Валентина Васильевна давно с нами работала. У неё была самая дружная и любящая семья. Мы так думали, пока на одном из корпоративных мероприятий речь не зашла о семье, об измене и прощении.
- Когда любишь, можно и простить, - сказала Валентина Васильевна, и мы открыли рты. Мы твердо были уверенны, что она против самого греха, а не против смирения. - Жизнь длинная. Вот, если бы я тогда Толю не простила, то вряд ли бы у меня такая большая и дружная семья.
- Вы? – мы ошарашенно смотрели на рассказчика.
- Я, а что вы удивляетесь. И у меня не все гладко было. Мы тогда с Толей жили уже 10 лет, а детей у нас не было. По врачам ездили, я уже всякую надежды потеряла. Так Толя всегда рядом был, поддерживал. Не давал в депрессию впасть. Я думала, что любит он меня, доверяла. Даже мысли не было, что он может что-то на стороне иметь.
- А он что же? – перебила Катюша. Мы цыкнули её нетерпению, дай, мол, рассказать. Видишь и так тяжело человеку. Видно же что не каждый день она исповедуется.
- Да нет, нет, что вы. Я бы не могла с подозрениями жить. Просто, уговорила я тогда Толю в детском доме ребенка взять. Он не соглашался долго, а потом понял, что я совсем надежду потеряла. И что если он еще немного воспротивится, то может семью потерять. Что это за семья без детей. В общем, согласился Толя. Бери, говорит, только мальчика.
Стала я ходить к детскому дому, присматриваться. Девочка мне одна понравилась, ну точная копия моего Анатолия. Реснички такие же и глазки черненькие, волосы на затылке торчат, как у него точно. И главное, ямочки на щечках такие же. Мне уж во сне сниться стало, что стоит Лидочка и просит домой её забрать к папке. Странно мне стало, что вроде, Анатолий против девочки, а она к папке просится.
Стала я про неё расспрашивать, а в детском доме не говорят. Потом одна воспитательница потихоньку мне подсказала, что если я хочу что-то о детдомовских детях узнать, то лучше к бывшей директрисе обратиться. Она, мол, не работает давно, а потому не связана корпоративными обязательствами.
Директриса была разговорчивой, скучала видно по своим воспитанникам. Фамилии не называла, только откуда ребенок появился. Кого подбросили, от кого отказались, кого родственники сдали. А про Лидочку молчит. Я спрашиваю: «А девочка четырех лет, красивая с ямочками и глазками черными откуда взялась».
- А, - говорит директриса, - Лидочка, - по описанию узнала. Я же говорю, что она там самая красивая, как не узнать, - так её, - говорит, - мать, сдала год назад. Замуж она собралась. А ребенок мешал ей. Так она наплела ей, что вернется через две недели. Лидочка до сих пор у окошка все дни и ночи проводит. Надеется. Смеются над ней подружки.
- Что за мать, - сказала я, - разве же можно так.
- Напрасно вы осуждаете, - директриса мне сказала, – В жизни всякое может случиться. Я такого за свою работу перевидала, что эта горе мамаша еще идеальная. Ребенок хоть ухоженный и здоровый. Другие вон приведут…, эх…. Женского счастья хочется, замужем она не была ни разу. Пришлось выбирать, Надя и выбрала.
- А кто она такая, - спросила я, не рассчитывая на ответ.
- Так, Надежда Сивальнева. – С готовностью ответила директриса. Вспомнила я тогда, что познакомил нас Толя. Я встретила их тогда в торговом центре, он смутился, стал что-то мямлить. Что коллега, что просила помочь. Но я же д**** была, не заподозрила ничего. Тем более, что все вокруг говорили, что если муж загулял, так я первая это почувствую. Что от женщины не скроешь. А отношение ко мне не изменилось, муж, как всегда, был нежен и внимателен.
Толя часто помогал коллегам, но почему я эту девушку запомнила, не знаю. Может потому, что веяло от неё молодостью. Или потому, что она смутилась и покраснела, когда мы встретились.
Вернулась я домой и прямо с порога говорю:
- Как хочешь, Толь, только я хочу девочку взять. Лидочку. Я завтра вас познакомлю, - молчу, терплю, а все внутри у меня сжимается при одной только мысли. Не выдержала я все-таки и говорю вечером, как спать ложиться, - Толь, а ты девушку помнишь, Надю Сивальневу? – Вы бы видели, девчата, как он вспыхнул.
- А что это, говорит, ты о ней вспомнила? Она уж не работает у нас давно.
- Сколько? - спрашиваю
- да лет пять, наверное.
- Лидочку, дочку свою она в детдом сдала.
- Какую девочку?
- Дочь, - поясняю я. А сама в глаза смотрю. А он глаза прячет, то в пол смотрит, то в сторону отведет. – На тебя она, Толь, похожа. – Он и вовсе заметался.
- Ты присядь, - говорит, - видать пришло время нам поговорить. Если ты бросишь меня, права будешь. Закружило меня тогда, сам не знаю, как все получилось, затянуло. Сколько раз слово себе давал, что не пойду к ней больше, а ноги сами несли. А потом она мне сказала, что хочет замуж за меня. Ну и сказал я ей, что тебя люблю. И что хоть что она сделает, хоть приворожит, хоть загипнотизирует, а я все равно только о тебе думать буду. Расстались мы тогда, а она уволилась. Я подумал, что делить меня не хочет. Постепенно забылось все.
Валентина Васильевна тяжело вздохнула, помолчала и продолжила:
- Выставила я тогда его вещи из квартиры. Все, думаю, не прощу. А сама хожу мимо детского дома, так меня притягивает этот ребенок маленький. Сердцем чувствую, что моя это девочка. Стала ходить к ней, и она ко мне привыкать стала. Я ей пообещала домой взять. Документы оформлять начала. Стали по судам и инстанциям с Толей ходить и помирились. Надя тогда нотариально заверенный отказ от дочери оформила. Мы Лиду удочерили.
Пока бегали, доказывали, оформляли, я забеременела. Видно стоял между нами этот грех, не давал нам счастья. Так что, благодаря Лидочке, у нас семья-то такая большая.
- И Вы простили?
- А куда же деваться? Если любишь, то можно и простить.