Маланья не могла пошевельнуться. Руки и ноги были прикручены к кровати двойным узлом из старых чулок. В полутёмной палате на второй кровати, свесив голову, сидела худющая патлатая девка. Она монотонно раскачивалась из стороны в сторону, что-то невнятно напевая.
«Ну че, старая? Допрыгалась?» - гаркнул Ашотик в голове у Звезды.
Он, конечно, сказал не «Допрыгалась», а кое-что покрепче, но Малашка смысл уловила и ей стало по-настоящему страшно.
- Доча, эНто иде я? – робко обратилась она к девице.
Та не ответила, продолжая монотонно раскачиваться.
Последним, что помнила Бабушка-Звезда, был полицейский участок на вокзале Стрелецкого Посада, где ее обхамили, не стали искать Вовку и не захотели слушать историю про рыжую стерву.
- Слышь, доча, а про рыжую-то я и недорассказала! - Бабка-Бумеранг облизала пересохшие губы и начала.
- Николашка-то у меня долго никого присмотреть не мог. А и не надо, нам вдвоем хорошо было. Николашка тогда большую деньгу зашибал. Тоха, брательник мой, его к себе в фирму пристроил, я попросила, он мне перечить не стал. И хде только Николашка эНту страхолюдину откопал?! Ты ж, доча, только подумай. Звонит и грит, мол, сюрпрайз для тебя, мамо, ставь чайник. И эНту притаскиват! Хосспади! Вся в веснушках, ноги слоновьи, а жопка – с кулачок! Носяра чисто руль, волосенки жиденькие, рыжая, сразу видно – крашена. У меня глаз-алмаз. Облиняла после рыжина-то, и смех и грех, цвет – как у зайца под хвостом. Знакомься, - грит, мамо, это Анечка, моя невеста. А энта губешки свои утиные выпятила и грит, я медовик к чаю испекла. Ну, думаю, - может, хоть из семьи из хорошей. Сели чай пить с медовиком - у нас, доча, особый чай, казюльский, как выпьешь – душа поет! Расспросила, че да как. Ни кола ни двора у эНтой Аньки. Картиночки малюет, пирожки кривобокие лепит – вот и все занятия. А она возьми и проболтайся, мол, баушка меня звездочкой называла. Ах ты ж, кошка крашена! Тутака одна звезда – я!
Поселились у меня в однушке, за шкафом. Думаш, мне охота кажну ночь ихние охи-вздохи слушать? Да Николашка, пока энту маку не привел, со мной на одном диване спал! Ляжет, в плечо мне уткнется, я евойный запах вдыхаю и таково-то мне хорошо делается! Предатель. Сменял мамку на маку. Таперича перед ей выплясыват. А раньше-то как хорошо было. Приду, бывало, от баушки. Она мне и сала, и картошки, всего подкинет. Иду Николашку из садика забирать, а энта мымра, воспиталка, жалится. Мол, в тихий час не спал, на голову ночной горшок наздел и плясал. Ну и че? Артист, - грю, растет, - а кому не нравится, тому попутного ветра в с*р*аку. Дома дам ему ковшик: на, сыначка, станцуй для мамки. Он назденет и пляшет, а я в ладоши хлопаю. Так и жили.
А тут эНта из роддома вернулась с пацаном. Вот поперешная, все назло мне делат. Сказала – не рыжего, а она мне рыжего ташшыт. Внук! Какой такой внук, я сама еще молодка! Зато Николашка совсем с ума спятил от радости. Сирени под окошком наломал и Аньке приволок. Ведра не нашел, так в стиральну машинку поставил. А энта мака взяла и включила! Ох я ее и отчихвостила, пух-перья полетели! Сынуле хоть бы хны. Сам Вовке паНперсы менял и показывал: Мамка, глянь, мужик растет! Всё как у меня, только маленькое! И смех и грех. Грю – ты ж глянь, не твой пацан-то! Весь в ейную породу пошел, такой же рыжий! А он и слышать не желат!
