Начну этот текст (достаточно сложный и объёмный) с, казалось бы, не имеющей к нему отношения истории. Однако, мне кажется, те, кто дочитает текст до конца, поймут, для чего и к чему я рассказала эту историю.
Дело в том, что мой папа имеет обыкновение говорить так: когда ты слышишь о каком-то поступке поверхностно, не спеши судить. Выясни причины и обстоятельства. Только тогда можно будет сказать, хороший поступок или плохой. Потому что на вид один и тот же поступок в разных обстоятельствах может быть как подвигом, так и его противоположностью. Вот, к примеру, тебе говорят, что двое человек дали нуждающемуся по 10 тысяч. Вроде бы одинаковый поступок. На первый взгляд. Если не знать обстоятельств. Однако вдруг ты узнаёшь, что один из этих людей зарабатывает 10 тысяч, а другой - 100. И получается, что один из этих людей отдал всё, что у него было, а другой - то, без чего он сможет обойтись. В свете этих обстоятельств вроде бы одинаковый на вид поступок начинает приобретать совершенно разные очертания, не правда ли?..
***
… В одном из комментариев к моему тексту про советские агитплакаты времен Великой Отечественной я прочитала следующее: что в 1941-1942 гг. наша риторика была иной, чем после перелома в войне. Что мы сначала вели более жесткую пропаганду (то самое «бей их»), а потом - вроде бы как для приличия и изменения внешнего дискурса - поменяли свою риторику, сгладили её.
Мне кажется, этот комментарий затрагивает очень важный, действительно глубинный вопрос. В котором следует разобраться. Вопрос о том, злые ли мы такие, ненавидящие ли - или нет. Нужно разобраться и обсудить.
Что касается 22.06.1941-го, то мы были к этому нападению не готовы. Другой вопрос - почему не готовы. О причинах можно спорить, рассуждать, искать виноватых, или не виноватых. Но факт от этого фактом быть не перестаёт: страна не была готова к той войне, которая началась 22 июня 1941 года. Об этом свидетельствуют и спешная мобилизация, и отступление наших войск вглубь страны, и нехватка вооружения разного рода, и оккупация противником западных регионов страны. Об этом свидетельствует ВСЁ.
Союзников у нас в эти годы, естественно, не было (союзники появились тогда, когда было точно понятно, кто победит). Страна оказалась в тяжелейшей ситуации. Речь шла о физическом выживании населения. Соответственно, наша внутренняя риторика была схожа с тактикой окружённого зверя. Биться до конца. Отсюда - это вот «бей их». Другой риторики быть просто не могло.
А какой ещё должен был быть настрой у миллионов людей, сдержавших противника буквально человеческой массой? Это ведь правда. Это горькая, жестокая, отчаянная правда. Практически все мои предки - они как раз и были частью этой сдерживающей врага человеческой массы. Они были - увы - пушечным мясом. Это правда. И - они по большей части были обречены. Потому что мобилизация проводилась спешно, для толкового обучения не было ни времени, ни людей (все боеспособные военные находились на передовой), ни оружия (я помню отрывки из писем моего двоюродного деда про «одну винтовку на двоих»). Соответственно, шансы выжить были в основном только у тех, кто имел хоть какой-то довоенный опыт. А такие, как мой двоюродный дед Иван - 20-летний учитель начальных классов, - ну какие у них были шансы? Никаких шансов, что уж там…
Отсюда - из-за неподготовленности и растерянности всей страны - и все жесткие решения первых двух лет. И штрафбаты, и заградотряды, и закон о паникерах, и - да, жесткая риторика «бей их». Речь шла о физическом выживании. Когда враг был практически у ворот Москвы, то тут уже иначе было никак.
Да и потом, кто такие были «они» в призыве «бей их»? Это были не все подряд немцы, не мирное население. Это был исключительно воюющий противник. Пока они находились на нашей земле, других «их» мы и не могли знать. В отличие, кстати говоря, от них. Которые столкнулись с огромным количеством нашего мирного населения. И, я думаю, не надо объяснять, как именно наш противник поступал с этим населением.
