Долговременный мир, коим наслаждаются китайцы со стороны соседей, много способствовал к растлению нравов и ослаблению духа бодрости и мужества. Может быть, нет в свете народа менее воинственного, как китайцы. Из Записок одного путешественника жившего в сем государстве девять лет, в начале сего столетия. - В кн.: "ЗАМЕЧАНИЯ О КИТАЕ". ДОБЕЛЬ П. В.
Избранные фрагменты из записок английского путешественника прожившего в начале 19-го столетия девять лет в Китае.
Военная сила китайцев.
"Если верить хотя десятой только доле рассказам китайцев, то военная их сила состоит более нежели из миллиона вооруженных воинов, всегда готовых выступить в поход. Китайцы рассказывают о своей армии чудеса храбрости".
Но даже если это и так (в чем, у автора, похоже, имеются большие сомнения), "недостаточность оружия и худое устройство армии" превращают ее в своего рода "колосса на глиняных ногах".
"Оружие китайской пехоты есть: длинные пики, ружья с фитилями, короткие сабли и широкие топоры, насаженные на длинном топорище. Конница их также имеет сабли; но самое лучшее их оружие суть лук и стрелы, которыми, а также и топорами, они владеют с великим искусством". Их луки "огромной величины, стрелы крепкие и с зубчатым острием". Автор "Записок" признает, что "китайцы бросают (метают?) стрелы с великою силою и весьма метко попадают в цель на далекое расстояние".
С артиллерией и огнестрельным оружием в китайском государстве дела обстоят гораздо хуже.
"Ружья их никуда годные; их кладут на подставку неподвижно, и зажигают порох на полке фитилем; европейский солдат успеет десять раз выстрелить, пока китаец зарядит свое ружье и установит его. Артиллерия их весьма малочисленна в сравнении с пехотою и конницею; притом же она в самом худом состоянии. Пушки ставятся на большой деревянной колоде неподвижно, так что их нельзя повернуть ни в которую сторону, а куда наведены, туда и палят, хотя бы на воздух. Точно также поставлены бывают пушки и на кораблях; часто от выстрела они сдвигаются с места и даже опрокидываются".
"Военные экзерциции делаются с таким беспорядком, какого и вообразить трудно... При этом артиллерия китайцев находится в самом жалком состоянии, тем более, что "она управляется людьми неискусными и сущими невеждами в сей трудной части воинского дела".
"Странно, что народ, знавший употребление пороха задолго прежде европейцев, делает оный до сего времени самого дурного качества", - с удивлением, не лишенным злорадства, замечает англичанин.
Военный флот, даже на фоне общей безрадостной картины - возможно, наиболее слабое звено вооруженных сил империи Цинь.
"Прежде китайцы вовсе не имели военных судов; очень недавно, когда уже морские разбойники стали усиливаться и обеспокоивать берега Китая, решилось китайское правительство унизиться до того, что поручило иностранным офицерам вооружить суда и устроить артиллерию по методе европейской. Старанием одного американского капитана, вступившего в службу китайскую, снаряжено и вооружено несколько судов по-европейски, для охранения берегов от морских разбойников".
Что можно сказать о кадровом составе китайской армии?
"Жалованье офицеров и солдат есть самое нищенское и едва достаточное на необходимейшие потребности жизни", что приводит к вполне предсказуемым следствиям: солдаты, вместо того, чтобы защищать мирных граждан, занимаются их грабежом.
"Переход полков или воинских отрядов через селения не много лучше нашествия неприятельского: домашние сии хищники не оставят ни одной курицы, ни барана у бедного поселянина; все отнимут, не опасаясь быть наказанными. Тщетно обиженный стал бы жаловаться на такие притеснения; жалоба его не дойдет далее полкового командира, который хотя бы и не участвовал в грабительстве солдат своих, однако всегда готов прикрыть их злодейства".
