Сразу признаюсь – картин русских художников на эту тему нет от слова совсем. И, честно говоря, меня этот факт радует. Есть картина, так сказать « в предвкушении», но она из дворянской среды и, поэтому, к нашей теме не имеет никакого отношения.
Нет, не так – она имеет такое же отношение, как если бы я говорила о русской свадьбе, иллюстрируя её картинками из свадьбы африканской.
Сегодня мы с вами поговорим о первой брачной ночи наших крестьянских предков.
Знаете, когда я читаю описание этого события даже у очень уважаемых этнографов, меня разбирает досада: люди, посвятившие всю жизнь изучению жизни своего народа, ничего в нём не понимают примерно также, как, если бы изучали какое-нибудь африканское племя.
Вот один только пример:
Почему я взяла в качестве примера именно этого автора? Иван Шамаев – это литературный псевдоним сибирского этнографа, краеведа, прозаика, а в основной своей жизни - священника Ивана Степановича Голошубина. Он родился в 1866 году в городе Тобольске и, помимо своей религиозной деятельности, все своё свободное время тратил именно на жизнеописание русских Сибири. Как говорится, честь и хвала! Берем одну из его статей, посвященную свадьбе Тюкалинского уезда Тобольской губернии (сейчас это район в Омской области). Статья большая, подробная и, в принципе, интересная. До тех пор, пока не доходим до описания «этого самого». Читаем…Главное – на что я прошу обратить ваше внимание, я очень криво подчеркнула:
Вы скажете – это потому что он священник? Так нет же, он не монах, священникам позволительно и даже обязательно иметь семью и, значит, тайны в сексуальных отношениях мужчины и женщины для него не может быть. Так откуда же такое отвращение к описываемому действу? (Всю статью вы сможете легко найти в интернете, как и множество других подобных, стоит только в поисковике задать «первая брачная ночь русских крестьян»)
Все дело в том, что он ГОРОЖАНИН и уже это делает для него описываемое действо подобным дикому африканскому обряду.
Уважаемые читатели, родившиеся в деревне, давайте вспомним – в каком возрасте мы впервые в жизни увидели совокупляющихся домашних животных? И не кошечек-собачек, а лошадей и коров, когда размеры животного делают акт совокупления совсем уж «огромным»? Лично я этого вспомнить не могу – это ВСЕГДА на глазах, это такая данность, на которую, в принципе, не обращаешь внимания. Зато я очень хорошо помню, как приехавшая на каникулы к соседям из города моя ровесница однажды пошла со мной встречать табун. Мы стояли на обочине дороги, я высматривала глазами в толпе проходящих мимо нас коров нашу Апрельку, когда в метрах трёх от нас бык запрыгнул на корову. И эту городскую девочку потом очень жестко рвало от увиденной картины, а я не могла понять – что с ней случилось?
Еще я очень хорошо помню, как лет в 10 моя подружка Наташка (ей и её маме у меня посвящен рассказ «Мадам де Курвэ из Парижу») сказала мне, что женщины вынашивают ребенка 9 месяцев. Я очень удивилась и уточнила: «Девять месяцев?... Как коровы?...» То есть в свои десять лет я понятия не имела о продолжительности беременности у женщин, а про коров уже знала точно. ))))
Я помню, что, пока я не научилась париться в бане сама, при малейшей простуде меня парил в бане отец, т.к. мама не выносила жаркую баню. Я помню очень четко, как отец парит меня, ворчит, чтобы я не ныла. Но вот голого я его не помню вообще и понимаю почему – это была обычная такая ситуация, на которую не обращаешь никакого внимания. Когда я подросла, конечно, отец уже не щеголял перед дочерью голышом, но мог себе позволить, например, пробежать из той же бани до дома несколько метров, прикрывшись рукой, а я возмущаюсь: «ну, папаааа…» Не потому что я шокирована или испугана, а просто уже понимаю, что это не прилично
Еще я помню, как мама, уходя на работу, наказывает нам с братом: «Дети, Апрелька должна отелиться сегодня, поглядывайте за ней. И, как только начнётся, звоните сразу мне…» Нам с братом 9 и 8 лет соответственно. Думаете, мы маме позвонили? Ни фига! Мы стояли и с любопытством наблюдали за процессом рождения теленка. Потом, когда всё благополучно разрешилось, мы решили, что Апрелька очень хочет пить и пошли к колонке за водой. Вот тут-то нас и перехватила вернувшаяся на всякий случай раньше времени, мама. Оказывается, мы чуть не угробили корову, если бы дали ей попить сразу после отёла. И вот именно этот факт, что мы по незнанию чуть не убили нашу семейную любимицу, запал мне в душу гораздо сильнее, чем весь процесс отёла.
