2023 год объявлен в России Годом педагога и наставника. Те, кто решил посвятить свою жизнь преподаванию, действительно, имеют особый статус: благодаря ежедневному труду тысяч этих людей, мы стали теми, кто есть сейчас.
Нам с детства внушают, что изучение языков открывает перед человеком целый мир. Английский язык, используемый для международного общения, в этом смысле особенно важен. Пожалуй, лучше прочих это понимает Елена Сергеевна Сенцова — преподаватель английского школы №57 Владивостока с более чем 30-летним стажем работы.
Вот уже 24 года она не только учит детей, но и работает старшим экспертом региональной комиссии по проверке ЕГЭ, два года — экспертом аттестационной комиссии министерства образования Приморского края. В копилке преподавателя грамоты от администрации Владивостока, благодарность от Приморского краевого института развития образования.
В проекте «Портрет педагога» Елена Сергеевна рассказала, в чем особенность современных школьников и что она хотела бы изменить в процессе обучения.
— Елена Сергеевна, почему вы решили работать с детьми?
Не скажу ничего высокоидейного. Я из семьи учителей. Посчитала недавно — наш общий стаж превышает 100 лет. Папа закончил Владивостокский педагогический институт после войны, он воевал, и проработал лет 25. И мама всю жизнь была учителем истории. Я не хотела школу выбирать, но так получилось.
— Родители не отговаривали?
Я настолько своевольная была, что мама со мной не связывалась, сказала: «Иди куда хочешь, можешь даже высшее образование не получать». Что меня очень обидело. Я думала, что, может быть, наукой займусь. Изначально я выбирала исторический факультет, но в итоге оказалась учителем английского.
— Помните первых детей, с которыми вы работали после окончания института?
Тогда распределение было по деревням и по селам. Собственно, я и сама из деревни. Но я хотела в город любыми путями. По распределению я пришла в профтехучилище Находки. Там у меня не получилось: у меня были романтические представления о работе, а там пацаны — и курят, и хулиганят, кто-то и наркотики принимал. В общем, я оттуда попыталась сбежать.
Потом в заочной школе поработала, преподавала историю. Были заочные школы на судах. Я работала на берегу, когда уже исчезали пункты на судах. Приходили моряки, рыбаки на 30 дней, чтобы получить среднее образование. Своеобразное, конечно, было преподавание — каждый день новый кто-то приходит, кто-то уходит. Мне не понравилось так работать, хотелось постоянства.
Вообще, методика преподавания английского гораздо более четкая и понятная, и я хотела преподавать английский. Он в такой школе не преподавался. Потом я ушла на год работать на строительстве дома в молодежном жилищном кооперативе. Когда вернулась, стала преподавать английский. Потому что когда мы преподаем язык, это четко и понятно.
То есть у нас цель стоит научить говорению, аудированию, чтению, письму — мы вырабатываем навыки. Наверное, у меня была склонность больше к точным наукам. А история требует артистизма, нужно было детей «зажечь». А было время такое, 90-е годы, когда все разваливалось, распадалось. Помню, рыбаки меня убеждали… Я пыталась по учебникам заниматься — в учебниках одно, в жизни другое.
— Сильно ли отличаются друг от друга школьники 90-х и современные дети?
В 1992 году я пришла в школу. Понятно, это были дети советских детей, не все так резко изменилось. Я могу сказать о последнем изменении, о поколении зумеров.
Например, 90-е годы были благотворны для преподавателя иностранного языка. Все хотели изучить английский для практики, для жизни, для будущего. Получить потом образование за рубежом. Считали, что знание английского поможет им в жизни, поможет им состояться. А в последнее время немного другие приоритеты. Такого массового стремления к изучению английского стало меньше.
Современным детям трудно работать с текстом. Длинные предложения не воспринимаются. Клиповое мышление. Больше картинок. Более экономно, кратко стали говорить. Труднее уже им сочинить что-то. Я наблюдаю не очень благоприятные изменения. Я еще и из другого времени — разница в поколении сказывается. У нас большая часть учителей предпенсионного или пенсионного возраста.
— Тот факт, что современные дети тяготеют к визуальному восприятию информации, вносит ли какие-то коррективы в методы подачи материала?
Со следующего года у нас начнут внедрять учебники, которые были разработаны на грани веков. А учебники для начальной школы — еще из 90-х. Время изменилось, и содержание текстов, особенно для подростков — им это не интересно. Все рассчитано больше на филологов, лингвистов. Очень много информативного материала, который сейчас, в общем-то не нужен — мы его можем посмотреть в интернете.
Поэтому изменения должны были быть, они происходят, но очень медленно. Для того, чтобы создать учебник, нужно несколько лет, а к тому времени многое меняется. Такое противоречие.
А учитель работает по учебнику. Собственный учебник создавать нам некогда, к сожалению.