Ну, решила я сноханьку проучить. Собираю бельишко, кладу в корзинку, пошли, грю. Раз стиралку кончАла, на пляж пойдем. Вон баушка моя всю жисть на мостках стирала и ничо. Ковер взяли, бельишко, коляску с архаровцем да и пошли. А с пляжу все каак рванут! Стирай, - грю. Вон в озеро опускай да мой. А Сноханька пялится глазищами своими тупыми:
- Мама, я не умею!
И решила Маланья показать глупой Сноханьке, как белье мыть надо. Взяла ковер, поднатужилась да и плюхнула его в воду. Намокший ковер моментально утянуло на дно, Маланья последовала за ним. Бултыхаясь и отплевываясь, она звала на помощь, а наглая Сноханька только причитала на берегу: «Что ж вы так неосторожно, мамо! Я вас не вытяну! Я хрупкая!»
Добрые люди вызвали спасательный вертолет, который отбуксировал Маланью прямо на крышу ее дома. А противная Сноханька явилась уже поздно вечером, довольная, с чистым бельем и постиранным ковром. На автомойку зашла, дрянь рыжая. Небось приглядела там себе кого-то.
- Дааа… Вот так и жили… Другу стиралку Николашка спешно поставил, и тут новая напасть. Выгнал его брат Тошка с работы. Так, мол, и так, ты мне сестра, но бизнес мне дороже. Что ни сделает – всё через день развалится. Клиенты утекают. Ах, Тоха, паразит такой! Я с ним выводилась, заместо мамки ему была, а он вона чо! Завидыват Николашке. Ну, - грю, Тоха, - был у мя брат, и нету больше брата! А он по матушке…
Думаю, где деньги брать. Заработать? Да не умею ничего. Гляжу – на кухне девка какая-то, по имени Сноханя, крутится. Готовит чтой-то. Потом по термосам разливает, уходит, а приходит с деньгами. Нет чтоб баушку обедом покормить. Так я подкараулю, как отвернется – я ей то соли в суп насыплю, то порошку стирального в компот, то таракана в тесто заместо изюму. Так ведьма рыжая все одно уходит с судочками, а приходит с деньгами. А суп со стиральным порошком да пироги с тараканами нам с Николашкой достаются. Вот ведь сикота-то кака!
Едва Вовке стукнуло три года, как девка со странным именем Сноханька исчезла, как и не было её. Но напоследок успела подложить Звезде жирную свинью.
- Я, доча, думала-думала, где денег взять, и придумала. Решила стихи сочинить на конкурс послать. За перво-то место шибко много денег обещали. Села, подумала да всю свою жысь в стихах-то и описала. И как батя с мамкой пили да колотили друг дружку, и как братьев, меня не спросясь, родили, а главное – про Ашотика! Спервоначалу-то в блокнотик ручкой писала, потом села за энтот Николашкин… как его… слово-то какое... вроде как гад, но подлиньше будет. Стала одним пальцем набивать, да задремала, видать. Просыпаюсь, - а всё готово! Вот чудеса, когда эНто я успела! Отправила, значится. Жду, когда результаты объявят. А вместо приза мне – шиш! Да ишшо ославили на всю область! Сноханька-то ко всем стихам через строчку приписала «В пятницу-в задницу». Щас я те прочитаю, доча.
- Скрипи, кровать, скрипи! (в пятницу)
Люби меня, люби! (в за....ицу).
Эка срамота вышла. Конкурс-то детских стихов оказался.. Мамашки грозились найти и зубы пересчитать. Как можно эНтакое – детям! Пришлось у баушки в деревне схорониться, а потом псевдоним взять. Вот я и стала Миланой Валерьевной, а не Маланьей Ивановной. Так-то вот в жизни быват…
Девица напротив подняла мутные глаза.
- Глохни! – вдруг заорала она. – Глохни! Глохни! Глохни!!! – визжала она все громче, колотя Маланью подушкой.
Бабка завизжала на ультразвуке. В палату ворвались санитары…
БУКочке огромное спасибо за идеи и воот такой БУКет цветущих прерий!