Случаи, когда солдаты отбирают у разносчиков товары, которые те несут на продажу являются самым обычным делом. "Если бы это случилось в Англии, то всякий прохожий почел бы себе обязанностью, остановить такого мундирного грабителя и предать его в руки полиции", - не без оттенка самодовольства пишет автор "Записок". В Китае же "прохожие извиняли такое грабительство, говоря: ”да где же и взять бедному служивому!” (Я, если честно, не уверен, что английские граждане всегда столь бдительны и законопослушны. Что же касается английских солдат, можно вспомнить небезызвестное высказывание герцога Веллингтона о том, что его солдаты - это "подонки общества", собранные из безработных и неудачников).
Главный вывод автора "Записок" таков:
"Может быть не было никогда народа, столь многолюдного в одном государстве, и вместе столь слабого и беззащитного, как китайцы. При таком устройстве их армии, к чему служит ее многочисленность? Крайнее невежество китайцев в военном деле, глупое их презрение ко всем нововведениям по сей части, худая дисциплина, непривычка к трудностям воинским, изнеженность и природная трусость: все сие делает многочисленную их армию совершенно нестрашною для искусного и воинственного неприятеля, и только в тягость народу. Я уверен, что всякая европейская держава, если б только решилась вести войну с китайцами, могла бы весьма легко покорить страну сию; и я надеюсь (!) еще дожить до сей эпохи". Что же, прошло не так много лет, и надежды безымянного англичанина сбылись (ну, или почти сбылись - в полной мере покорить Китай ни европейцам, ни японцам все-таки не удалось).
Следует признать, что столь уничижительная оценка обороноспособности Срединной империи к тому времени уже давно укоренилась в умах британцев. Еще за сто лет до выхода "Записок" знаменитый английский писатель Даниэль Дефо в своем романе "Дальнейшие приключения Робинзона Крузо" писал:
"Все вооруженные силы китайской империи, хотя бы даже они собрались на поле сражения в числе двух миллионов человек, были бы способны только опустошить страну и погибнуть с голоду....Одна шеренга немецких кирасиров или один эскадрон французской кавалерии обратили бы в бегство всю китайскую конницу. Миллион китайской пехоты не мог бы справиться с одним нашим регулярным пехотным полком... У них есть огнестрельное оружие, но они пользуются им неискусно и нерешительно, а китайский порох весьма ничтожной силы. Китайские солдаты плохо обучены, плохо владеют оружием, неискусны в атаке и легко поддаются панике при отступлении".
В чем же причины столь плачевного для китайцев положения дел, которое со времен Дефо (который, следует заметить, сам никогда не бывал ни на необитаемых островах Америки, ни в Китае) не улучшилось, а только усугубилось?
"Нет сомнения, что долговременный мир, которым китайцы наслаждаются, был причиною нерадения их о воинском деле. Однако сие не извиняет их: мудрое и попечительное правительство и во время мира не ослабевает для войны. Но хотя бы китайцы и имели частую практику в войне, однако самые их законы и гражданские учреждения будут служить всегдашнею помехою успехам их в семь деле. Они не допускают никаких нововведений, а особливо заимствуемых от иностранцев; и сие-то наиболее унизило дух народа, подавило их дарования и сделало их природными трусами".
Не только боеготовность, но и сама численность китайских войск, по мнению англичанина сильно преувеличена. Так, китайцы утверждали, что постоянный гарнизон в Кантоне насчитывает от 20 до 30 тысяч войск, однако это было чистым хвастовством и, по сведениям автора, в нем не было и 5 тысяч человек.
Еще одной причиной неэффективности китайской армии являлась бюрократическая волокита. Согласно предписаниям, "вице-рой (т.е.вице-король) не властен выступить с войском без именного указа от императора", и "когда морские разбойники с островов Ладронских учинили высадку на берега китайские и уже находились не далее четырех миль от Кантона, то вице-рой не имел еще ни людей, ни денег, ни муниции (амуниции)".
С большим трудом "удалось ему наконец собрать человек триста побродяг из самого черного класса народа; половина из них вооружена пиками, а другая ружьями с фитилями", при этом "большого труда стоило достать муницию: ибо он не имеет права прикасаться к казенной, хранимой в Кантонском арсенале; для сего нужно исполнить большие церемонии, созвать Совет всех мандаринов, которые рассуждают по нескольку дней, а между тем неприятель может завладеть городом и все поднять на воздух".
