<<<В предыдущем отрывке>>>
Все, медлить больше нельзя. Риск слишком велик:
— Неназванный, — Ахерон широко расставил ноги и протянул руку к титану-снежинке, — убеди его отпустить нас.
— Легко сказать: убеди. Хотя я убеждал и не таких. Оно готово к диалогу, но готов ли я?.. Безусловно!
Началась мозговая дуэль. Холодные думы существа с каждым помыслом, с каждым посылом резали сосуды внутри мозга Неназванного, но тот, напротив, становился все крепче и сильнее.
— Кто есть ты? — спросил он у снежинки.
Разум существа отвечал ему сложной концепцией, своего рода картиной-повествованием. И Неназванному были понятны эти картины. Их можно было описать в качестве беспокойных сновидений, извечных и лезущих из самых темных углов сомнений. Неназванный слишком хорошо знал это, ему поэтому и было достаточно нескольких мгновений, чтобы превращать эти значимые закорючки в общепонятную речь. На свой вопрос он получил такой ответ:
— Я есть жизнь.
— Если ты есть жизнь, отчего же желаешь смерти другой жизни?
— Такова ее цена, такова цена жизни.
— Цены не существует. Ведь что есть цена? Случайное значение, придаваемое чему-то для удобного определения важности. Она никогда не бывает точной. Я считаю, что музыка бесценна, поэтому не собираюсь платить музыканту. Ты считаешь, что музыка бесценна, поэтому музыканта озолотишь. А третий не считает музыку ценной вовсе, поэтому даже не думает о плате музыканту, который по́том, слезами и кровью растет всю жизнь из козявки в мастодонта. При этом для другой жизни он ничего не делает: он не восстанавливает здоровье, он не снабжает других живых пищей, он не строит жилища и канализации. Он, кажется, бесполезен и не имеет ценности. Но так ли это? Разве плод его трудов не имеет цены? А сами часы, что он тратит на образование себя самого, разве эти часы тоже не имеют цены? Как можно определить цену жизни, если нельзя определить цену труда музыканта?
— Проще простого. Живой — можешь вредить. Если можешь вредить — то вредить будешь, — нельзя жить и не менять все вокруг себя. А если будешь вредить — то для твоей жизни нет цены. Если же мертвый — вредить не можешь, значит, дела до тебя уже нет.
— Поэтому ты не нападаешь первым? Ждешь, когда вредить начнем мы?
— Нет. Вы уже навредили, когда сделали первый шаг. Когда сделали первый вздох. Когда образовали этот гадкий теплый шар. Для меня вы уже мертвые. Нужно только помочь вам таковыми стать.
— А сам ты разве не навредил этой планете, когда столь шумно обозначился снизу белоснежного покрова? Разве ты сам не должен сделать мертвым себя?
— Нет, малыш, я не вредил ни этой планете, ни белоснежному покрову. Ведь я и есть этот белоснежный покров. Одна из его форм. Мое тело — цепь льда и молнии, которая несется через все замерзшие капли моего тела. Я и есть эта планета.
— Самомнение у тебя, безусловно, как у человека... Не слишком ли ты мал по сравнению с этим шаром, на котором мы оба сейчас стоим, чтобы считать себя именно им? Не берешь ли ты больше, чем можешь унести своими отростками? Этот мир огромен. А ты — его часть. Часть не может быть больше целого. Ха, да часть не может быть равной целому! Что ты можешь знать о жизни, если твои представления сводятся к вредительству? Считаемое тобой «вредительство» — истинная цена жизни. Чтобы что-то появилось, что-то должно исчезнуть. Не из прихоти, а из необходимости. Если я перестану дышать, разлагая кровью кислород, то молекулы воздуха, без сомнения, останутся целы. Но что будет со мной? Ничего хорошего. Здесь нет вредительства, только сама жизнь.
— Тогда в чем же я неправ? Я утверждаю, что смерть есть цена жизни. Ты же только что сказал, что смерть есть цена жизни.
— Ценность жизни не в смерти чего-то другого, ценность жизни в самой жизни.
— Не понимаю.
— Смерть не есть цена жизни — смерть ведь конец жизни. А жизнь есть жизнь. Если я не буду двигаться, то я умру. Если я перестану дышать и спать — то умру. Ведь вредить можно только тогда, когда в жизни все есть, или из гаденького характера. Когда «смерть» кислорода наступает только потому, что мне надо прожить до следующего вдоха, это не вред. Когда смерть настигает кролика только потому, что мне надо прожить до следующего приема пищи, это не вред. И когда смерть приходит к травке, поедаемой кроликом, только для того, чтобы он смог поесть и потом накормить меня, это не вред. Это норма, заложенная самой природой.
— Итак. Мне нет нужды вас всех поесть, но я хочу вас убить. Все мои органы функционируют исправно, но я хочу вас убить. Я хочу вас убить, не имея цели, только из-за своего решения, что вы — вредите планете, то есть мне. Получается, что сейчас вредитель — я?
— Да.
— Нет. Я не смею опустить себя так низко. Я не могу так низко пасть. Я…
Существо заиграло своими отростками. Вновь раздался колокольный оркестр и страшный треск снега.
— Прошу, подожди! — Неназванный попытался прервать погружение существа, но безуспешно. Оно не желало — или не могло — продолжать диалог. — Подожди! Ты что-нибудь знаешь о расположившихся здесь лицах, предположительно одного со мной вида? Подожди!
Через минуту снежинка-титан исчезла, и только обширные расщелины могли поведать группе о том, с чем — или кем — они столкнулись.
<<<Продолжение следует>>>
