Продолжение. Начало (1 часть) можно посмотреть тут:
Предыдущая часть:
Продолжаю публиковать самое интересное из писем Николая Борисовича Шнакенбурга (моего деда) из северной экспедиции на Чукотку. Вообще-то в данном случае экспедиция - это производственная практика студента-этнографа ЛГУ. Николай настолько влюбился в этот суровый край, что вместо двух лет, как планировалось первоначально, проработал на Чукотке четыре года! В своих письмах родным он писал о суровой природе, об удивительных обычаях северных народов, о сложных и непривычных бытовых условиях. Одни погодные условия чего стоят! Но никогда при этом он не жаловался, не унывал, не боялся трудностей. И всегда смотрел на жизнь с интересом и оптимизмом. В 1932 году Николаю исполнилось 25 лет...
С июня 1931 года по август 1933 года Николай Шнакенбург (мой дед) находился в районе залива Лаврентия (Берингов пролив) на Чукотке.
Итак, письма от 1932-1933 годов. Некоторые из них написаны простым карандашом (иногда даже химическим), то ли с чернилами иногда случались перебои (или просто они замерзали), то ли сами письма были написаны в сложных переездах по Чукотке. Напомню, что ни шариковых, ни заправляемых перьевых ручек, в которые набирались чернила (я писала такими в начальных классах), тогда еще не было. Отдельно ручка, отдельно чернильница - вот так и писали раньше письма. И кстати, в письмах, написанных чернилами, нет ни одной кляксы! Тот, кто писал чернильными ручками знает, что это иногда случается. Почерк своего деда я научилась разбирать, но письма, написанные карандашом, читать сложнее. Многим письмам ведь больше 90 лет! Они пережили долгий путь с Чукотки, блокаду, войну, неоднократные наши переезды.
Из письма Николая Шнакенбурга родным от 04.09.1932 г (Лаврентий, Чукотка):
"За окнами дождь и ветер, в заливе шторм. Все благополучно. 30-го августа возвратился с зимовки с севера "Шмидт". Он побыл у нас немного и ушел на юг, к теплу, к солнцу. Они стояли с октября по август. Двое навсегда остались в камнях мыса Шелагского. Цынга. На "Колыме" застрелился третий. Зимовало два парохода. В марте было письмо, что третья часть команд болеет цынгой, этого никогда еще не бывало. Потом все поправились, осталось лишь трое. У нас также была цынга, болело человек 5, но все обошлось благополучно, никто не умер".
"Селение Яндогай в 12 км от Лаврентия. Вчера вечером прибыли на вельботах сюда. Отправляемся вглубь залива Мечиглен к оленным чукчам на осенний обмен. Каждую осень происходят торговые обмены между береговыми и оленными. Первые везут жир нерпы, ремни, шкуры лахтака (из породы тюленей); оленные дают в обмен оленье мясо, жилы оленя, оленьи шкуры".
(примечание: "Шмидт", "Колыма" - пароходы. Лахтак - морской заяц (ну, на зайца он похож отдаленно, размер побольше будет, но мордочка немного смахивает на заячью, только без ушей). Оленные чукчи - они же кочующие).
"Кооператив выступает с товарами. Я еду с ними для изучения и учета этого обмена. также мы должны провести культурное обслуживание. Перед нами будет тундровый кулак. Пойдем вглубь залива Мечиглена, берега которого еще не нанесены на карты. Будет страна оленных чукчей, еще может быть совсем своеобразная. В 30-м году там поставили Красную Ярангу - пункт торговли, кооператив и школу. Яранга стоит на открытом месте, дуют ветра, кругом горы. Оленеводы стоят километрах в 20-30. В Яранге работает мой товарищ, Ю. М., с ним вместе живет Миненко, человек, прошедший Южную и Северную Америки, и наконец, бросивший якорь на Чукотке, он переводчик и ездок на собаках. С ними вместе эскимос Анто, знающий 4 языка, плававший на шхунах. Над Ярангой ветра развевают Красный флаг, он виден издалека. В тундре положено начало дела Ленина, но в тундре еще кулаки и шаманы ведут подрывную работу. Кулаки эксплуатируют бедноту. Организовали колхоз, беднота ушла от кулаков. Это первый колхоз, но будет еще и еще. Зимой доктор многоуважаемый Федор Ефимович вылечил перелом ноги у одного чукчи; Федор Ефимович расположил этим оленеводов и прослыл "сильным русским шаманом". Юноша был уже приговорен к смерти. Здесь бывает так. Когда нет исхода для больного человека, его душат ремнем. На севере это очень просто. Зимой я пересек эту страну оленных чукчей. Мы попали в стойбище, которое еще не видело белых. Когда-то давно там проезжал кто-то из хищников-торговцев. Нас встретили хорошо. Мы провели выборы Совета, установилась Советская власть. Потом я выходил на берег моря, в места, которых нет на карте. Шли день и ночь, это было в январе в -30. Затем вышли и я питался сырым оленьим мясом, было так холодно, что кусочки мяса приставали к небу. Это был очень тяжелый выход, и на мое счастье не было пурги. Я вышел в бухту Руддера на юге Чукотки. Потом в бухте Преображения вместе с зав. факторией мы заводили граммофон, слушали фокстрот. После фокстрота и песен Ады Джонсон нам очень хотелось услышать что-нибудь родное. Сейчас на море шторм, льды и ветер. Ю. М. уехал дальше. Я задержался, поеду через пару часов в Лаврентий. Это тот же путь, о котором писала Зинаида Рихтер в книге "У белого пятна", у нее есть глава "На шлюпке по океану". Мы делали этот путь может быть по десять раз. Каждый из нас делал то, о чем не нашлось бы слов написать Зинаиде Рихтер. Мы смеемся над ней, над ее наивностью, и мы делаем советское дело, ничуть не гордясь. Есть льды и льды уйдут. Ночью и сейчас восьмибалловый нордвест, море забито льдами. Но вельбот должен пройти, ибо это советское дело. Будет ветер, качка, брызги осядут горьким морским налетом на губах, на щеках, на лице. У Соколова выпьем чаю, вечером вернусь обратно. Письма сдам Соколову. ...