И это примеры из нашего детства образца 70-х годов прошлого века. А теперь давайте представим крестьянскую семью столетней и более давности? Обычная крестьянская изба из двух комнат общей площадью 30 кв.м. И на этой площади мать, отец, бабушка, дедушка и штук 5-6 детей минимум. Как вы думаете – они все в этой тесноте видели друг друга голыми? А как они мылись в бане, если нужно было помыться всей семье в два захода, потому что третий заход – для банника? Какое представление имели старшие дети, когда мать рожала очередного ребенка? Они не видели процесс, но слышали-то его точно…И всё это можно продолжать еще долго. Вот почему то, что для городского жителя было «пошлым» и «гнусным», для крестьянина было «никаким». На это просто никто не обращал внимания.
А теперь к названию моей статьи. В середине 90-х годов, когда я занималась своей диссертацией и опрашивала бабусек на тему их свадеб, я затрагивала и тему первой брачной ночи. Именно брачной ночи, потому что для бабушек, чья юность пришлась на 30-40 годы, тема досвадебного секса была неприемлемой – именно для тех, кто жил в деревне. И, когда я задавала свои вопросы, кто-то из них краснел и смущался, а кто-то (и их было больше) отмахивался от моих вопросов как от чего-то досадного и неинтересного. Не стыдного, а именно не интересного. И, когда я спрашивала их про все эти многочисленные обереги, разного рода «охранников» под дверью, они не могли меня понять – что меня не устраивает? А, когда я уточняла, что, мол, ну как же – такой священный момент, любовь и бла-бла-бла (про возбуждение они вообще не понимали), а тут всё устроено, как на случке домашних животных, они ВСЕ КАК ОДНА говорили: «А чего тут стараться? Первый раз всё равно никогда и никому не нравится… Главное, чтобы этот первый раз случился, а любить друг друга супруги пусть всю оставшуюся жизнь учатся…»
И в завершение я предлагаю вам прочитать фрагмент из романа Максима Горького «Дело Артамоновых»:
— Разводите молодых! Ну-ко, Пётр, иди ко мне; дружки, — ведите его под руки!
Отец, отстранив дружек, положил свои длинные, тяжёлые руки на плечи сына:
— Ну, иди, дай бог счастья! Обнимемся давай!
Он толкнул его, дружки подхватили Пётра под руки, Барская, идя впереди, бормотала, поплёвывая во все стороны:
— Тьфу, тьфу! Ни болезни, ни горюшка, ни зависти, ни бесчестьица, тьфу! Огонь, вода — вовремя, не на беду, на счастье!
Когда Пётр вошёл вслед за ней в комнату Натальи, где была приготовлена пышная постель, старуха тяжело села посреди комнаты на стул.
— Слушай, да — не забудь! — торжественно говорила она. — Вот тебе две полтины, положи их в сапоги, под пятку; придёт Наталья, встанет на колени, захочет с тебя сапоги снять, — ты ей не давай…
— Зачем это? — угрюмо спросил Пётр.
— Не твоё дело. Три раза — не дашь, а в четвёртый — разреши, и тут она тебя трижды поцелует, а полтинники ты дай ей, скажи: дарю тебе, раба моя, судьба моя! Помни! Ну, разденешься и ляг спиной к ней, а она тебя просить будет: пусти ночевать! Так ты — молчи, только в третий раз протяни ей руку, — понял? Ну, потом…
Пётр изумлённо взглянул в тёмное, широкое лицо наставницы, раздувая ноздри, облизывая губы, она отирала платком жирный подбородок, шею и властно, чётко выговаривала грубые, бесстыдные слова, повторив на прощанье:
— Крику — не верь, слезам — не верь. — Она, пошатываясь, вылезла из комнаты, оставив за собою пьяный запах, а Петром овладел припадок гнева, — сорвав с ног сапоги, он метнул их под кровать, быстро разделся и прыгнул в постель, как на коня, сцепив зубы, боясь заплакать от какой-то большой обиды, душившей его.
