Отрывок из книги Бориса Цытовича "Мои полёты"
Эта книга Бориса Цытовича написана по воспоминаниям его матери Валентины Цытович. На самом деле в книге расказана трагическая история реально произошедшая с Валентиной Цытович. Страшные события. Органами НКВД арестован ее учитель, выдающийся ученый. Арестован не справедливо, по доносу. И нужно срочно лететь в Москву в министерство, или еще выше пока его не расстреляли. А тут как раз в газетах опубликовали рекламу: Впервые в Симферополе! Открыты регулярные перелеты по маршруту Симферополь - Москва. Невероятные приключения именуемые перелет в Москву я и решил опубликовать здесь отдельным рассказом. Не смотря на то, что перелет закончился так же трагично и мама Цытовича беременная им оказалась в застенках симферопольского НКВД и чудом избежала смерти, эпизод перелета "регулярным рейсом" оказался очень забавным и очень интересным с точки зрения истории отечественной авиации и как штрих в истории города Симферополя и крыма.
Шофер рассказал, что летчик, хоть и маленького роста, но очень опытный и орденоносец. А я ответила, что вовсе не боюсь, но очень страшусь опозориться, если стошнит в самолете, поэтому со вчерашнего дня ничего не ела. Шофер кивнул, и мы замолчали. От возбуждения, как я сейчас понимаю, «предполетной лихорадки» обострились слух и зрение, и окружающий мир - улица, деревья, дома - в свете фар стал для меня таинственным и более емким - каким раньше я его не видела, и я с любопытством разглядывала их. Наконец тряская булыжная мостовая с последним обрывком сияющих в свете фар трамвайных рельсов юркнула под машину, и мы мягко покатили по гудрону Севастопольского шоссе под редкими фонарями, повернули направо в сплошную темень, фары проломили ночь и заскользили светом по белой кладбищенской стене, над ней в черни косогора белели надгробия. Они не пугали меня. Потом под тополями мы объехали мерцающую гладь ставка, тихую и спокойную, и в прохладном утреннем предрассвете въехали на аэродром.
Пустое поле, домик, за ним кукуруза, в сумерках три аэроплана - насчитала я. Вокруг темнели сады. Встретил, очень любезно, сам начальник аэродрома, представился, вручил газету «Сталинский сокол» с записью на поле: «Участнику полета Симферополь - Москва». Познакомил с двумя пассажирами, тоже с газетами в руках. Один был пожилой, по-видимому, отставной военный с орденом на кителе, человек мужественный. Это меня успокоило. Второй, маленький человечек в белых из рогожи брюках, в белых туфлях и соломенной шляпе, прижимал к груди чемоданчик. У него тряслась побелевшая челюсть, и он нашептывал: - Скорей бы, скорей.
А тут начальник объявил: вылет задерживается, потому что у военных летчиков идут ночные полеты. Человечек, это было видно в предрассвете, мелово побледнел. Не дай Бог мне так выглядеть, и вспомнила: может стошнить.
Начальник развлекал нас, как мог, и спросил:
- Ездили ли вы на автобусе в Ялту?
- Ездила.
- И вас не укачивало на спуске в Алушту и на горе Кастель?
- Ничуть, - ответила я, - более того, муж на казенном мотоцикле возил и на Аи-Петри.
- Ну, вы прирожденная летчица. Сядете как в трамвай - и поедете.
Я поняла, что шофер передал наш разговор, - ишь, какие заботливые люди... На земле было еще сумеречно, но в голубом небе розовые облачка уже купались в солнечном свете, и начальник сказал - лететь будет роскошно.
- И не будет ям? - уточнила я.
- Нет, болтанки не будет.
В этот момент раздался страшный рев и грохот, заходила земля под ногами, я схватила за руку начальника - над нами пронесся аэроплан «чурбачок», там, за полем, над железнодорожной насыпью, он повернулся и, чуть не задевая деревья, пронесся сюда и обратно, и очень низко - я увидела голову летчика в очках - и скрылся за кукурузным полем.