Пароход вчера жало льдами, но он не уходит. Все хорошо. Письма прошлогодние и за этот год получил. Обо мне не беспокойтесь, не пропаду. Приеду на будущий год. Семья Варенцовых умерла - судьба. Я слишком много видел и у меня черствое сердце - извините, но это правда. Зато я стал крепким, просоленным парнем., всегда бодрым и не унывающим. Твердо надеюсь вернуться и увидеть вас".
Из письма Николая Шнакенбурга родным от 02.08.1933 г (с. Уэллен, Чукотка):
"Это письмо пойдет несколько необычным путем, а именно по воздуху. Завтра уходит самолет "СССР Н8" под начальство летчика Левоневского. Он возьмет письмо. Они пойдут вдоль всего северо-восточного Сибирского ледовитого побережья на Колыму, р. Лена, по Лене до Иркутска. Об этом полете вы узнаете из газет. Самолет прибыл 29-го, прямо из Америки (Аляски), куда они отвозили американца Маттерна, совершившего кругосветный перелет и разбившего машину под Анадырем. Рассказывали много интересного про Америку. Летчики живут вместе с нами в одной комнате. Симпатичные люди. У них просто героический полет. Они летят из Севастополя - вся Сибирь за ними, в Охотском море их застиг шторм и туман. Чуть-чуть не налетели на скалу в тумане. Из Анадыря они вылетели через Баренцево море на Аляску. Читал аляскинские газеты от июля. Много пишут о летчике Маттерне и его перелете. Какое-то большое духовное лицо - американский архиепископ даже молился для ниспослания хорошей погоды во время кругосветного полета американцев. Летчики рассказывают много интересного про Москву и материк вообще.
... Пароходы, идущие с Колымы, стоят все еще в тяжких льдах. Многие ожидают отъезда на этих пароходах. Наша смена еще в пути. Только что выходят из Владивостока. ... У нас лежит еще снег в июне. Эта зима была тяжелая - все дома заносило до окон. Бывало и так, что проснешься, и в комнате темно. Занесло окно. Оденешься, чтобы выйти. Смотришь - дверь не открывается. Приходится выходить через чердак. Помню, числа 8 апреля и по 20-е дула такая пурга, что страшно было выходить. Дома заметало и закрывало снегом. В некоторых домах повыворачивало трубы (железные). В общем, конечно, если привыкнуть, то все хорошо. Один из моих товарищей скоро уйдет в тундру для полит-просвет работы. Он будет отрезан от русских в течении всей зимы до июня. ... Позади четыре года пург, ветров, мороза и севера. Впереди Хабаровск, Москва и Ленинград".
Из письма Николая Шнакенбурга своей тете от 11.08.1933 г (залив Лаврентия, Чукотка):
"Хороший год. Льды не придут раньше конца сентября. Тогда я буду уже уходить на юг к теплому солнцу, буду качаться в волнах Тихого океана. Ах, тетя, тетя. Мне было дано видеть многое, и я очень благодарен за это жизни. Мне сейчас 26 лет, здоров, просолен крепко морем и ветром. ... Я так и не знаю, что с мамой и братьями. За всю зиму это вторая телеграмма от вас. Вы тоже считаете меня погребенным, а я жив и здоров. Ведь мы зимой бываем отрезаны от всего. Пурга и пурга. Вы их не видали и не знаете эти чукотские ветра. ... Ночью штормом выбросило кавасаки (мелкосидящее моторное судно). Утром пришел пароход "Охотск". Письмо пошлю с "Охотском". Есть радио: "Сучан" опять стоит во льдах сейчас между мысами Северным и Ванкаремой. Знакомые места. Низкий песчаный берег. На 200 километров нет жилья и людей. На горизонте горы, тундра. На собаках путь из Ванкаремы до Северного 3 дня. В тех местах мы шли в июне прошлого года пешком. Об этом расскажу.
... Пароход гудел протяжным басом, и что может быть радостнее пароходного гудка. В прошлом году пароход я видел 3-го сентября. Скоро поеду и я".
-----
В августе 1933 года у Николая Шнакенбурга появилась возможность вернуться на материк, увидеть родных, продолжить учебу в Ленинграде. Позади 4 года сурового Севера, полных удивительных открытий и опасностей.
... Когда я читала эти письма, меня не покидала мысль, что все-таки в то время была сильна советская идеология. И именно она помогала выживать в непростых условиях и выполнять сложнейшую работу во что бы то ни стало. Да, возможно, слишком пафосно у меня получилось про идеологию. Но стержень у людей был, этого не отнимешь.
Продолжение можно посмотреть здесь:
