда за 101 км.
Защитил репатрианта другой репатриант, флагман «сменовеховства» Алексей Толстой, с которым Венус был знаком по Берлинскому этапу своей эмиграции.
В 1935 году Толстому снова пришлось вступаться за Венуса. Он был арестован в Ленинграде, в связи с недавним убийством Кирова. Благодаря вмешательству Толстого и Корнея Чуковского Венуса освободили из-под стражи и сослали в Куйбышев, а не в казахстанский Иргиз, как предполагалось изначально.
В январе 1938 года он отправился в управление НКВД, чтобы забрать рукопись второй части романа «Молочные воды», изъятую при обыске у редактора Куйбышевского издательства Терехова, и на свободу больше не вернулся.
Судя по материалам протокола допроса Венуса, в НКВД его толкнула нужда. Он испытывал отчаянные материальные затруднения, которые намеревался поправить, продав только что написанный роман.
Из квартиры Венуса чекисты изъяли его переписку с Максимом Горьким и Алексеем Толстым.
Последний, узнав об аресте Венуса, снова попытался вступиться за него. Он написал наркомвудделу Ежову; написал, не зная, что НКВД собирает материал и на него самого.
Протокол допроса обвиняемого Венуса Георгия Давыдовича от 8 августа 1938 года, от начала и до конца посвященный исключительно Алексею Толстому, рассказывает об этом более чем красноречиво.
Следователь Коган и не пытался скрыть того, чего он хочет добиться от допрашиваемого.
«Что вам известно компрометирующее о Толстом за период пребывания его в Берлине? … Кто приезжал к Толстому из Берлина?... С кем он поддерживал связь из лиц, связанных с заграницей? …Роман Гуль был знаком с Толстым?»
Гуль – эмигрант, который после отъезда Толстого из Берлина на родину сменил его в компетенции редактора газеты «Накануне».
Ему в сверстанном следствием сценарии отводилась роль то ли резидента немецкой разведки, то ли на роль связного.
Совершенно очевидно, следователь пытался наскрести информации, творчески переработав которую, можно было бы обвинить Толстого в шпионаже в пользу Германии.
У следователей не было тогда возможности заглянуть в википедию, иначе они бы узнали, что Гуль после прихода национал-социалистов к власти в Германии летом 1933 года подвергся аресту (как русский эмигрант, написавший книгу о русских террористах), и был заключён в концлагерь.
К моменту допроса Венуса Гуль был уже во Франции и опубликовал документальное повествование о своём пребывании в концлагере «Ораниенбург: Что я видел в гитлеровским концентрационном лагере» (1937).
Другой группой заданных Венусу вопросов следователь стремился поплотнее привязать Толстого к «активному контрреволюционеру» Венусу.
После того, как Венус рассказал следователю обо всех, делающих честь Алексею Толстому, фактах помощи незадачливому репатрианту, в том числе и материальной, чекист постарался зафиксировать в показаниях и мотивы Толстова.
«Как к вам относился Толстой?... Чем вы объясняете, что Толстой принимал в вас такое горячее участие?»… «О несогласии с репрессией против вас Толстой говорил?»
Следователь, видимо, посчитал, что поймал за хвост жар-птицу, когда Венус расказал:
«Он (Толстой) искренно считал меня советским человеком, который «сменил вехи». Толстой посоветовал мне написать широкое развернутое заявление в Наркомвнудел Ягоде».
Напомню читателю, что к моменту допроса Ягода из главы НКВД обернулся шпионом, вредителем и террористом.
Процедуру написания и передачи письма Венуса Ягоде (при посреднической помощи Чуковского) следователь зафиксировал в протоколе допроса в мельчайших подробностях.
Характер заданных Венусу вопросов по этому эпизоду не оставляет места для сомнений в том, что это письмо следователь трактует как канал шпионской связи.
То, что тучи над головой Алексея Толстова сгустились подтверждает и рассказ Фадеева в записи Зелинского:
“Меня вызвал к себе Сталин… Встав из-за стола, он пошел мне навстречу, но сесть меня не пригласил (я так и остался стоять), начал ходить передо мною:
– Слушайте, товарищ Фадеев, – сказал мне Сталин, – вы должны нам помочь.
– Я коммунист, Иосиф Виссарионович, а каждый коммунист обязан помогать партии и государству.
– Что вы там говорите – коммунист, коммунист. Я серьезно говорю, что вы должны нам помочь, как руководитель Союза писателей.
– Это мой долг, товарищ Сталин, – ответил я.