— Черти болотные…
В пуховой постели было жарко; он соскочил на пол, подошёл к окну, распахнул раму, — из сада в лицо ему хлынул пьяный гул, хохот, девичий визг; в синеватом сумраке, между деревьями, бродили чёрные фигуры людей. Медным пальцем воткнулся в небо тонкий шпиль Никольской колокольни, креста на нём не было, сняли золотить. За крышами домов печально светилась Ока, кусок луны таял над нею, дальше чёрными сугробами лежали бесконечные леса. Ему вспомнилась другая земля, — просторная земля золотых пашен, он вздохнул; на лестнице затопали, захихикали, он снова прыгнул в кровать, открылась дверь, шуршал шёлк лент, скрипели башмаки, кто-то, всхлипывая, плакал; звякнул крючок, вложенный в пробой. Пётр осторожно приподнял голову; в сумраке у двери стояла белая фигура, мерно размахивая рукою, сгибаясь почти до земли.
«Молится. А я — не молился».
Но молиться — не хотелось.
— Наталья Евсеевна, — тихонько заговорил он, — вы не бойтесь. Я сам боюсь. Замучился.
Обеими руками приглаживая волосы на голове, дёргая себя за ухо, он бормотал:
— Ничего этого не надо — сапоги снимать и всё. Глупости. У меня сердце болит, а она балуется. Не плачьте.
Осторожно, боком она прошла к окну, тихонько сказав:
— Гуляют ещё.
— Да.
Боясь чего-то, не решаясь подойти один к другому, оба усталые, они долго перебрасывались ненужными словами. На рассвете заскрипела лестница, кто-то стал шарить рукою по стене, Наталья пошла к двери.
— Барскую не пускайте, — шепнул Пётр.
— Это — матушка, — сказала Наталья, открыв дверь; Пётр сел на кровати, спустив ноги, недовольный собою, тоскливо думая:
«Плох я, не смел, посмеётся надо мной она, дождусь…»
Дверь открылась, Наталья тихо сказала:
— Матушка зовёт.
Она прислонилась к печке, почти невидимая на белых изразцах, а Пётр вышел за дверь, и там, в темноте, его встретил обиженный, испуганный, горячий шёпот Баймаковой:
— Что ж ты делаешь, Пётр Ильич, что ты — опозорить хочешь меня и дочь мою? Ведь утро наступает, скоро будить вас придут, надо девичью рубаху людям показать, чтобы видели: дочь моя — честная!
Говоря, она одною рукой держала Пётра за плечо, а другой отталкивала его, возмущённо спрашивая:
— Что ж это? Силы нет, охоты нет? Не пугай ты меня, не молчи…
Пётр глухо сказал:
— Жалко её. Боязно.
Он не видел лица тёщи, но ему послышалось, что женщина коротко засмеялась.
— Нет, ты иди-ка, иди, делай своё мужское дело! Христофору-мученику помолись. Иди. Дай — поцелую…
Крепко обняв его за шею, дохнув тёплым запахом вина, она поцеловала его сладкими, липкими губами, он, не успев ответить на поцелуй, громко чмокнул воздух. Войдя в светёлку, заперев за собою дверь, он решительно протянул руки, девушка подалась вперёд, вошла в кольцо его рук, говоря дрожащим голосом:
— Выпимши она немножко…
Пётр ожидал других слов. Пятясь к постели, он бормотал:
— Не бойся. Я — некрасивый, а — добрый…
Прижимаясь к нему все плотнее, она шепнула:
— Ноженьки не держат…
Остальные статьи этого цикла можно прочесть, пройдя по ссылкам
01. Глава первая, где о свадьбе еще ни слова… О проекте и с чего все началось…
02. Глава вторая, где до свадьбы дело еще не дошло… Павел Федотов – «Сватовство майора»
03. Глава третья, пока без живописи, но уже про свадьбу
04. «Два лада»
05. Это вам не «лёли-лёли…», это ЛЕЛЬ!
06. "Берегиня".
07. О вечных грёзах бестолковых девчонок...
08. Других посмотреть и себя показать…
09. Сваха правды не скажет…
10. Приданое к проданной...
11. Приданое, которое руками не потрогать…
12. Наконец-то о том самом приданом.
13. Ответ и предисловие для критиков.
14. Сватовство и контрдиверсионная деятельность...
15. «Хоть горшком назови, только в печь не сажай»
16. Девичник как подготовка к Смерти и Возрождению.
17. Утро невесты или продолжение предыдущей статьи
18. Маршрут свадебного поезда.
19. Про тещу и свекровь и, вообще, чей праздник?
20. Да когда уже честным пирком, да за свадебку? Ну, сколько можно???
21. Всё еще не до пира…
22. Танцуем от печки…
23. С чего посуда бьётся на счастье?
24. Первый раз никому не нравится…
25. Поднятие молодых или опять про "стыдное"...