Вот уже почти два сезона роль господина Журдена в спектакле Сергея Газарова «Мольер, avec amour» играет заслуженный артист РФ Сергей Угрюмов. В интервью, которое актер дал журналу «Театральный подвал», он рассказал о том, как он пришел в уже идущий спектакль, и о том, как Олег Табаков раскрывал в нем комическую грань.
— Вы ввелись в спектакль «Мольер, avec amour» в очень сжатые сроки. Как происходили поиски вашего Журдена — на взгляд со стороны, не самого близкого вам по актерской природе персонажа? Во всяком случае, мы вас в таких ролях не часто видим.
— Ну, это сейчас. А начинал я все-таки как характерный артист, и Олег Павлович, когда я еще учился у него на курсе, говорил: «Угрюмкин, ты характерный артист, вот этого придерживайся». Все мои героические поползновения он хоть и не пресекал, но прежде всего отдавал должное моим смешным проявлениям. Даже приводил в пример табель о рангах, как оплачивалась работа артистов в Художественном театре: героиня получала больше всех, потому что она должна была привлекать основную массу зрителей, должна была хорошо выглядеть и ухаживать за собой, чтобы ее желали. И «комик с каскадом» — он тоже был одним из «зрительских магнитов».
Если у кого-то получалось искушенного Табакова рассмешить, он очень радовался и всячески поддерживал: ты смешной, тебе это и надо делать. Так что я это в себе всячески культивировал. Впоследствии появились и другие роли, но я всегда с удовольствием принимаю участие в комедийных историях.
А то, что сроки сжатые, — бывает и короче, бывают экстренные вводы в театральной практике. Это нормально. Конечно, лучше, когда ты рождаешь, вынашиваешь роль. Когда у тебя мало времени, главное — выучить текст, понять, что хотели автор и режиссер, как партнеры разместились в этом пространстве, чтобы ничего не поломать из уже ими достигнутого. И в то же время надо не быть подносчиком снарядов — не просто подбрасывать реплики. В общем, такие же задачи, как при работе над каждым новым спектаклем, но когда это происходит в «спрессованном» времени, то возникает большое внутреннее напряжение, даже перенапряжение.
— Для многих людей оказаться смешным — это довольно пугающая или как минимум неприятная ситуация. Не бояться быть смешным — это врожденное качество артиста или это надо как-то в себе воспитать?
— Смех, как открыл нам Владимир Львович Машков, — это одна из самых сложных для человека эмоций. Погрустить, посопереживать для психики труднее, но в целом для человека проще. А вот искренне посмеяться, порадоваться сложнее, тем более заставить человека искренне рассмеяться. А я еще с детства почувствовал, что мне доставляет удовольствие, когда люди смеются над тем, что я делаю. Мой отец — военный, серьезный человек, деревенский, со своим укладом, вращавшийся среди мужиков — конечно, был против этого. Хотя кураж, артистизм, бравада — все это и в нем проявлялось, это у меня в том числе и от него. Но все равно он не терпел мою эксцентрику и актерские проявления и жестко пресекал их — и словами, и ремнем. Но я ничего не мог поделать, я был уже укушен и отравлен этим змеем юмора, сатиры. Учителя ставили двойки по поведению и просили родителей принять меры, но я продолжал, потому что мне нравилось, когда мои одноклассники смеются. Потом я понял, что есть и другие стороны профессии, когда можно поразмышлять, вместе со зрителями посочувствовать, поплакать.
— Вы оставляете какой-то простор для импровизации в этом спектакле?
— Если это направлено на созидание, если это льет воду на общую мельницу, то я за любые импровизации. Импровизация — это как некая вспышка: солнце и так яркое, но бывают непредсказуемые вспышки-протуберанцы, они гораздо ярче, и мы их воспринимаем, нас тоже это волнует — вся земная атмосфера колышется от этих потоков. Когда во время спектакля возникает такой протуберанец, зритель, может, и не отдает себе отчет, что так не было задумано, — и хорошо, если правда не отдает отчет, но он это чувствует. Вдруг история возводится в новую степень и движется с другой скоростью. Конечно, я за такой живой театр, который из себя может временами извлечь нечто непредвиденное.
— Ваш Журден — полоумный?
— Полоумность моего персонажа в том, как его воспринимают учителя, тянущие из него деньги. Он человек, увлеченный желанием стать успешным, состояться в жизни и любви. Он влюблен, а когда мужчина влюблен, он действительно теряет разум. И это повод для близких посмеяться. Или посочувствовать. Мне играть полоумного в данном случае — неблагодарное занятие. Здесь задача — отдаться чувствам и желаниям. И то, что они выходят за пределы каких-то поведенческих норм, создает впечатление — по крайней мере, для окружения Журдена, — что с ним что-то не то.
— В соцсетях «Мольер, avec amour» вызывает столько комментариев, как ни один другой спектакль: кто-то в восторге, а кто-то говорит, что шел в театр за другим и такого вообще не должно быть на сцене…
— Единодушия никогда не бывает. Я тоже много раз с этим сталкивался: когда я сижу в каком-то театре и мне что-то категорически не нравится, вдруг кто-то кричит «браво». И я думаю: «Кто подсадил этого человека? Или я один, кому не нравится? Нет, кто-то тоже сидит с кислым лицом…» И вдруг — аплодисменты. Кто-то цветы несет — человеку, который на меня произвел нехорошее впечатление на сцене. Есть разность мнений, и это прекрасно.
— Были ли в вашей творческой биографии женские роли? Когда вы смотрите на мадам Журден, не хотели бы вы оказаться на месте Александра Фисенко?
— Я был на грани этой роли, должен был ее играть, но в силу моего графика это не случилось. У меня в школе было выступление, скетч, когда я пробовал — и успешно — сыграть чертову бабушку. Если будет что-то такое еще, значит, будет, но мне комфортно на моей территории.
Я очень рад за Сашку Фисенко, что у него получилась такая яркая роль. И когда он попадает точно, я вижу, что многие женщины в зале на это очень живо реагируют. Чувство самоиронии, наверное, женщине менее свойственно, чем мужчине. В женщину заложено желание нравиться — показать себя дурочкой или дурнушкой никто не хочет. Девочек так воспитывают: мол, что ты так себя ведешь, не надо, будь воспитанной, опрятной и красивой. Пусть мальчики хулиганят. И для артистической натуры это губительно: потом девчонкам приходится с этим бороться. Парням в этом плане легче. И мы знаем множество очень удачных примеров, когда мужчина облачается в женское платье: и Табаков это делал, и Калягин, и зарубежные артисты тоже. Это, правда, было в другое время, сейчас у таких переоблачений иная коннотация совсем.
Сашка молодец, он провел большую работу. Таких ролей у него еще не было и, может даже, больше не будет. И я стараюсь поддержать этот спектакль еще и потому, что у моего коллеги появилась такая роль. Это надо смотреть.