– Э, – с досадой сказал Сталин, – вы все там в Союзе бормочете “мой долг”, “мой долг”… Но вы ничего не делаете, чтобы реально помочь государству в его борьбе с врагами. Вот вы, руководитель Союза писателей, а не знаете, среди кого работаете.
– Почему не знаю? Я знаю тех людей, на которых я опираюсь.
– Мы вам присвоили громкое звание “генеральный секретарь”, а вы не знаете, что вас окружают крупные международные шпионы. Это вам известно?
– Я готов помочь разоблачать шпионов, если они существуют среди писателей.
– Это все болтовня, – резко сказал Сталин, останавливаясь передо мной и глядя на меня, который стоял почти как военный, держа руки по швам. – Это все болтовня. Какой вы генеральный секретарь, если вы не замечаете, что крупные международные шпионы сидят рядом с вами.
Признаюсь, я похолодел. Я уже перестал понимать самый тон и характер разговора, который вел со мной Сталин.
– Но кто же эти шпионы? – спросил я тогда.
Сталин усмехнулся одной из тех своих улыбок, от которых некоторые люди падали в обморок и которая, как я знал, не предвещала ничего доброго.
– Почему я должен вам сообщать имена этих шпионов, когда вы обязаны были их знать? Но если вы уж такой слабый человек, товарищ Фадеев, то я вам подскажу, в каком направлении надо искать и в чем вы нам должны помочь. Во-первых, крупный шпион ваш ближайший друг Павленко. Во-вторых, вы прекрасно знаете, что международным шпионом является Илья Эренбург. И, наконец, в-третьих, разве вам не было известно, что Алексей Толстой английский шпион? Почему, я вас спрашиваю, вы об этом молчали? Почему вы нам не дали ни одного сигнала? Идите, – повелительно сказал Сталин и отправился к своему столу. – У меня нет времени больше разговаривать на эту тему, вы сами должны знать, что вам следует делать”.
Ну вот, скажет внимательный и придирчивый читатель, то немецкий шпион, то английский. Потом он (читатель), по аналогии с промелькнувшими в памяти выступлениями Задорнова, произнесет «Ну, тупые» и закончит свою мысль как Станиславский: «Не верю».
В те времена не было редкостью, когда люди признавались агентами сразу нескольких разведок.
Например, писателя Бабеля расстреляли, как агента двух разведок и рекордсменом он не был, но об этом в другой раз.
Бабель признал себя виновным и в том, что с 1934 г. был французским и австрийским шпионом”.
На допросе автор «Конармии» поведал следователю.
В 1933-м, во время моей второй поездки в Париж, я был завербован для шипонской работы в пользу Франции писателем Андре Мальро…
В утвержденном кем-то усатым и с трубкой сценарии Мальро отводилась роль резидента французской разведки.
А вообще, он был писателем с мировым именем. За написанный в 1933 году роман «Удел человеческий» Мальро была присуждена Гонкуровская премия. Эрнест Хемингуэй назвал эту книгу лучшей из всех книг, которые он прочёл за последние десять лет. Роман занимает девятое место в списке «100 книг века по версии Le Monde».
Мальро возглавлял общественное движение за освобождение Эрнста Тельмана и Георгия Димитрова. Участник антифашистских конгрессов писателей в Париже (1935) и в Мадриде (1937). Во время Гражданской войны в Испании командовал добровольческой эскадрильей на стороне республиканцев. После начала Второй мировой войны бежал из немецкого плена и руководил сначала партизанским соединением, а потом и армейской бригадой.
В правительстве Де Голля он стал министром культуры.
Бабеля заложил Горький, правда, сам того не желая.
В марте 1936 года он написал Сталину.
Дорогой Иосиф Виссарионович,
сообщаю Вам впечатления, полученные мною от непосредственного знакомства с Мальро.
Я слышал о нем много хвалебных и солидно обоснованных отзывов Бабеля, которого считаю отлично понимающим людей и умнейшим из наших литераторов. Бабель знает Мальро не первый год и, живя в Париже, пристально следит за ростом значения Мальро во Франции. Бабель говорит, что с Мальро считаются министры и что среди современной интеллигенции романских стран этот человек – наиболее крупная, талантливая влиятельная фигура, к тому же обладающая и талантом организатора.
В своем последнем слове подсудимый Бабель заявил, что… не признает себя виновным, т. к. шпионом он не был. Никогда ни одного действия он не допускал против Советского Союза и в своих показаниях он возвел на себя поклеп.