Сейчас любое домашнее задание, которое задается, дети могут запросто списать. До сих пор в тетрадках пишем, хотя они свой почерк с трудом понимают. И это тоже ужасная проблема, когда у них не только нет стимула выучить слова, написать словарный диктант… Для них прочитать то, что они написали в тетради, целая история. Порой они даже не могут найти упражнение, которое написали.
Тяжело стало в последнее время. Другие учителя нужны. Которые будут готовы по-другому работать.
— Сейчас выпускники профильных университетов редко идут работать в школу. Что нужно сделать, чтобы это изменилось?
В образовании сейчас очень тяжелая ситуация. Нужно не просто принимать отдельные законы или давать инструкции, а целиком менять образование. Ну, куда они придут? Классно-урочная система — это вообще пережиток. Тем более что такое преподавание языка в группе, где каждый ребенок разный?
Разговорить их сейчас трудно, языковой практики никакой нет — они не могут поехать за границу и там попрактиковаться. У нас, например, после коронавируса и в Китай не поедешь, и, тем более, куда-то на Запад — раньше была такая возможность, сейчас нет. А как можно изучать язык без языковой среды?
Я не только о языке говорю. Образование носит очень формальный характер. Оно еще из XX, из XIX даже века.
Знания детям не нужны. Не нужно считать, допустим, даже простейшие вещи. Зачем им считать, если можно это сделать на калькуляторе, хотя многие не знают даже как пользоваться калькулятором, в телефоне это другое. Писать им тоже не нужно. Большие тексты наводят тоску.
Молодежь — куда она придет? В эту систему, которую переделать невозможно. Нужны очень большие перемены.
— Бумажная работа — заполнение отчетов, в том числе электронных — сильно съедает время учителей?
С одной стороны, компьютер ускорил процесс. Но увеличил объем работы. Я практически никогда не была классным руководителем, вообще не представляю, как бы работала. Классные руководители загружены ужасно. К заполнению документов можно приспособиться, делать это быстро.
А вот то, что произошло после коронавируса — на дистанционке совершенно по-другому нужно работать. У нас нет ни инструментов, ничего. И это как-то сломало энтузиазм.
Очень часто у нас уроки пропадают. То всероссийские проверочные работы пишем, то какие-то мероприятия. Каждую неделю что-то да пропадет, а ведь урок — это когда все распланировано. Конечно, все зависит от того, что за мероприятие. Проверочных работ было чересчур много.
С введением ОГЭ и ЕГЭ очень много времени у преподавателей стало уходить на работу организаторов. Мы как охранники, секретари — это с нашей квалификацией никак не связано. Я работаю экспертом, проверяю работы, благодаря этому меня освободили от организаторства по ЕГЭ.
Я смотрю, как много времени на это уходит… Получается, учителя не занимаются профессиональной своей деятельностью.
— Возвращаясь к ученикам: в классах есть трудные дети — как с ними справляться?
В этом смысле у нас благополучная школа — углубленное изучение английского языка, большие домашние задания. Детям трудно и не до баловства. Отдельные товарищи иногда попадаются. Они, как правило, у нас долго не задерживаются. Бывает, что не тянет ребенок и уходит из школы.
— А есть дети, которых, может, подсознательно учитель выделяет?
Возможно, со стороны детей так кажется. Всегда так кажется, когда у другого что-то лучше получается, а у тебя нет. Может, считают дети, что у нас есть какие-то любимчики. Но я это не осознаю. Мне кажется, у меня нет любимчиков. Потому что, да, бывают более способные или менее способные ученики. С другой стороны, бывают теплые люди, которые относятся более по-человечески. Это не всегда совпадает. Дети все разные.
— Вы не жалеете, что посвятили жизнь преподаванию?
Я сама по себе человек, который никогда ничем не удовлетворен. В свое время не хотела в школу идти, потому что видела, что родители обсуждали какие-то минусы. Мне иногда было трудновато в коллективе ужиться, я не очень компанейский человек. Первое время, пока была молодая, у меня проблемы с дисциплиной были, я очень переживала по этому поводу.
Но, вы знаете, — а что толку жалеть? Если я совершила этот поступок, значит, так сложились обстоятельства. Никто меня не заставлял, не принуждал. Я пошла на учителя истории, потому что очень увлеклась. А истфак — это факультет, который готовил в основном учителей.
Свои плюсы тоже есть в работе преподавателя. Работать в офисе мне было очень скучно, у меня был такой опыт.
Но я считаю, что все-таки не надо засиживаться в школе. на пенсию нужно уходить, потому что современная школа уже не для этого возраста. Я имею в виду разницу в поколениях. Но как это сделать, когда ты этим всю жизнь занимаешься… Бросить все очень тяжело психологически. Поэтому я все собираюсь, собираюсь уйти, смотрю — когда учителю далеко за 60-т, это не тот преподаватель, каким он был помоложе. Хочется уйти в хорошем состоянии. Но это тяжело.
Не жалею. Вообще ни о чем не жалею в своей жизни.