Краем глаза я отметила: белый человечек бочком, как краб, заполз за домик и юркнул в кукурузу - теперь придется лететь вдвоем, подумала я, и все из-за противного «чурбачка». А «чурбачок» вознесся и засиял в солнечных лучах высоко в небе, сделал мертвую петлю, покувыркался и тихо опустился над садом, потом прокатился по аэродрому, быстренько подъехал к нам, неожиданно громоподобно затарахтел, поднял облако пыли и развернулся на месте.
В наступившей тишине из коротышки вылез огромный и веселый летчик. Снял шлем и, расхохотавшись, помахал рукой нам и громогласно прокричал:
- Авиационный привет гражданам пассажирам! - Глядя на этого веселого человека, я уверовала - ничего не случится. А мой мужественный коллега, похоже, занервничал, чего уж никак от него не ожидала:
- Вы только взгляните, что у летчика висит за спиной. - Летчик снимал аккуратный тючок. - Это парашют, вот что это, коллега, вы это понимаете?
- Скажите, - обратился он к начальнику — а нам с Валентиной Федоровной парашюты вы дадут?
- Да зачем вам парашют, это же военный истребитель.
- Простите, - перебил мой коллега, - а какая разница, скажем, если там, в небе, крыло отломится у военного или гражданского самолета?
Никак не ожидала увидеть старого мужественного военного таким растерянно-гневным.
- Нет уж, - вещал он, - настоятельно прошу, вернее, требую, выдайте парашюты!
- Во всем мире гражданские самолеты перевозят пассажиров без парашютов.
- Значит, - возмутился коллега, - если у самолета отломится крыло, летчик прыгнет с парашютом, а пассажиры? Что, запевай похоронную?
Тут взорвалась я:
- Вы хотите сказать, что советский летчик способен бросить пассажиров, а сам выпрыгнуть с парашютом? Так вы думаете? Не-е-ет, уважаемый, я бы не согласилась работать под вашим руководством.
На миг он опешил с открытым ртом, затем смущенно забормотал:
- Простите, но я не полечу.
- Пожалуйста, - вежливо успокаивал начальник, — если желаете, вам будет заказан билет на поезд. Вас доставит легковая машина на вокзал: по нашим правилам, если пассажир передумал, Аэрофлот выплачивает неустойку.
Моего «коллегу» увез «фордик», а летчики наперебой восхваляли меня:
- Вы героическая женщина, - и много тому подобного.
- Как же! - думала я. - Героическая... У меня все поджилки трясутся, полечу-то теперь я одна.
Командир, мой летчик и его помощник проводили меня к аэроплану, а тот улыбчивый гигант, что прилетел на «коротышке», нес мой чемоданчик.
Аэропланчик назывался «фокер», у него были большие оконца, и это мне понравилось. Летчик открыл дверцу, и. я ахнула. Кабина устлана великолепным ковром, шесть сидений лоснились бархатом. Чистота медицинская. Что ж мне делать, если укачает и стошнит? Впрочем, окна большие, можно будет, как в автобусе, высунуть голову, но как открыть окно?
Летчик спрятал мой чемодан в багажник, и что-то говорил, запуская руку под кресло, но я отыскивала ручку для открывания стекла, не слушала его - и была наказана. Больше я никогда в жизни не делала подобной ошибки. Авиаторы люди внимательные и сосредоточенные. Работа их сложна и опасна, и слова у летчиков емки и полны смысла. Воспринимать эти слова надо с вниманием и обязательным исполнением. Это я поняла позже, как в том анекдоте: «Умная, как наша Сара после».
Летчик закрыл дверцу, заработал мотор, и мы поехали по зеленой траве, потом загрохотало, заревело и понеслось. Я закрыла глаза, вцепилась в сиденье, а когда открыла, то охнула -далеко внизу была земля, справа поворачивался и уходил в дымку город. Я не могла отвести взгляд от чудесной картины за окном - и вдруг слева увидела море, слитое с небом.