Этот эпизод из следственного дела Бабеля я привел вам потому, что Мальро завербовал не только его.
Первым из видных Советских писателей с Мальро познакомился в 1932 году во время поездки во Францию Илья Эренбург. С его подачи в 1934 году Мальро приглашают принять участие в первом всесоюзном съезде советских писателей.
В СССР Мальро пробыл четыре месяца. В качестве переводчика его в поездке по стране сопровождала Болеслава Болеславская.
Он завел в Москве обширные связи. Он познакомился с Максимом Горьким, Алексеем Толстым, Борисом Пастернаком, Исааком Бабелем, Михаилом Кольцовым, Всеволодом Мейерхольдом, Соломоном Михоэлсом, Александром Таировым.
В ходе этой поездки Мальро сформировал об СССР мнение, которое характеризуют две ниже приведенные цитаты.
«То и дело говорят о подозрительности, недоверии, с которым молодое советское общество, так часто оказывавшееся в опасности, вынуждено относиться к человеку, – подчеркивал Мальро. – Будем осторожны в словах: эта подозрительность распространяется только на отдельную личность. Что же касается человека вообще, то, напротив, доверие, оказываемое ему советами, быть может, самое большое за всю историю. Любовь к детям сделала из них пионеров. Женщина царской России, чье положение было, пожалуй, самым униженным и тяжелым в Европе, превратилась, благодаря доверию к ней, в советскую женщину, проявляющую сегодня поразительную волю и сознательность. Трудом воров и убийц построен Беломорканал. Из беспризорников, которые тоже почти все были ворами, созданы коммуны по перевоспитанию»
«Я считаю, что родилась новая цивилизация, когда главное горе эпохи вмиг стало ее достижением. Рабское унижение обернулось христианским спасением. Ненавистный для рабочих труд, который был формой их угнетения, теперь превратился в их достоинство. Только СССР стремится придать смысл труду, труду для всех. Именно через это страна вступает в новую цивилизацию, тогда как все предыдущие базировались на ценностях войн или созерцания. Ее надо защищать и идейно и с оружием в руках, если она подвергнется нападению, если капиталистические нации вознамерятся ее разрушить, так как сегодня она – единственная надежда масс Западной Европы»
Тем не менее, енкавэдэшные творцы слепили из Мальро резидента французской разведки, в шпионских связях с которым были обвинены позже расстрелянные Мейерхольд, Бабель, Болеславская, Кольцов.
Выявление фактов шпионской деятельности Алексея Толстого стало предметом допроса 31 мая 1939 года во внутренней тюрьме НКВД Михаила Кольцова.
Михаил Кольцов русский советский писатель, публицист и общественный деятель, журналист, заведующий Иностранным отделом Союза писателей СССР. Член-корреспондент АН СССР (1938).
Из стенограммы выступления М. Е. Кольцова на I Всесоюзном съезде советских писателей, 22 августа 1934 года.
Мы, сатирики, вовсе не претендуем на какие-либо специальные привилегии или на какие-либо прерогативы для сатирического жанра. Я слышал, что в связи с тем, что Алексей Максимович открыл 5 вакансий для гениальных и 45 для очень талантливых писателей, уже началась дележка (смех, аплодисменты).
Кое-кто осторожно расспрашивает: а как и где забронировать местечко, если не в пятерке, то хотя бы среди сорока пяти? Говорят, появился даже чей-то проектец: ввести форму для членов писательского союза... Писатели будут носить форму, и она будет разделяться по жанрам. Примерно: красный кант — для прозы, синий — для поэзии, а черный — для критиков (смех, аплодисменты). И значки ввести: для прозы — чернильницу, для поэзии — лиру, а для критиков — небольшую дубинку. Идет по улице критик с четырьмя дубинами в петлице, и все писатели на улице становятся во фронт...
Руководитель Журнально-газетного объединения М. Е. Кольцов был арестован 13 декабря 1938 года, расстрелян 2 февраля 1940 года.
На вопрос следователя: «Назовите все известные вам шпионские связи Вожеля в Москве», Михаил Кольцов ответил, что «московскими друзьями и осведомителями Вожеля являются: Михайлов – редактор «Журналь де Москоу», Мейерхольд и Толстой.
«Они вам известны, как агенты французской разведки?» - Попросил уточнить Кольцова следователь.
Журналист пояснил:
«Первые два являются близкими друзьями Вожеля и постоянно информируют его по всем интересующим его вопросам. Были ли они официально завербованы французскими разведывательными органами мне не известно, а что касается А. Толстого, то я слышал, что он является агентом французской разведки.