"Жителям некоторых селений, известных своею преданностью к правительству, принять оружие и отражать неприятеля силою"; ответственность за то, что оружие потом вернут в арсенал, была возложена на "глав семейств и старейшин всех состояний" ("дело весьма опасное в такой стране, где бунты столь часты", - добавляет автор). Разбойников, не ожидавших встретить такой отпор, все-таки прогнали.
"Вскоре после сей ретирады выступило и оборванное воинство вице-роя — жалкая толпа побродяг! Они бодро продолжали шествие, обирая оружие у жителей, защищавших дома свои, и грабя все, что уцелело от разбойников. Я знал многих купцов в Кантоне, которые в сие время поспешили на свою родину для охранения домов своих от грабительства сих мнимых защитников. Они уверяли меня, что собственные солдаты больше причинили разорения, нежели неприятель, а все приписано сим разбойникам".
Автор записок упоминает про некое "Братское Общество", которое " распространилось по всему Китаю, и состоит из людей всякого состояния; многие из них не боятся носить на себе открыто отличительные признаки своего общества, и не скрывают, что цель их соединения есть ниспровержение татарского правительства и восстановление китайской династии". Впрочем, далеко не все члены этого общества руководствовались исключительно патриотическими и социально-освободительными идеями. "В сем обществе,- добавляет автор, - есть также множество бродяг, мошенников, разбойников и всякой сволочи, которые в Кантоне и в окрестностях сего города бесстрашно производят свои шутовства и бездельничества".
Историки пишут, что первая половина XIX столетия в стране была наполнена множеством волнений и бунтов тайных обществ и национальных меньшинств. Возможно, говоря о "Братском обществе" автор "Записок" имел ввиду самое известное из тайных обществ, называвшееся «Обществом Белого лотоса», которое не раз организовывало восстания против правившей в стране династии маньчжуров. К 1804 г. очередной мятеж, возглавляемый "Лотосом", был жестоко подавлен, а само общество разгромлено, однако, как птица Феникс, оно тотчас же возродилось в новых обличьях. Известно, что в 1813 г. последователи некоего «Общества небесного разума» штурмовали императорский дворец в Пекине, причем нескольким десяткам нападающих удалось даже прорваться в покои императора, где они были перебиты гвардейцами дворцовой стражи.
"Из всего вышесказанного явствует, что китайское правительство, при многочисленных своих армиях (тем более, что не только боеготовность, но и многочисленность их была явно преувеличена), бессильно защитить себя не только от нападения внешних неприятелей, но даже и от внутренних возмутителей",- с пафосом заявляет англичанин. - Да и что значит толпа многолюдная без устройства, без дисциплины, без хорошего оружия, без искусства военачальников, без храбрости и неустрашимости солдат?"
Вывод, с которым наверняка согласился бы Даниэль Дефо.
"Европейская армия успела бы завоевать весь Китай, прежде нежели члены Верховного Совета согласятся в мерах обороны. И если до сего времени ни одна европейская держава не учинила сего покушения, то это не из боязни от многочисленной армии и могущества Китая,— совсем нет! — но единственно по уважению величайших выгод коммерции китайской, с прекращением которой правительства европейские потерпели бы важный ущерб в своих доходах" ( что называется, не слишком ли сильно сказано?).
А вот и прогноз, который, увы, в значительной части сбылся, - пусть и на какое-то время.
"Когда наглость и высокомерие китайского правительства выведет из терпения какого-либо могущественного неприятеля, и сей решится пожертвовать на время своею коммерциею с Китаем, с тем чтобы после все получить в свои руки: тогда погибель его неизбежна".
Как же стоит относиться к выводам автора "Записок"?
"Все сии политические и воинские суждения автора без сомнения слишком дерзновенны", - комментирует издатель. Он добавляет: "Есть еще причины — и причины важнейшие — отчего ни одна европейская держава не решится учинить нападения на Китай". Первая из них заключается в том, что: "Нет никакой возможности перевезти из Европы вокруг света многочисленную армию с артиллериею и всеми снарядами, без чего не так-то легко покорить многолюдное обширное царство".