Я потеряла счет времени; светило солнце, самолет без единой «ямы» висел в голубизне, и после треволнений ночи я закрыла глаза и погрузилась в легкий и приятный сон. А через несколько минут, как я считала, тревога вывела из сна. Посмотрела на часы - и охнула: я проспала полтора часа. Самолет проваливался в «ямы». Крыло над моей головой качалось вверх и вниз. Я вспомнила слова пассажира о парашюте и об отломанном крыле. В окно я тщательно обследовала крыло - оно было серебристо-гладким, но никаких трещин или надломов не обнаружила. Потом пересела к другому окну - крыло было тоже чистым и гладким. Но тошнота подкатывала. Я вспомнила о чемоданчике: там на случай качки лежало полотенце и носовые платки - летчик запер его в багажнике.
Глядя на ковры, плюшевые сиденья я пришла в ужас от позора, ожидающего меня. Я заметалась, отыскивая ручку, чтобы опустить стекло. Ручек не было, стекла плотно сидели в рамках. Наконец в хвосте, под окном, я увидела большой красный рычаг и красную стрелку - вверх. «Это», - решила я и между кресел, в тесноте, под низким потолком, стала пробираться к спасительной ручке. И тогда как шок - от увиденного помутилось сознание. Я вскрикнула. Прямо в небе распахнулась дверца, и в ней, в полной тишине, стоял летчик. Он глядел на меня, и глаза его в величайшем изумлении вылезали из орбит.
- Валентина Федоровна, зачем вы открываете аварийный выход? Дверь же вот тут.
Только тогда я поняла, что самолет стоит на земле. Я в изнеможении повалилась в кресло и рассказала ему все. Он нахмурился: - Я же объяснял - санитарные пакеты вот тут под креслом, и пузырек с водой, и валидол, и барбариски сосать на случай, если заложит уши. Вы не слушали, а что бы получилось, если бы открыли в небе аварийный выход?» И серьезно добавил: - Запомните: в авиации никогда не трогайте рычаги, особенно те, что окрашены в красный цвет. Я поклялась. Он рассмеялся: - Вас подташнивало, потому что вы голодны. Мы прилетели в Запорожье - выходите, я провожу вас в буфет.
Через полчаса я влезла в накаленную солнцем кабину. Летчик улыбнулся, глазами указал на красную ручку и, погрозив пальцем, закрыл дверцу; мы полетели.
Крыло не отломилось, тошноты не было, просто я была очень голодна, страха тоже не было. Я сама привязала ремни и опять ушла в радостный и легкий сон.
Мы прилетели в Харьков.
Мне предстояла пересадка, а встретивший меня на краю поля красноповязочный дежурный сообщил убийственную новость: полет в Москву отменяется до утра. И напрасно я возмущалась и убеждала. Он пожимал плечами и, грызя семечки, бормотал:
- Это авиация, дамочка, значит, по небу... это паровозы по рельсам туда и сюда... а самолеты, чтоб вы знали, по воздуху.
- Проводите меня к начальнику, - потребовала я. Он пожал плечами и зашагал к дому на той стороне поля, даже не предложив поднести мой чемодан. Я, спотыкаясь в высокой траве, шла следом, стараясь не отставать.
- Вы летчик? - спросила я.
- Я работник артели «Харьковавтотранс», отлавливаю пассажиров для такси.
- Я так и думала. Авиатор никогда бы не позволил даме нести чемодан, а сам бы не мчался впереди, грызя семечки, замечу, в рабочее время.
Он извинился, взял чемодан и предложил мне верный транспорт - такси.
В администрации секретарша сказала, что начальник занят - совещание.
- Знаю, - ответила я и открыла дверь. В кабинете вокруг стола вальяжно курили четверо военных. Они посмотрели на меня, и один заявил:
- У нас производственное совещание.
- Как раз кстати, - сказала я. Посмотрела на портрет товарища Сталина, на Красное знамя под ним, и обратилась к тому, под портретом, - в нем я определила начальника.
- У вас на двери табличка - прием посетителей с двенадцати до пяти, прием пассажиров - в любое время. Скажите, это соответствует действительности?
- Конечно, - сказал он. - Прошу вас сесть. Что привело? — он расправил гимнастерку, другие погасили папиросы, подтянулись. Я села, на столе разложила документы и объявила:
- Сегодня я должна быть в Москве.