В этой шпионской саге резидент французской разведки Мальро поведал Кольцову (а тот пересказал следователю), что А. Толстой был завербован французами и англичанами еще в период своей эмиграции, и что Толстой, используя поездки за границу, поддерживает свои прежние связи с русскими белогвардейцами, в частности, с Буниным.
Кольцов рассказал следователю:
что Толстой в Париже принимал в гости Вожеля, семью Шаляпина и невестку Горького;
что, в 1937 году, приехав на второй конгресс писателей, Толстой в Париже также поселился отдельно. В том же отеле поселилась и М.Будберг-Бенкендорф, известная по делу Локкрата, как агент Интеллидженс-Сервис;
что, Толстой также дружил и был на короткой ноге с французом Вожелем, журналистом и предпринимателем, издателем иллюстрированных и модных журналов. Они, по словам Толстого, постоянно кутили вместе. Вожель был близок к полпредству, дружил с работавшими там тогда Розенбергом и Гиршфельдом.
Люсьен Вожель был успешным издателем. Он был владельцем охотничьего дома Людовика XIV «Ла Фезандри» в лесу Сен-Жермен, который стал излюбленным местом для посещения русскими эмигрантами и заезжими советскими писателями, журналистами и начальниками.
На воскресных тусах в Фезандри бывали Маяковский, Андре Жид , Луи Арагон , Сергей Прокофьев , Илья Эренбург , Эльза Триоле , Поль Вайян-Кутюрье , Михаил Кольцов и еще две дюжины писателей, журналистов, художников, политиков, дипломатов, певиц, танцовщиц, прекрасных дам...
Занесенное было лезвие гильотины над головой Алексея Толстого, в действие так и не привели.
Существует легенда, что Алексей Николаевич Толстой написал свой "Хлеб" за месяц, узнав от приятеля из НКВД о грядущем аресте.
Месяц, конечно, - фуфло.
Социалистическое обязательство написать роман об обороне Царицына к двадцатой годовщине Великого Октября, то есть к 1937 году Алексей Толстой принял на себя 17 мая 1935 года в газете «Советское искусство».
Закончил "заказную и насквозь фальшивую повесть" (по оценке собственной внучки Е. Толстой), ставшую до 1953 года эталонным произведением советской литературы, как и обещал, в 1937-ом. Более чем своевременно.
Алексей Толстой пишет пьесу на тему 1919 года: «Поход четырнадцати держав». Главные герои пьесы, по словам автора, Ленин, Сталин и Ворошилов. «Их образы (Сталина и Ворошилова), обвеянные славой и героизмом, будут проходить через всю пьесу».
Биографы Толстого сходятся во мнении, что эти фальшивки стали для него своеобразной «охранной грамотой».
Во время одной из поездок в Париж (как раз в том самом 1937 году) «красный граф» за коньяком признавался художнику-эмигранту Юрию Анненкову:
«Я циник, мне на все наплевать! Я - простой смертный, который хочет жить, хорошо жить, и все тут. Мое литературное творчество? Мне и на него наплевать! Нужно писать пропагандные пьесы? Черт с ним, я и их напишу!»
Рассказывая тому, как он переписывал «по велению партии» свой роман о Петре Первом, он тоже не скрывал своего приспособленчества:
«Я переписал заново, в согласии с открытиями партии, а теперь я готовлю третью и, надеюсь, последнюю вариацию этой вещи, так как вторая вариация тоже не удовлетворила нашего Иосифа. Я уже вижу передо мной всех Иванов Грозных и прочих Распутиных реабилитированными, ставшими марксистами и прославленными. Мне наплевать! Эта гимнастика меня даже забавляет! Приходится, действительно, быть акробатом. Мишка Шолохов, Сашка Фадеев, Илья Эренбрюки (так он называет Эренбурга, кто не понял)- все они акробаты».
Такими были правила выживания. Талантливый писатель их правильно понял, четко сформулировал, строго соблюдал и ... выжил, что удалось не всем.
Писательская просека имени Сталина поражает воображение своей широтой.
Размещенный в интернете список «Деятели культуры и искусства, репрессированные в СССР» содержит 775 фамилий.
И я бы, пожалуй, предостерег читателя от осуждения «красного графа» и за такое приспособленчество, и за то, что он поставил свою подпись под протоколом комиссии Бурденко, о чем я рассказывал в статье: «Все мною сказанное — правда, ответственность за клевету мне понятна, я сказал всю правду. | михаил прягаев | Дзен»