Ветер крепчал с каждой секундой. Острые волны все выше вытягивались из океана и со всего маха наваливались на береговую линию. Миша посмотрел на волнистую линию горизонта, прищурив глаза. Грядет ураган. Команда моряков укрепляла рыбацкую утварь. Они переносили бочки, закрывали окна деревянными щитами, сколоченными на скорую руку когда-то очень давно и волоком оттаскивали легкие лодки подальше от берега. Времени было мало. Горизонт набирался черной взвесью туч, поминутно вспыхивая и раскатываясь громом, точно выстрелами. Петр Иванович – смотритель ближайшего маяка, предрек небывалый шторм, разминая ноющие руки. Никто не оспорил его слов. Эти сухие, морщинистые руки никогда не ошибались.
Вокруг Миши происходила целая эпопея по спасению порта. Люди орали, ругались, кряхтели от напряжения, Миша видел их красные лица, видел вены, вздувшиеся на лбах, и будто бы слышал молитвы, звучащие в сердцах товарищей, проступающие в их беспокойных глазах.
Спасательная служба вышла на основные диапазоны, приемник в трактире должен был сыпать предупреждениями и призывами рыболовных судов вернуться в порты. «Еще час и вернуться будет невозможно», – подумал Миша. Исполинские волны закинут корабль на прибрежные скалы, словно щепку. Морю плевать, что перед ним – железная шхуна или деревянная лодка, оно поднимет очередной вал и обрушит его на головы моряков, утягивая на спокойное дно.
Миша застегнул карабин и затянул канат. Это было его изобретением – привязывать корабли и шлюпки на двойную связку. Цепь и веревка. Пока Миша отвечал за швартовку и крепежи, море не прибрало к рукам ни одной лодки. А штормов в этих краях хватало, чтобы делать его работу актуальной.
Вода разбивалась о гранитные плиты, хлестала по глазам, оседая солью на губах. Миша закрепил очередное судно и схватился за шапку, которую едва не сбило ветром. Он посмотрел на море, которое к тому моменту напоминало монстра. Отблески метала вспыхивали вместе с молнией. Это зрелище завораживало. Жестокий танец стихии, полный гнева и ненависти, устрашающий, взбивающий все внутри души в невесомую пену. Миша почувствовал себя таким маленьким… Он встал посреди причала, уходящего направленного в море, словно нож, расправил руки и издал отчаянный крик, будто бы бросая вызов буре, ее волнам и глубине. В этот момент небо вспыхнуло в очередной раз, отразившись в поверхности моря, и Миша увидел их – огромные валы, несущие смерть. Они поднимали ледяные горбы у горизонта, подбираясь ближе. Небо осветило их снова, а вместе с тем и черную точку, дрейфующую вдали. Миша присмотрелся. Лодка. Она была так далеко, что казалась игрушечной, брошенной на произвол судьбы посреди морского безумия.
Миша оглянулся на берег. Моряки, закончив работу, набивались в трактир, где их ждали портвейн, вяленая рыба и тепло крохотной печки.
– Эй! – крикнул Миша, разрывая связки. – Лодка в море! Лодка в море!
Никто не услышал – ветер был настолько сильным, что уносил прочь каждое слово, сорвавшееся с губ Миши. Последний моряк укрылся за дверью, и Миша остался один. Он повернулся лицом к разинувшему пасть шторму, у самого края причала остался незакрепленным один баркас. На раскачивающемся борту было написано «Надежда». Железные обшивки лодок барабанили о гранит, призывая Мишу к бездумному шагу. И тут Миша понял. Море приняло вызов. Волны мучали лодку, приманивая ею отчаянного моряка. Миша снял шапку, сжал ее в кулаке и залез в баркас. Он отдал шварты и оттолкнулся ногой от берега. Море тут же с неистовой скоростью вытянуло его к себе. Миша упал и ударился затылком, он выругался и с трудом поднялся на ноги. Причал уже был в полусотне метров от него. Брызги волн смешались с начавшемся ливнем, вода была всюду, она лезла в глаза, рот и нос, била по плечам и ногам. Миша в секунду вымок до нитки. Он пробрался к штурвалу, запустил двигатель и пошел навстречу буре.