Все переглянулись, начальник тяжело вздохнул:
- Два рейсовых самолета не пришли, задержал грозовой фронт.
Я прошу вас прочесть эту телеграмму. - Он взял бланк, внимательно прочел, и тогда я заговорила о томате, о бочкотаре, о Красном знамени, которое вот тут, под портретом товарища Сталина развернуто, а у нас знамя от берут. Я говорила о пятилетке и о повышенных соцобязательствах, взятых коллективом в ответ на мошенничество базовиков.
Они были летчиками, слушали внимательно, не так, как я в самолете. Акт общего собрания прочли и согласились. Наконец я спросила, как они относятся к тому, что базовые казнокрады и сволочи будут жить припеваючи, а честные люди - технологи, лаборанты, и я в том числе, - могут пойти под суд. Они возмутились.
- Так вот, делайте что хотите, но вы обязаны доставить меня в Москву.
Командир позвонил, послушал и мрачно положил трубку:
- Рейсовый из Ростова не придет, грозовой фронт надвигается на нас.
- У вас на поле я видела шесть аэропланов.
Они переглянулись.
- Может, на санитарном У-2? - спросил кто-то.
-Не имеем права.
- А если на тренировочном? - летчики ожи
вились.
- А вы согласились бы полететь в открытой кабине на У-2?
Я не знала, что такое У-2 и открытая кабина, но сразу согласилась.
- Я отвезу вас в Москву, - вскочил самый молодой, огненно-рыжий, и восторженно захлопал рыжими ресницами.
Так и решили.
Самолетик назывался «уточка» и очень понравился мне. Во-первых, у него было четыре крыла, и я решила, что если одно отвалится, то долетим и на трех. Во-вторых, как мне объяснили, лететь он будет тихо, и это тоже радовало.
На голову мне надели белоснежный шелковый подшлемник и кожаный шлем с очками. Солнце светило, и стояла жара. Но рыжий летчик, которого звали Виктор Викторович, внимательно осмотрел меня и настоял, чтобы я надела кожаную куртку. Зная цену словам летчиков, я беспрекословно повиновалась. Он укрепил хлястик шлема, заправил воротничок блузки, чтобы не нахлестал в полете, затем пристроил в кабине за спиной чемодан. Я ступила на крыло, перелезла через борт на сиде-ньице. Виктор Викторович пристегнул ремни и строго наказал:
- Здесь много разных ручек понатыкано - не трогать ничего!
В переднюю кабину сел сам. Заработал мотор, и самолет, покачивая крыльями, покатился по зеленому полю, затем взревел, голо ву облепил тугой ветер - и мы помчались. Через миг мы были в небе.
Внизу начальник и его коллеги махали руками, помахала и я, крыло закрыло их. Мы покинули Харьков.
***
Я никогда не видела окружающий мир столь живописным и была потрясена обилием цвета. Далеко внизу заползали под крыло ровно раскроенные нарезы полей, зеленые и желтые, и скрывались в синем омуте горизонта. А близко, между колен ходила ручка, двигались педали, и тоже удивительно цветные - табач-но-зеленые. Прямо перед лицом, за сияющим козырьком, будто футбольный мяч, голова Виктора Викторовича - и он изредка оборачивался и ободряюще белозубо улыбался. Скошенный восторженный глаз шлепал рыжей ресницей. Появилась и рука в коричневой перчатке с большим пальцем кверху.
Мы летели. Я все три часа полной грудью вдыхала свободу и восторг и сознавала, что никогда не испытывала большей бодрящей радости, чем это опьянение полетом и столь живописным цветом.
Так мы прилетели в Тулу. В Туле переночевали - Виктор Викторович поклялся утром быть в Москве. Так и получилось. Мы вылетели в четыре, а в шесть я была в Москве, и единственная печаль - шлем примял мою роскошную укладку.
Виктор Викторович проводил меня к автобусу. Сказал, что я вела себя в полете великолепно и что мой транспорт - самолет. Его слова сбылись, но об том несколько позже.
Полностью рассказ "Мои полеты" вы можете прочитать на сайте "Симферополь вчера и сегодня" (бесплатно) перейдя по ссылке