Первая важнейшая причина оказалась не столь важной, как это казалось пишущему. Армия для вторжения потребовалась не столь уж и многочисленная (в первой опиумной войне участвовал английский экспедиционный корпус численностью примерно 4 тыс.человек, из них часть составляли индийские сипаи), к тому же наступала эра парового флота, благодаря появлению которого задача перемещения больших масс людей по земному шару намного упрощалась.
Издатель, судя по всему, стоявший на позициях "западничества", приводит еще один аргумент, который нам сегодня кажется попросту нелепым.
"Одно Правосудие и Справедливость государей европейских удержит их от подобного покушения против народа мирного, который не только никакого зла им не сделал, но еще торговлею своею доставляет всем неисчислимые выгоды".
Судя по всему, издатель не удосужился толком прочитать текст книги, иначе наверняка имел бы, возникни у него такое желание, возможность избавиться от некоторых иллюзий, питаемых им в отношении цивилизованной Европы и ее справедливых государей.
Не Китай пришел в Европу, а европейцы прибыли в Китай, чтобы наладить торговлю с ним, а в дальнейшем и колонизовать страну и превратить ее в свой доминион, как они уже поступили со многими странами Америки, Азии и Африки. Конечно, торговля была выгодна и самим китайцам, однако их неотъемлемым правом было решать, дозволять ли ее в принципе, и если да, то на каких условиях. Автор, в принципе, признает это, когда пишет, что "Китайцы составляют отдельный народ, не имеющий никаких связей с иностранными государствами, ни в политическом, ни в торговых отношениях. Если китайское правительство допускает иногда... посольства чужих Дворов: то делает сие не из желания сблизиться с ними, но из тонкой политики, дабы отказом не подать поводу к раздражению".
Однако желание китайцев сохранять свою независимость и самобытность не находит у него понимания, и он призывает "соединенными усилиями всех держав, производящих торговлю в Китае.... открыть пекинскому Двору, бесчисленные злоупотребления, стесняющие торговлю в Кантоне, и требовать свободнейших и благоразумнейших (с чьей точки зрения?) по сей части учреждений". Если это не возымеет успеха, тогда европейцам необходимо выбирать: "или прекратить совершенно все торговые сношения с Китаем, (чего однако по необходимости многих китайских произведений сделать невозможно) или принять сильные и деятельные меры к достижению своей цели" (то есть война?). По мнению автора, второй метод предпочтительней, пусть тогда "китайцы узнают, сколь бессильны они поддержать то высокомерие, с каким презирают всех других народов".
Пытаясь оправдать свою позицию, автор пишет о злоупотреблениях китайских чиновников и царящей в их среде коррупции.
"В Китае нет ни одного учреждения, которое бы при исполнении его на самом деле соответствовало тем правилам и предписаниям закона, кои по справедливости удивляют нас в теории. Вся политическая машина совершенно расстроена чрезвычайными злоупотреблениями, развратом и продажностью".
Даже если в столице разврат (видимо, это слово употребляется как синоним продажности) не проявляется столь же явно и открыто, как в провинциях, то в Кантоне, где дозволена торговля с иноземцами он дошел до высочайшей степени: "Здесь и самый честный мандарин, необходимо сделается такой же лихоимец, как и все окружающие его. Весьма немногие имеют столько честности и твердости характера, чтоб воспротивиться беспрестанным искушениям и не быть увлечену потоком общего разврата".
Что же, коррумпированность мандаринов, управлявших поднебесной империей, была признанным фактом. Вот только следует заметить, что виноваты в это были и сами просвещенные европейцы, поскольку взяточничество подразумевает участие, как минимум, двух сторон - той, что принимает взятки, и той, что их дает. Свобода торговли - один из столпов рыночной экономики, однако какого рода товары экспортировали британцы, равно как и другие европейцы, а позднее и американцы в Китай?
Ни для кого не секрет, что основным предметом экспорта в тот период была продажа опиума, приносившая громадные барыши. Несмотря на то, что официально она была в империи запрещена, к 40-м годам 19-го века пагубное пристрастие к наркотику охватило уже сотни тысяч человек, а по некоторым оценкам — около 2 млн, в том числе высшие слои администрации, включая и столичное чиновничество. В конечном счете опиекурение не только создавало дефицит торгового баланса, но грозило разрушить государственные устои страны и подорвать нравственность ее жителей.
