С началом полномасштабного вторжения в Украину российские власти усилили давление на людей с альтернативной позицией. По подсчётам «ОВД-Инфо», за 2022 год было больше 21 тысячи задержаний и минимум 370 фигурантов уголовных дел за антивоенные высказывания. Часть из них стали результатом трудов «бдительных» граждан. Так, из-за доноса одногруппников против студентки САФУ Олеси Кривцовой завели уголовное дело о «дискредитации армии» и «оправдании терроризма». Иногда истории доходят до абсурда: житель Красногорска донёс сам на себя из-за того, что в состоянии опьянения нанёс на стену дома антивоенное граффити. Предлагаем ознакомиться с материалом «Новой газеты. Европа» про культуру доносов в современной России.
В январе новгородский археолог Павел Колосницын сообщил на свой личной странице, что на него после серии доносов завели административное дело за «злоупотребление свободой массовой информации» (ч. 9 ст. 13.15 КоАП РФ). По этой статье ему может грозить от 30 до 100 тысяч рублей штрафа. Сейчас сотрудник Центра археологических исследований НовГУ и руководитель «Летней археологической школы» ожидает суд, который назначен на 21 февраля. Учёный рассказал в интервью Новгородскому «Мемориалу» о практике доносительства, самоцензуре и преподавании в НовГУ в современной России.
— Вы написали, что один из доносов «наконец сработал». Вы знали, что существует подобная практика?
— Ну, о том, что есть доносы я знал. Была куча угроз еще с 24 февраля и были люди, которые говорили «мы сделаем донос». Периодически доходят слухи, что на меня лежит несколько доносов: когда меня в первый раз вызвали для опроса в полицию, в ноябре, сказали, что поступило «очередное заявление». То есть они были и прежде, но проводившиеся экспертизы не находили в сообщениях ничего противозаконного, а теперь их стало настолько много, что они должны отреагировать и провести со мной беседу. К тому же от были публичные заявления от одного из студентов, мол, доколе будут терпеть этого нехорошего человека. При этом я ни разу не сталкивался с давлением лично на меня. У меня испортились отношения с людьми, которые занимают другую точку зрения. Часть коллег боится, поэтому они сократили со мной контакты
— Вы были готовы к тому, что полиция заинтересуется Вами?
— Я предполагал, поэтому у меня заранее была договорённость с адвокатом, и на эту беседу я шёл с ним. Там от меня попросили объяснения и показали пост, на который был получен донос. Я узнал, кто его автор, но раскрывать его, пока не состоялся суд, не буду. Там очень сложная и хитрая история, роман можно будет написать. Экспертиза показала, что пост, на который было составлено заявление, не содержит в себе ничего противозаконного. Он был написан в начале мобилизации, я не очень одобрительно о ней выразился, однако взявшись поработать побольше, они стали проверять все публикации. И, наконец, нашли один из комментариев в ветке разговора под другим постом. Там обсуждалось количество потерь, которые понесли обе стороны во время войны. Мне приписали, что я развожу поклёп на российскую армию, причём тоже как-то хитро, через статью о злоупотреблении свободой массовой информации.
После опроса мы разошлись, мне сказали, что материалы будут направлены на проверку, ждите. Ждал, ждал, думал, что уже все прекратилось, и вот мне снова звонят, говорят надо составить протокол. Пришёл, составили протокол о злоупотреблении свободой массовой информации. И вот сейчас я жду суд. Мы к нему готовимся, собираем материалы, чтобы свою точку зрения показать. В этом сообщении я не совершил того, что мне приписывают.
— Между этими визитами в полицию (в ноябре и декабре) вы находились в университете. Получается, что автор доноса всё это время был неподалёку?
— Нет-нет, написал заявление человек не из нашего университета, он даже не из нашего города. Хотя я лично с ним знаком, не близко, но пересекались.
— Вы ощущаете самоцензуру, когда высказываетесь по социальным и политическим вопросам?
— В каком-то смысле она есть. Я знаю, что нужно написать, чтобы тебя сразу забрали в полицию. Можно высказать своё мнение, обходя определенные слова, но всё равно кто-то считает, что я уж чрезмерно откровенно пишу. Моя позиция такая: я считаю, что должна быть свобода слова. Я говорю то, что я хочу, и там, где я хочу. Я, собственно, готов за эти слова отвечать.
— Как руководство вуза относится к вашей позиции?
— Я и до 24 февраля занимал суровую независимую позицию. Если была какая-то разнарядка явиться на демонстрацию, я об этом даже не знал. Все понимали, как я отвечу.
— Вы, наверное, слышали о новом курсе истории для вузов? Как изменилось преподавание вашей дисциплины?
— Слышал, уж не знаю, что там будет. Я преподаю историческую географию. Последняя тема — регионы России. Я сказал: «ребята, никто не знает, какие сейчас в России регионы и где они заканчиваются, поэтому эту тему каждый изучает самостоятельно с опорой на свои представления о происходящем». Однако, пропаганду я не веду, если спросят прямо — отвечу. Мне кажется, это тоже важно.
— У вас в VK всё ещё можно найти посты против фальсификации выборов. Вы как-нибудь ещё боролись с этим явлением?
— Да, я начал заниматься политикой в 2011 году — знаменитый декабрь 2011 года, я выходил на протесты в Великом Новгороде. С тех пор много лет участвовал в выборах в качестве наблюдателя: как наблюдатель от партии, как журналист. В первый раз пошёл от коммунистов. Заодно познакомился с их пассивной позицией, в том числе касательно нарушений. Тогда, в 2012 году, председатель комиссии не захотел гасить неиспользованные бюллетени, приводил разные доводы. Наверное, хотел перестраховаться. Противостояние длилось больше часа, пока я не добился своего.
— Вы связаны ещё и с научно-просветительским проектом «Антопогенез.ру»? Как там относятся к войне?
— Да, я давно участвую в популяризации науки, в том числе сотрудничаю с ними. Ситуация непростая, одобряющих почти нет. Многие уехали из России, часть в феврале, часть в сентябре. Часть продолжает работать в стране.
— Не так давно вышел закон о популяризаторах науки, по которому для ведения такой деятельности необходимо получать лицензию от правительства. Он как-то коснулся вас?
— Я активно выступал против этого закона. Но, насколько понимаю, в нынешней ситуации этот вопрос оказался неактуален. Инициатива явно была попыткой политического контроля над общественными образовательными инициативами. Но всё ужесточилось и теперь используются другие методы. Я заранее решил, что закону о популяризации следовать не буду. Я делаю, что делаю, а спросят — будем решать.
— По подсчётам The Bell на декабрь прошлого года, с 24 февраля Россию покинули минимум полмиллиона человек. Первую волну спровоцировало начало войны, вторую — объявление мобилизации. Насчёт последнего, вы ощущаете себя в безопасности?
— Если ничего не изменится, то, рано или поздно, все попадут либо в армию, либо в тюрьму. Логика мобилизации такая.
— Многие бегут от давления полиции и возможных репрессий. Вы сами не собираетесь эмигрировать?
— Я не хочу!