Миша выбрал штормование на волну. Хотя его «Надежда» и не имела мощного мотора, однако была остойчева и имела низкую бортовую качку. Из всего, что было на пристани – она была лучшим вариантом. Метр за метром он продвигался к черному пятну лодки на фоне вспыхивающего неба. Мышцы рвались от напряжения, а пальцы окоченели, что Миша не чувствовал насколько крепко он держит штурвал. Пару раз он терял лодку из вида, но находил ее вновь, взывая к удаче, которая все еще была на его стороне.
Наконец, когда Миша настиг несчастное судно, он перекинул крюк через ее борт и притянул к «Надежде», ужас охватил его от головы до ног. Лодка была пустая. На дне ее в воде лежали пара тряпок и старое, дырявое ведро. Миша крепко выругался и вдруг заметил, что одна из тряпок шевелится. С трудом он дотянулся до ткани и вдруг его руку пронзила боль, Миша отдернул ее и вытащил маленькую рыжую кошку, которая вцепилась в его кисть всеми коготками. Миша тут же запихнул ее за пазуху. Кошка орала и рвала Мишину кожу, но он терпел и пытался выровнять баркас под набегающую волну.
Шторм мотал их из стороны в сторону так, что Миша не понимал, в какую сторону плывет. Он пыхтел и шипел от нагрузок, из последних сил держась за штурвал. Он нашел канат, привязал себя к палубе и вскрыл бочки с маслом по обоим бортам «Надежды». Им оставалось ждать. Кошка немного успокоилась и сидела смирно под боком Миши. Он вернулся к рулю и увидел перед собой высочайшую волну, которая ставит кресты на жизнях моряков. Она утягивает их на дно, она шепчет им колыбельные, она – ужас, она – их ласковая сестра, она – сумасшествие, она – сама смерть. Надежда начала взбираться на громадную толщу воды. Михаил стиснул зубы и застыл в свирепом оскале, в его глазах блеском молний сверкала борьба за жизнь. Баркас тряхнуло, Миша поскользнулся и налетел головой на что-то твердое, а после пришла тьма.
Тьма и тепло – все, что у него было, они перемешивались, сплетались друг с другом в абсолютной тишине. Потом тишина сменилась беспрерывным шипением, затем запахло морской солью, и Миша ощутил затылком холодное железо палубы.
Он открыл глаза. Солнце пробивалось сквозь плотное покрывало облаков, и лучи торчали, словно громадные золотые спицы. Море было спокойным, глубокого синего цвета, оно было всюду. Никакого следа суши. Миша почувствовал сильное тепло под курткой, он распахнул ее, разбудив рыжую кошку, свернувшуюся калачиком на его животе. Она подняла голову, потянулась, но слезать не собиралась. Миша погладил ее и взял на руки, поднимаясь с холодного пола. Запустив двигатель, он осмотрелся. Солнце прожигало пелену облаков справа. По часам была половина девятого утра, стало быть, им надо к западу, спиной к солнцу. Миша взял кошку, словно младенца, и улыбнулся, глядя в ее зеленые глаза.
– Ну, что, чудище, пошли домой? – сказал он.
Кошка облизала нос и тяжело выдохнула. Миша расценил это, как согласие.
В порту все были очарованы историей, которую Миша рассказывал в трактире за порцией горячего супа. Все, кроме владельца «Надежды», он весь день чистил и осматривал свой баркас на наличие неисправностей, бурча под нос всякие гадости. Кошку приютили, сделали ей миску и спальное место. Миша назвал ее Бурей. Со временем Буря стала талисманом здешних моряков, она провожала и встречала рыболовные судна, словно благословляя их на добрый промысел. Моряки любили ее, подкармливали пойманной рыбой, в качестве платы за покровительство. Буря никому не позволяла брать себя на руки, кроме Миши, к которому она сама прибегала в преддверии шторма. Вдвоем они садились у окна и долго смотрели на бьющееся в агонии свирепое море.