Конечно, китайцы позднее совершили то, что можно было расценивать как своего рода акт агрессии, конфисковав и уничтожив запасы британского опиума, но следует признать, что их вынудили к этому обстоятельства, а британцы просто использовали этот инцидент, чтобы развязать то, что позднее стали называть "опиумными войнами". Главной причиной которых стало не высокомерие обитателей Срединной империи или коррумпированность ее элиты, а военная слабость страны, которая к тому времени стала очевидной для англичан и других европейцев.
Кто же был тем английским путешественником, который жил в Китае в начале 19-го века и являлся автором "Записок?" Обратим внимание на то, что цитированные нами "Записки" фигурируют как подзаголовок книги, изданной под заглавием "ЗАМЕЧАНИЯ О КИТАЕ", автором которой является П.В. ДОБЕЛЬ.
Сегодня мало кто помнит имя Пётра Васильевича Добеля (1772- 1852гг.), одного из самых незаурядных людей своей эпохи. Ирландец по происхождению, он вместе с родителями эмигрировал в Америку, окончил там Филадельфийский университет, служил волонтером в Пенсильвании, а затем увлекся мореплаванием и путешествиями.
Это был необыкновенно энергичный и предприимчивый человек, путешественник и моряк, объехавший половину мира, коммерсант и дипломат, ставший впоследствии литератором (стало быть, учеба в университете не прошла даром). Во время пребывания в Китае он встретился со знаменитым русским мореплавателем Иваном Фёдоровичем Крузенштерном, и за оказанные ему услуги получил от императора бриллиантовый перстень. Россия в период после наполеоновских войск была мощнейшей мировой державой, и неудивительно, что Добель стал добиваться того, чтобы его приняли на царскую службу.
В 1818 году, вскоре после принятия им российского подданства, он получил чин коллежского советника и назначение генеральным русским консулом на Филиппинах (разумеется, он сам выступил инициатором этой идеи). Впрочем, правительство Испании, чьей колонией являлись тогда острова, под каким-то предлогом эту должность не признало, однако ему все-таки было разрешено действовать в качестве неофициального представителя России на Филиппинах (что-то вроде должности современного "почетного консула"). Пожалуй, самым известным проектом Добеля была идея присоединения к Российской империи Сандвичевых (Гавайских) островов. Ему, как будто, удалось договориться с гавайским королем Камеамеа II, который попросил оказать ему военную помощь, а взамен этого обещал привести в русское подданство весь архипелаг.
Однако российское правительство гораздо больше интересовали не Дальний Восток и далекие острова Тихого океана, а европейские дела, и проект в очередной раз был отвергнут.
Если судить по выпущенным им рассказам о путешествиях, Добель был человеком не только деятельным, но и достаточно наблюдательным и весьма неглупым. Тем не менее, если судить по результатам, он оказался хроническим неудачником, и практически все его проекты потерпели крах: Гавайи так и не стали частью России, должность генконсула на Филиппинах не была признана, а через какое-то время дипотношения между Испанией и Россией были вообще разорваны, коммерческие проекты русского ирландца терпели неудачу за неудачей, собранная им на Филиппинах коллекция погибла во время "холерного бунта", а когда, практически разорившись, он вернулся в Петербург, выяснилось, что даже консульское жалование, которое получал в его отсутствие некий знакомый, подверглось описи и погибло для него в имуществе последнего. Литературные труды Добеля оказались более удачными; главной его книгой стали «Путешествия и новейшие наблюдения в Китае, Маниле и Индо-Китайском архипелаге», опубликованные в 1833 г. в Санкт-Петербурге в типографии Н. Греча.
Существовал ли на самом деле загадочный англичанин или это было что-то вроде псевдонима, придуманного автором, который сам прожил в Китае семь лет? В любом случае, содержащиеся в "Записках" английского путешественника мысли во многом пересекаются с теми, что можно найти в "Путешествиях" русского ирландца Добеля - что конечно, не является доказательством его авторства, поскольку не исключено, что он просто добавил в свою книгу понравившиеся ему цитаты из чужих записок.