8 февраля 1836 год по старому стилю (20 февраля)
Альфонс-Жан-Батист Жобар был человеком неистовым. Когда он отстаивал дело просвещения, лицо его «и в спокойном положении всегда красное, горело; глаза были мутны, как у человека, готовящегося к битве, а голос гремел, как у оратора в народном собрании», — так описывал его испуганный ректор Казанского университета.
Получив должность профессора, Жобар сначала перессорился с коллегами, затем со своим другом и начальником — ректором университета, а затем стал преследовать того, кто был своего рода начальником самого ректора, то есть министра просвещения Уварова.
Несколько коротких пояснений к письму Жобара
В 1831 году, когда в связи с польским восстанием Пушкин написал «Клеветникам России», Сергей Семенович Уваров пришел в восторг и, будучи человеком образованным, наделенным, в том числе и литературным талантом, перевел стихотворение Пушкина на французский язык, чтобы познакомить с ним не только русскоговорящую, но и европейскую аудиторию.
Жобар саркастически замечает, что идет по следам министра просвещения, и переводит новое стихотворение Пушкина — тоже для того, чтобы огласить его всей Европе. Можно себе вообразить, какое тяжелое впечатление произвел на Уварова и перевод «Лукулла», и само письмо. Острые строки Пушкина в переводе Жобара получили более грубое обличительное звучание, а письмо…
«Послание к господину Уварову, министру народного просвещения, президенту Академии наук, автору ученых примечаний к древним классикам, переводчику оды Клеветникам России и пр., и пр.
Покровитель искусств, великий северный Меценат,
В честь тебя вдохновляется моя муза: In tenui labor, at tenuis non gloria [малый труд, но не малая слава]: мудреца
Пою великие подвиги: прими этот знак почтения,
Великий министр, и скоро Европа и ее ученые
Научатся ценить твои добродетели, твои таланты.
Да, милостивый государь, восторг овладел душой моей, когда я прочитал прилагаемое стихотворение, которым ваш любимец Пушкин только что обогатил русскую словесность, и хотя я уже давно отвык влагать в стесненные размеры свою речь, тем не менее я не мог удержаться и переложил во французские стихи эту удивительную оду, внушенную, без сомнения, тем особым покровительством, каковым ваше превосходительство удостаиваете чтить сынов Аполлона.
Желая привлечь и на мою неведомую музу благосклонный взор северного Мецената, я осмеливаюсь почтительно сложить у подножья Геликона, его недоступной обители, французский перевод последней песни русского Пиндара, этого баловня муз.
Смею надеяться, что ваше превосходительство, который недавно сами удостоили перевести на французский язык «Клеветникам России», соблаговолите принять это приношение почтительнейшего и преданнейшего из ваших подчиненных.
Твердо решившись познакомить Европу с этим необыкновенным произведением, я предполагаю переслать в Брюссель моему брату, литографу, типографу, издателю и редактору «Индустриеля», этот перевод с примечаниями, каковых может потребовать уразумение текста; но прежде чем это сделать, я счел долгом подвергнуть мой перевод суждению вашего превосходительства и испросить на это вашего разрешения.
Позволю себе надеяться, что ваше превосходительство оцените чистоту моих намерений, соблаговолите почтить меня благоприятным ответом, а может быть, удостоите и личного свидания почтительнейшего и преданнейшего из своих подчиненных.
А. Жобар,
действительный ординарный профессор греческой, латинской и французской словесности в Казанском университете, чиновник 7-го класса и кавалер ордена св. Владимира 4-ой степени».
«Как некогда он сам, в случае с «Клеветниками России», Жобар отнюдь не просто перевел или пересказал пушкинские стихи. Те строфы, что относились непосредственно к министру, он сладострастно переиначил:
Уже наследник твой, подобно подлому ворону,
Что жрет свою добычу, похищенную у могилы,
Мертвенно-бледный и трясущийся в преступном вожделении,
Видел в своих мечтах твои бренные останки;
И гнусной печатью своей, наложенной на твои стены,
Выказывал ненависть и презрение к честности.
В жарком бреду мучительного ожидания
Он уже перебирал трепещущей рукой твои сокровища.
«Отныне, думал он недалеким своим умом,
Не стану я больше угождать презренным причудам вельмож,
Качать колыбели их крикливых ребят;
Другие вельможи, еще более презренные,
Станут предлагать мне свои услуги.
И вот, наконец, я — знатный и могущественный вельможа,
И честность теперь мне уже ни к чему.
Тем не менее, я перестану теперь брать деньги у своей душеньки,
Не стану больше воровать казенные дрова».
Механически перечитывая эти площадные поношения, которые стали еще вульгарнее и разнузданнее, а оттого и еще обиднее, чем пушкинские искусные сарказмы, Сергий Семенович думал о том, что теперь громкого скандала не избежать. Ни промолчать, ни обойтись презрительным пренебрежением. Надо было нечто предпринять до того, как пасквиль появится за границей и нанесет его репутации не сокрушительный, конечно, нет, но все же крайне неприятный урон.
Уваров понял: раз в дело вмешался Жобар с его упрямством раздразненного быка, он будет снова и снова возбуждать скандальную историю, которая могла бы незаметно иссякнуть. Альянс Пушкина и Жобара допустить было нельзя. Надо было действовать. И действовать быстро».
Дословный перевод стихотворения Жобара и психологический комментарий к нему: Гордин Я. Право на поединок. Роман в документах и рассуждениях. Л.: Советский писатель, 1989. С. 274-275, 278-279.