Тут под моими заметками про Сципиона Африканского и Сципиона Эмилиана была высказана мысль, что слабаки они оба: надо было кровью сенаторов стены в Риме выкрасить и стать императором, чтобы потом Республику по красоте переустроить. С точки зрения современного человека, это не выглядит чем-то невероятным: Октавиан же смог! Вот только для римлян 2 века до н.э. одна мысль о таком развитии событий была святотатством или даже ересью. “Ересь Сципиона” звучит красиво, а нафантазировать там можно такой Вархаммер, что реальность будет нервно курить в сторонке. Вот только реальные Сципионы, оба, даже не смотря на кардинально разные жизненные позиции, не смогли бы понять саму эту идею.
Дело же тут вот в чём. Рим, несмотря на то, что к моменту Второй Пуники имел не меньше 300 тысяч городских жителей, был всё ещё большой деревней. Римские элиты, – нобилитет и всадничество, были одной большой семьёй, где за поколения все успели породниться со всеми. Res publica – это их общее дело. Они могли ненавидеть друг друга и бороться за доступ к должностям, могли испытывать личные симпатии и антипатии. Но это их предки создавали Республику, их предки вели в бой легионы, завоевавшие всю Италию. Да, сегодня одни на вершине власти, а другие пытаются пробиться туда, но ведь это не навечно. Сенаторы и всадники были связаны множеством уз родства, клиентства и дружбы. Это они – Республика!
И поэтому, атака на Республику, на её порядки и традиции, грубое их нарушение – это атака на всех них. Ведь республиканская система – гарантия того, что интересы всех этих людей будут учитываться. А если власть в Республике захватит узкая группа людей, которая будет закулисно обкашливать вопросики, – т.е. самый настоящий олигархат, а не это вот всё, то все, кто в него не входят – проиграют. Именно поэтому сенаторы крайне не любили, когда в политической жизни внезапно начинала доминировать одна группировка. И тем более не любили, когда доминировала одна личность – ведь это прямой путь к царской власти, а цари имеют свойство класть прибор на мнение увожаемых людей.
И вот такая логика вбивалась в головы молодых аристократов с самого детства. Для них Республика была не пустым словом и не идеологическим штампом, ведь своим положением и открывающимися перед ними всеми возможностями они были обязаны именно Республике. А Республика - это в первую очередь традиции и законы, принятые людьми и одобренные богами. Не было ничего страшного в попытках улучшить законы, чтобы они лучше отвечали текущему моменту, но снести всю конструкцию – немыслимо. В такой парадигме были воспитаны и Сципион Старший, и Сципион Эмилиан. Несмотря на то, что существующая система не удовлетворяла их амбиций, они не пытались разрушать её, потому что сама мысль о такой возможности была для них кощунственной. Оба они пытались изменить баланс сил для себя и других, но не сломать систему.
Сципиону Африканскому нужно было уважение граждан для него и прочих военных лидеров, в первую очередь, от увожаемых людей, конечно же. Потому что именно в успешных военных лидерах он видел будущее Республики, которым та обязана своим существованием. Но какой в этом смысл, если Сципион просто захватит власть и будет диктовать свою волю? Да никакого, так как не уважение, а страх будут испытывать римляне, и власть он получит не в знак заслуг, а из страха перед ним. То же самое можно сказать и про Сципиона Эмилиана. Да, он хотел реформировать Республику, разрешить земельный вопрос, но никакие реформы для него не были целью, достойной любых средств. Потому что он видел в Республике работающую систему, и если её сломать, то можно уже не восстановить, и тем самым обречь Рим на гибель.
Мысль, что Республика стерпит, если начать ломать устои, будет приходить в головы постепенно, шаг за шагом. Сначала Тиберий Гракх об колено сломает правила и традиции народного трибуната, а консерваторы в ответ сломают об колено его. И никого не поразит молния, жизнь продолжится своим чередом. Потом Гай Гракх сломает об колено уже границы полномочий властей, а те в ответ, опять же, сломают его. И снова боги промолчат, а люди будут бугуртить, но смирятся.
И так шаг за шагом будут переступаться одна красная линия за другой. Видите, Республика уцелела когда убили очередного народного трибуна - значит можно! Видите, Гай Марий занял консулат 5 раз подряд и Республика не просто цела, а победила, значит так можно! И т.д. и т.п. Когда Сулла пойдёт со своими войсками на Рим – это уже не будет выглядеть как невероятное святотатство, так как к этому моменту многие старые ограничения рухнут. Тем не менее, для Суллы Республика всё ещё что-то значила, вот только вернуть её в норму он пытался, эту самую норму растоптав. Но что хуже, он своим примером доказал всем, что res publica может быть общим делом одного единственного человека.
Во времена Сципиона Африканского найдись свой Сулла и поверни он легионы на Рим, то за ним бы пошли единицы, а его имя прокляли бы в веках. Но в 1 веке до н.э. его уже только журили за то, что он выкрасил город в красный кровью своих врагов. Потому что для многих цель стала стоить любых средств, и не важно, какова цель. Чем глубже Республика увязала в кризисе – тем больше рушилось барьеров в головах людей. К моменту развязки в борьбе Антония и Октавиана, мысль о том, что ради лучшего будущего надо убить кучу римлян – уже не вызывала ни у кого отвращения. Просто потому, что римляне этой эпохи жили в настоящем аду, где больше полувека они раз в несколько лет резали друг дружку. И это считалось уже нормой.
Но начнётся эта перестройка сознания именно с Гракхов – они первыми пересекут черту ради, как им казалось, спасения Республики. А ведь многие после них будут переступать черту ради одной единственной идеи - личной власти. Такой вот римский ящик Пандоры - открыть его открыли, а что делать с ним не поняли. Восстановить Республику в том виде, в каком она была до кризиса, во времена Цезаря и Октавиана было уже едва ли возможно, потому что люди слишком сильно изменились. Попытайся кто-то вернуть старые рамки 100-200 летней давности, как это пытался Сулла, – то эти рамки снова снесли бы. Поэтому и возник принципат, как ответ на сильно изменившуюся обстановку. Его форма могла стать очень разной, от гипотетического принципата Помпея, где принцепс был бы конституционным монархом, до восточной деспотии Антония. Но победил центризм, как бы это ни было смешно. И победил он только тогда, когда для этого сложились условия. А во 2 веке, выскажи кто всерьёз, как политическую программу, идеи, которые лежали в основе власти Октавиана, и он тут же бы отправился в полёт с Тарпейской скалы. Такой уж контекст эпохи.
Автор - Владимир Герасименко