Когда же, после Сталинградской битвы, в войне наметился перелом и мы пленили остатки армии Паулюса, то вопрос риторики встал особенно остро. Что делать с этими пленными? Показательно уничтожить? Судить? Что с ними делать?
Все ли помнят кадры, как пленных немцев впоследствии показательно прогнали до Москвы? Наши люди смотрели на них во все глаза (чтобы понять, кто ж такие эти немцы-то), кто-то давал им кусок хлеба… Паулюс, кстати, присутствовал на Нюрнбергском процессе. То есть ему сохранили жизнь, он имел возможность знать о ходе всей войны вплоть до Победы, его привезли в Нюрнберг. Это сверхважный момент. Ведь могли бы - по законам военного времени. Потому что - а вдруг отобьют. А вдруг не будет возможности. А не стали.
Какая в данном случае была риторика? А такая, что убивать противника в бою - это одно, а расстреливать сдавшихся в плен безоружных - это совершенно другое.
Когда же наши войска начали наступление на территории противника, то риторика стала ещё более сдержанной. Почему? Потому что во второй половине Великой Отечественной наши солдаты начали системно сталкиваться с мирным населением противника. Тут уже МЫ часто были в позиции сильного. И отношение к безоружным, к тем, кто слабее, - оно было, на мой взгляд, ключевым в определении того, кто на стороне зла, а кто - на стороне добра. При всей жестокости и бескомпромиссности военного времени.
Квинтэссенцией нашей риторики в отношении врага я считаю скульптуру из берлинского Трептов-парка - советского солдата с немецкой девочкой на руках. Скульптура-то, между прочим, была ни разу не символической. Этот солдат - реальный солдат. У которого немцы уничтожили жену и детей. А сам он, этот солдат, ценой своей жизни спас немецкую девочку от гибели. Девочка эта, кстати, дожила до глубокой старости впоследствии. Выросла, вышла замуж, родила детей, увидела внуков, правнуков… В отличие от спасшего её советского солдата и его детей.
И - заметьте - при всём накале безумия и русофобии - дискуссии о сносе скульптуры в Трептов-парке в Берлине не идёт от слова «совсем». Потому что наряду со страхом от последствий такого сноса есть, как мне кажется, среди жителей Берлина понимание в том числе и той самой риторики, с которой мы дошли до Берлина. Если бы эта риторика по существу своему в тот момент звучала как «бей их», то не было бы сейчас ни скульптуры в Трептов-парке, ни, может быть, и самого Трептов-парка (как и города)…
Кстати, посмотрите на риторику союзников, освобождавших Италию. Об этом на Западе никто не рассказывает, об этом молчат и такие «историки», как иноагент Тамара Эйдельман, однако из песни слов не выкинуть. Италию освобождали жесточайшим, тяжелейшим для мирных итальянцев образом. Старожилы в Италии (а так же те, кому об этом рассказывали предки) прекрасно знают, КАК оно всё там было. И молча живут с этим знанием.
Что же касается нас, то вот часто те, кто упрекает нас в жестоких решениях периода 1941-1942 гг., - это те же самые люди, которые упрекают Путина за то, что он начал СВО на упреждение. Первым. Аргументируют: мол, если бы не мы, а на нас, то это была бы другая история.
Да, товарищи, это была бы другая история, вы правы. Однако эта история - с риторикой «бей их», с блокадой, со штрафбатами и заградотрядами, а главное - со всеобщей мобилизацией - эта история вам УЖЕ один раз ОЧЕНЬ не понравилась. А ведь если бы Сталин готовился к войне иначе, нанес бы упреждающий удар, то нашлись бы те, кто из своих же назвал его тираном (собственно говоря, эти же люди так и так называют его тираном). Нашлись бы те, кто - не зная, КАК БЫЛО БЫ ИНАЧЕ, - включали какие-то пацифистские речи о том, что надо было бы дождаться, да и вообще, может, ничего такого и не было бы…
Видите ли, какая штука? Для того чтобы быть добрым, правильным и не принимать непопулярных решений, нужно в первую очередь быть сильным. И в целом сильным, и в каждой конкретной ситуации. А главное - нужно, чтобы НИКТО (а не только ты) не принимал непопулярных решений. Ну чтобы потом не рассуждать, а как могло бы быть и кто в этом виноват.
